Я здесь...

Лучше бы я этого не делала, ибо то, что я вижу, попахивает сумасшествием и повергает в шок.

В центре внимания взъерошенный парень, стоящий ко мне спиной, замахивается и со всей дури лупит рукой по кирпичной стене ЦД. Раздается глухой удар, хруст, взрыв смеха. Я борюсь с дурнотой и застилающими глаза черными мушками, даже хватаюсь за ствол ближайшего дерева, чтобы устоять на ногах. Рука парня ниже локтя болтается безжизненной плетью, он снова замахивается и обрушивает ее на кирпичную кладку. Удар, хруст, взрыв хохота. Но самое жуткое в происходящем то, что сам он хохочет громче и веселее всех остальных.

— Во дебил… — стонет возле меня один из присутствующих.

— Что здесь творится? — спрашиваю и зажмуриваюсь: удар, хруст, хохот…

— Не видишь? Этот дебил на спор обдолбался и резвится, — смеется собеседник, подхватывая всеобщий вопль восторга.

Сумасшедший парень оборачивается к публике и скалится. Святые угодники, это же Сид! Его и без того дурные глаза из-за расширенных зрачков кажутся дикими, челюсти гуляют, а из носа на черный балахон течет кровь. Он ходит кругами, вновь подходит к стене и заносит руку для следующего удара.

Ноги сами срываются с места.

— Эй, Сид. — Я перепрыгиваю бордюр и хватаю его распухшую покалеченную руку. — Прекрати, пожалуйста!

Он улыбается, здоровой рукой обвивает мою талию и бесцеремонно подтаскивает к себе:

— Эй, рыжая, привет, рыжая, как жизнь, смотри, как прикольно, я ее не чувствую, прикольно, знаешь, совершенное оружие, ты бьешь, а тебе — ничего, так странно, — тараторит он.

— Сид, тебе в больницу надо…

— Да мне классно, рыжая, плохо было вчера, а сейчас классно. Не уходи. Не уйдешь? Пойдем ко мне, а? Прямо сейчас…

Его рука бесстыдно опускается на мою задницу. Дать бы ему кулаком по морде, но он уже и так разбит — и физически, и морально.

Где то невесомое светлое существо, для которого у меня нет стен и барьеров? Его нет в природе. А есть здесь только вот эта обдолбанная мразь. Я всегда знала, что мир так устроен: в нем нет и быть не может невесомых светлых мальчиков, которых можно любить, но я, как и мама, поверила в сказки… Вот же оно — доказательство моей правоты. Тогда отчего же сейчас так больно?

К счастью, к нам подбегает красноволосая девочка, и ее появление не дает мне расплакаться. Она оттаскивает меня от Сида с воплями:

— Отвали от него, я его девушка!

Я даже спорить не собираюсь. Вот как бывает, когда кто-то пробирается тебе под кожу. Вот как мутно и страшно. Не за себя.

— Ему в больницу надо, девушка…

Ухожу оттуда в полном разладе в мыслях, со вселенской усталостью и совсем без сил. Нет, такого счастья мне не нужно. Пусть девушка о нем позаботится — все равно он мне не подходит. А у меня своя-то жизнь — неподъемный груз — постоянно вываливается из рук.

Зато на обратной дороге, в троллейбусе, снисходят два откровения: оказывается, влюбленности обрушиваются на тебя помимо твоей воли, так что маму осуждать я никакого права не имею. Но отныне я стану аккуратнее и следующей влюбленности позволю случиться только при условии, что она впишется в мой тщательно выверенный жизненный план.

Глава 14

С утра за окном шепчет и постукивает мелкий дождик. Мерзко.

Еще вчера, в последний день августа, мы с мамой долго сидели на нашей маленькой уютной кухне, нарезали дольками зеленые яблоки, варили из них душистое варенье и хохотали над очередным выпуском КВН по телику.

А сегодня мне предстоит в дождливую рань вылезти из-под теплого одеяла, почистить зубы, собрать все необходимое и чапать по лужам в универ. Вот он и наступил: первый день учебы на первом курсе.

После утреннего чая и бутербродов прощаемся с мамой у выхода из подъезда. Раньше нам всегда было по пути — школа и вещевой рынок находятся рядом, но сегодня маме предстоит одной вывесить вещи в палатке, одной нарядить двух безмолвных манекенов, и кофе из термоса выпить ей предстоит тоже в одиночестве.

Из-за дождя покупателей будет очень мало, и настроение мамы на нуле.

Как и мое.

Трясусь на ухабах в старом троллейбусе, прислоняюсь носом к холодному дрожащему стеклу и высматриваю… кого? Сама не знаю. Обдолбанного Сида, бегущего на школьную линейку? Очень смешно.

***

В универе уйма народу.

Все бегут куда-то, повсеместно сталкиваются, обнимаются, визжат, кое-кто из углов волком наблюдает за действом.

Я ищу свою аудиторию — дохожу по пружинящим деревянным полам до конца коридора, разворачиваюсь и бегу назад, и в закутке у буфета замечаю группу таких же, как я, растерянных личностей. Вот они — «перваки», друзья по несчастью.

— Сто первая? — осведомляюсь робко, и мне утвердительно кивают.

Облегченно выдыхаю и прислоняюсь к стене. Разглядываю людей, с которыми мне предстоит учиться ближайшие пять лет.

Ох, сколько надежд я возлагала на будущих одногруппников — вспоминать смешно.

Я надеялась, что здешний контингент будет в корне отличаться от школьного. Надеялась — раз это универ, тут и люди будут как минимум интересными. А самой заветной была мечта найти здесь умного утонченного красавца, который бы ловил каждое мое слово. Он определенно должен быть лучше всех. Но дальше этой глянцевой картинки мои фантазии никогда не заходили, потому что я знаю, как устроена жизнь.

Сколько бы мама ни говорила, что я из тех рыжих, что сияют и привлекают внимание, внимание такого парня к себе я никогда не привлеку.

Пока что все успехи моей сиятельной персоны на любовном фронте закончились тем, что очарованный гопник-одноклассник на школьной дискотеке в девятом классе отдавил мне все ноги.

А неудачам случаться я не позволяла.

И вот сейчас я смотрю из своего угла на одногруппников: у стеночки сбились в стаю девочки из окрестных сел и настороженно на меня посматривают, у окна кучкуются ботанички, правильные до изжоги. Знакомство со мной в них тоже особой радости не вселяет.

Сюда же заявляется инициативная шумная бабенция и вещает: