Я здесь...
Шрифт:
— Нет, конечно нет… — поспешно отвечаю я. Кто в здравом уме будет против такого?
Половину недельного запаса выделенных мамой карманных денег пришлось с легкой небрежной улыбкой потратить на торт, и вот я уже поднимаюсь вслед за Владом по вылизанным ступеням подъезда дома образцового содержания. Держу пари, еще ни одна живая душа не заявлялась сюда в подобной обуви.
Дверь нам открывает нарядная женщина. С радушной улыбкой она приглашает нас войти:
— Лика, очень приятно! Я мама Владика…
Ее взгляд пробегает по мне, и лицо на один короткий миг каменеет. Моя рука дрожит мелкой
— Мне тоже очень приятно, спасибо за приглашение.
— Анатолий, дети пришли! — кричит она в глубину квартиры, игнорируя мой жест.
В глаза бросается роскошь интерьера, но я проскальзываю вслед за Владом, не поднимая головы: в ожидании ужина он проводит меня в свою комнату.
В комнате стерильно, как в больничной палате. Отчаянно чувствую себя лишним элементом — даже неудобно садиться на белый стул пыльными джинсами. Оглядываюсь вокруг: кровать, шкаф, стол, компьютер… И больше ничего. Ничего: ни постера, ни книги, ни сувенира, ни пылинки.
Весь этот ставший мне поперек горла ужин мама и отец Влада, оказавшиеся людьми чопорными и отстраненными, беседуют на отвлеченные темы. Разговор постоянно перемежается долгими неловкими паузами, во время которых Влад заботливо подкладывает в мою тарелку жаркое и закуски. А я, под стук вилок и звон посуды, пребываю в той тоске, что в фантастических романах сводит с ума космонавтов, летящих в глубокий неведомый и необитаемый космос, без всяких надежд на возвращение на Землю.
***
— Ты им очень понравилась! — перед тем как усадить меня в подъехавший к остановке троллейбус, говорит Влад.
С сомнением в его психическом здоровье смотрю на него, но он, похоже, свято верит в то, что сейчас сказал. Семья для него — эталон непогрешимости, незыблемая твердыня, надежный тыл. Аксиома, не нуждающаяся в доказательствах. Совместные ужины на дорогом фарфоре, немногословность и одна холодная душа на всех. В конце концов, эта душа, частью которой является Влад, меня отторгнет.
Так что, Лика, доставай свой жизненный план и смело зачеркивай в нем пункт «принц на белом коне — семья — дети» как несбыточный.
Я знаю, из-за кого моя хандра, и совсем опустились руки. Завтра я приду в себя, вцеплюсь во Влада с новой силой, но сейчас мне просто хочется исчезнуть, будто меня никогда и не было.
А была ли я вообще когда-нибудь?.. Вот это вопрос.
Глава 26
Перед Новым годом торговля у мамы идет полным ходом: все хотят за новогодним столом выглядеть красиво, а мама может посоветовать фасон и честно отговорит от покупки, если вещь человеку не к лицу.
Дядя Костя помогает ей в палатке. И постоянно захаживает к нам на чай с вареньем. Поначалу во время его визитов я отсиживалась в комнате, а потом влилась в общение, поняла, что он меня совсем не напрягает.
Чует сердце, что они с мамой собрались съезжаться, но умалчивают об этом, опасаясь моей нездоровой реакции. Даже швабру от греха куда-то спрятали. Не собираюсь я с ними воевать… Я ведь тоже в отношениях.
Но тридцатого декабря Владик вызванивает меня и вытаскивает
на прогулку по суетливым заснеженным улицам, по окончании которой огорошивает, мол, прости-извини, но Новый год — праздник семейный, а их семья богата традициями, так что встречать они его будут в глухом лесу, в каком-то частном доме отдыха… Без посторонних.Вот такие дела.
Я не позволяю ему поцеловать себя на прощание, отворачиваюсь. Обойдется.
Бреду домой, и осколки разбившихся планов прозрачным ледком и бутылочными стеклами хрустят под моими тяжелыми подошвами, а глаза предательски щиплет, и дышать тяжело.
Влад даже не понял, что только что с размаху приложил меня лицом в грязь. Никогда я не смогу встать в их калашный ряд со своим рылом. Как ни бейся, как ни рой рогом землю, а я — нищая безотцовщина — лучше, чем есть, все равно не стану…
Но, как сказал бы Сид: «Все, что ни делается, — к лучшему. Я это точно знаю!..»
Я возвращаюсь в родную привычную рутину и на фоне обиды и злости испытываю грандиозное облегчение.
***
Вечером в гости заезжают Светка с Кидисом — красивые, счастливые. Светка помогает нам с мамой строгать колбаску для салатиков, попутно кушает за двоих, жестикулирует, смеется. И Юрка пялится на нее влюбленными глазами. Все с ними ясно. Рада за них, но бесят жутко. Безмозглые какие-то, два кретина.
Они реабилитируются за свое идиотское сопливое поведение только в дверях, когда Светка, свет очей моих, оборачивается и молвит:
— Лик, если на завтра нет никаких планов, к нам подваливай. Теть Марин, отпусти ее, у вас с дядь Костей наверняка имеются свои задумки на вечер…
А Кидис мне подмигивает.
Глава 27
Телевизионщики молодцы: как могут, поддерживают у обозленного народа новогоднее настроение. С самого утра по телику крутят советские фильмы, в которых люди из уничтоженной страны, наивные и красивые, обязательно находят свое личное счастье и общественное признание. У меня вот пока не получается, сколько ни стараюсь.
Мама запекает в духовке гуся, я к этому процессу не допускаюсь.
Ну что ж, остается только сидеть и разглядывать в зеркале свою физиономию. Да, рыжая, но мама права — есть во мне что-то этакое. У меня красивые темно-изумрудные глаза, гордый профиль, приятная улыбка — все это от папочки.
От нечего делать открываю нашу с мамой общую косметичку и рисую на веках стрелки «а-ля Софи Лорен». И сама пугаюсь своей аристократичной красоты. Ух! Не завидую вам, мальчики, если со стороны вы меня видите именно такой.
Мы канителимся с салатами и бутербродами почти до семи вечера, за это время Светка успевает раскалить телефон:
— Ну где ты, когда будешь?!
— Скоро! Выхожу уже! — огрызаюсь в трубку.
А ведь мне же еще нужно погладить платье. На сей раз выбираю синее: оно короткое, но с косухой и гадами смотрится классно.
А еще прошу маму завить мне волосы крупными локонами.
Дурак ты, Влад. Корми там в лесу оголодавших белок и пей в напряженном молчании кислое дорогое шампанское. С наступающим…