Ярмарка тщеславия - английский и русский параллельные тексты

For his friends and cronies, he had a pompous old schoolmaster, who flattered him, and a toady, his senior, whom he could thrash.	Его друзьями и наперсниками были напыщенный старый школьный учитель, льстивший мальчику, и подлиза, который был несколько его старше и которого он мог колотить.
It was dear Mrs. Todd's delight to leave him with her youngest daughter, Rosa Jemima, a darling child of eight years old.	Славная миссис Тодд с восторгом позволяла Джорджу играть со своей младшей дочерью, Розой Джемаймой, очаровательной восьмилетней девочкой.
The little pair looked so well together, she would say (but not to the folks in "the Square," we may be sure) "who knows what might happen?	"Малышам так хорошо вместе", - говаривала миссис Тодд (разумеется, не обитателям "Сквера"!). "Кто знает, что может случиться!
Don't they make a pretty little couple?" the fond mother thought.	Ну, не чудесная ли парочка!" - думала про себя любящая мать.
The broken-spirited, old, maternal grandfather was likewise subject to the little tyrant.	Дед с материнской стороны, дряхлый, упавший духом старик, тоже был в подчинении у маленького тирана.
He could not help respecting a lad who had such fine clothes and rode with a groom behind him.	Он не мог не чувствовать почтения к мальчику, у которого такое красивое платье, который ездит верхом в сопровождении грума.
Georgy, on his side, was in the constant habit of hearing coarse abuse and vulgar satire levelled at John Sedley by his pitiless old enemy, Mr. Osborne.	С другой стороны, Джорджи постоянно слышал грубую брань и насмешки, расточаемые по адресу Джона Седли его безжалостным старым врагом, мистером Осборном.
Osborne used to call the other the old pauper, the old coal-man, the old bankrupt, and by many other such names of brutal contumely.	Осборн иначе не называл его, как старым нищим, старым угольщиком, старым банкротом и многими другими подобными же грубо-презрительными наименованиями.
How was little George to respect a man so prostrate?	Как же было маленькому Джорджу уважать столь низко павшего человека?
A few months after he was with his paternal grandfather, Mrs. Sedley died.	Через несколько месяцев после переселения мальчика на Рассел-сквер умерла миссис Седли.
There had been little love between her and the child.	Между нею и ребенком никогда не было близости.
He did not care to show much grief.	Он не постарался хотя бы притвориться огорченным.
He came down to visit his mother in a fine new suit of mourning, and was very angry that he could not go to a play upon which he had set his heart.	Он приехал в красивом новом траурном костюмчике навестить мать и был очень недоволен, что ему не позволили пойти в театр на представление, о котором он давно мечтал.
The illness of that old lady had been the occupation and perhaps the safeguard of Amelia.	Болезнь старой леди поглощала все время Эмилии и, пожалуй, послужила ей во спасение.
What do men know about women's martyrdoms?	Что знают мужчины о мученичестве женщин?
We should go mad had we to endure the hundredth part of those daily pains which are meekly borne by many women.	Мы сошли бы с ума, если бы нам пришлось претерпевать сотую долю тех ежедневных мучений, которые многие женщины переносят так смиренно.

Ceaseless slavery meeting with no reward; constant gentleness and kindness met by cruelty as constant; love, labour, patience, watchfulness, without even so much as the acknowledgement of a good word; all this, how many of them have to bear in quiet, and appear abroad with cheerful faces as if they felt nothing.	Нескончаемое рабство, не получающее никакой награды; неизменная кротость и ласка, встречаемая столь же неизменной жестокостью; любовь, труд, терпение, заботы -и ни единого доброго слова в награду. Сколько их, что должны переносить все это спокойно и появляться на людях с ясным лицом, словно они ничего не чувствуют!
Tender slaves that they are, they must needs be hypocrites and weak.	Нежно любящие рабыни, как им приходится лицемерить!
From her chair Amelia's mother had taken to her bed, which she had never left, and from which Mrs. Osborne herself was never absent except when she ran to see George.	Мать Эмилии в один прекрасный день слегла и уже больше не вставала. Миссис Осборн не отходила от ее постели, кроме тех случаев, когда спешила на свидание с сыном.
The old lady grudged her even those rare visits; she, who had been a kind, smiling, good-natured mother once, in the days of her prosperity, but whom poverty and infirmities had broken down.	Старуха ворчала на нее даже за эти редкие отлучки; когда-то, в дни своего благополучия, она была доброй, ласковой матерью, - бедность и болезни сломили ее.
Her illness or estrangement did not affect Amelia.	Но холодность матери и уход за нею не тяготили Эмилию.
They rather enabled her to support the other calamity under which she was suffering, and from the thoughts of which she was kept by the ceaseless calls of the invalid.	Скорее они помогали ей переносить другое, неотступное горе, от мысли о котором ее отвлекали нескончаемые призывы больной.
Amelia bore her harshness quite gently; smoothed the uneasy pillow; was always ready with a soft answer to the watchful, querulous voice; soothed the sufferer with words of hope, such as her pious simple heart could best feel and utter, and closed the eyes that had once looked so tenderly upon her.	Эмилия терпела ее капризы с полнейшей кротостью; поправляла подушку, всегда имела наготове ласковый ответ на беспокойную воркотню и упреки, утешала страдалицу словами надежды, какие могла найти в своем простом благочестивом сердце; и сама закрыла глаза, когда-то глядевшие на нее с такой нежностью.
Then all her time and tenderness were devoted to the consolation and comfort of the bereaved old father, who was stunned by the blow which had befallen him, and stood utterly alone in the world.	А затем она все свое время и заботы посвятила осиротевшему старику отцу, который был сражен обрушившимся на него ударом и остался совершенно один на белом свете.
His wife, his honour, his fortune, everything he loved best had fallen away from him.	Его жена, его честь, его богатство - все, что он любил больше всего, было отнято навсегда.
There was only Amelia to stand by and support with her gentle arms the tottering, heart-broken old man.	У него осталась только Эмилия, - она одна могла теперь поддерживать своими нежными руками немощного старика с разбитым сердцем.
We are not going to write the history: it would be too dreary and stupid.	Мы не будем писать об этом подробно - слишком это грустная и неинтересная повесть.
I can see Vanity Fair yawning over it d'avance.	Я уже вижу, как Ярмарка Тщеславия зевает, читая ее.

One day as the young gentlemen were assembled in the study at the Rev. Mr. Veal's, and the domestic chaplain to the Right Honourable the Earl of Bareacres was spouting away as usual, a smart carriage drove up to the door decorated with the statue of Athene, and two gentlemen stepped out.	Однажды, когда молодые джентльмены собрались в кабинете преподобного мистера Вила и капеллан высокопочтенного графа Бейракрса, по обыкновению, разглагольствовал перед ними, к "подъезду, украшенному статуей Афины, подкатил изящный экипаж, и из него вышли два джентльмена.
The young Masters Bangles rushed to the window with a vague notion that their father might have arrived from Bombay.	Молодые Бенглсы кинулись к окну со смутной мыслью, не приехал ли из Бомбея их отец.
The great hulking scholar of three-and-twenty, who was crying secretly over a passage of Eutropius, flattened his neglected nose against the panes and looked at the drag, as the laquais de place sprang from the box and let out the persons in the carriage.	Двадцатитрехлетний верзила, плакавший тайком над отрывком из Евтропия, прижался своим грязным носом к окопному стеклу и глядел на запряжку, пока ливрейный лакей спрыгивал с козел и помогал седокам выйти из экипажа.
"It's a fat one and a thin one," Mr. Bluck said as a thundering knock came to the door.	– Один толстый, а другой худой, - сказал мистер Блак, и в эту минуту раздался громкий стук в дверь.
Everybody was interested, from the domestic chaplain himself, who hoped he saw the fathers of some future pupils, down to Master Georgy, glad of any pretext for laying his book down.	Все оживились, начиная с самого капеллана, который уже возымел надежду, что перед ним отцы его будущих учеников, и кончая мистером Джорджем, который рад был любому предлогу, чтобы отложить книгу.
The boy in the shabby livery with the faded copper buttons, who always thrust himself into the tight coat to open the door, came into the study and said,	Мальчик в тесной потертой ливрее с потускневшими медными пуговицами, которую он напяливал на себя, когда приходилось открывать дверь, вошел в кабинет и доложил:
"Two gentlemen want to see Master Osborne."	– Два джентльмена желают видеть мистера Осборна.
The professor had had a trifling altercation in the morning with that young gentleman, owing to a difference about the introduction of crackers in school-time; but his face resumed its habitual expression of bland courtesy as he said,	У наставника в то утро был с этим юным джентльменом не совсем приятный разговор, вызванный несходством мнений об уместности в школьном помещении хлопушек, но лицо его приняло обычное выражение кроткой вежливости, и он сказал:
"Master Osborne, I give you full permission to go and see your carriage friends--to whom I beg you to convey the respectful compliments of myself and Mrs. Veal."	– Мистер Осборн, я даю вам разрешение повидаться с вашими друзьями, прибывшими в коляске, коим прошу вас передать почтительный привет как от меня лично, так и от миссис Вил.
Georgy went into the reception-room and saw two strangers, whom he looked at with his head up, in his usual haughty manner.	Джорджи вышел в приемную и, увидев там двух незнакомцев, стал рассматривать их, задрав голову, со своей обычной надменной манерой.
One was fat, with mustachios, and the other was lean and long, in a blue frock-coat, with a brown face and a grizzled head.	Один был толстяк с усами, а другой - тощий и длинный, в синем сюртуке, загорелый, с сильной проседью.
"My God, how like he is!" said the long gentleman with a start.	– Боже мой, как похож! – сказал длинный джентльмен.
"Can you guess who we are, George?"	– Ты догадываешься, кто мы такие, Джордж?

The boy's face flushed up, as it did usually when he was moved, and his eyes brightened.	Лицо мальчика вспыхнуло, как всегда бывало, когда он волновался, и глаза заблестели.
"I don't know the other," he said, "but I should think you must be Major Dobbin."	– Того джентльмена я не знаю, - сказал он, - а вы, должно быть, майор Доббин.
Indeed it was our old friend.	И правда, это был наш старый друг.
His voice trembled with pleasure as he greeted the boy, and taking both the other's hands in his own, drew the lad to him.	Его голос дрожал от радости, когда он здоровался с мальчиком, и, взяв его за обе руки, он притянул юнца к себе.
"Your mother has talked to you about me--has she?" he said.	– Значит, мама тебе рассказывала обо мне, да? – спросил он.
"That she has," Georgy answered, "hundreds and hundreds of times."	– Еще бы, - отвечал Джордж, - сколько раз!
CHAPTER LVII	ГЛАВА LVII
Eothen	Эотен
It was one of the many causes for personal pride with which old Osborne chose to recreate himself that Sedley, his ancient rival, enemy, and benefactor, was in his last days so utterly defeated and humiliated as to be forced to accept pecuniary obligations at the hands of the man who had most injured and insulted him.	Одной из многих причин для чувства гордости, которым тешил себя старик Осборн, было сознание, что Седли, старинный его соперник, враг и благодетель, в конце своей жизни дошел до такого унижения, что вынужден принимать денежные подачки из рук человека, который больше всех преследовал и оскорблял его.
The successful man of the world cursed the old pauper and relieved him from time to time.	Процветающий делец ругательски ругал старого нищего, но время от времени оказывал ему помощь.
As he furnished George with money for his mother, he gave the boy to understand by hints, delivered in his brutal, coarse way, that George's maternal grandfather was but a wretched old bankrupt and dependant, and that John Sedley might thank the man to whom he already owed ever so much money for the aid which his generosity now chose to administer.	Снабжая Джорджи деньгами для его матери, он грубыми и неуклюжими намеками давал мальчику понять, что его другой дед - жалкий старый банкрот и приживальщик и что Джон Седли обязан благодарить человека, - которому он уже и без того должен столько денег, - за помощь, ныне великодушно ему оказываемую.
George carried the pompous supplies to his mother and the shattered old widower whom it was now the main business of her life to tend and comfort.	Джорджи вместе с деньгами передавал эти самодовольные заявления своей матери и сломленному горем старику вдовцу, заботиться и ухаживать за которым стало теперь главным занятием в жизни Эмилии.
The little fellow patronized the feeble and disappointed old man.	Мальчуган оказывал покровительство слабому, отчаявшемуся старику.
It may have shown a want of "proper pride" in Amelia that she chose to accept these money benefits at the hands of her father's enemy.	Быть может, Эмилия обнаруживала недостаток "надлежащей гордости", принимая помощь от врага своего отца.
But proper pride and this poor lady had never had much acquaintance together.	Но "надлежащая гордость" никогда не была свойственна этой страдалице.

A disposition naturally simple and demanding protection; a long course of poverty and humility, of daily privations, and hard words, of kind offices and no returns, had been her lot ever since womanhood almost, or since her luckless marriage with George Osborne.	С тех пор как кончилось ее детство - со времени ее несчастного брака с Джорджем Осборном, -уделом этой простой и слабой женщины была смиренная бедность, ежедневные лишения, грубые слова и неблагодарность в ответ на ее любовь и услуги.
You who see your betters bearing up under this shame every day, meekly suffering under the slights of fortune, gentle and unpitied, poor, and rather despised for their poverty, do you ever step down from your prosperity and wash the feet of these poor wearied beggars?	О вы, взирающие на то, как ваши ближние изо дня в день несут такой позор, безропотно страдают под ударами судьбы, ни в ком не встречая сочувствия и только презираемые за свою бедность, - разве вы когда-нибудь снисходите к ним с высоты своего благополучия и обмываете ноги этим бедным усталым нищим?
The very thought of them is odious and low.	Одна мысль о них вам противна и унизительна.
"There must be classes--there must be rich and poor," Dives says, smacking his claret (it is well if he even sends the broken meat out to Lazarus sitting under the window).	"Классы должны существовать, должны быть и богатые и бедные", - говорит богач, смакуя красное винцо (хорошо еще, если он посылает крохи со стола своего бедному Лазарю, сидящему под окном).
Very true; but think how mysterious and often unaccountable it is--that lottery of life which gives to this man the purple and fine linen and sends to the other rags for garments and dogs for comforters.	Совершенно верно! Но подумайте только, как таинственна и часто непостижима бывает жизненная лотерея, которая одному дает порфиру и виссон, а другому посылает лохмотья вместо одежды и псов вместо утешителей.
So I must own that, without much repining, on the contrary with something akin to gratitude, Amelia took the crumbs that her father-in-law let drop now and then, and with them fed her own parent.	Итак, я должен признать, что Эмилия без особых терзаний - наоборот, с чувством, близким к благодарности, - принимала крохи, которые свекор время от времени бросал ей, и кормила ими своего родителя.
Directly she understood it to be her duty, it was this young woman's nature (ladies, she is but thirty still, and we choose to call her a young woman even at that age) it was, I say, her nature to sacrifice herself and to fling all that she had at the feet of the beloved object.	Таков был характер это молодой женщины (милые дамы, Эмилии сейчас всего лишь тридцать лет, и мы позволяем себе называть ее молодой женщиной), - так вот, говорю я, таков был характер Эмилии, что она всю себя приносила в жертву и повергала все, что имела, к ногам любимого существа.
During what long thankless nights had she worked out her fingers for little Georgy whilst at home with her; what buffets, scorns, privations, poverties had she endured for father and mother!	Сколько долгих безотрадных ночей она трудилась для маленького Джорджи, когда тот жил дома с нею; какие удары, упреки, лишения, нужду выносила ради отца и матери!
And in the midst of all these solitary resignations and unseen sacrifices, she did not respect herself any more than the world respected her, but I believe thought in her heart that she was a poor-spirited, despicable little creature, whose luck in life was only too good for her merits.	И в этой жизни, полной незаметных жертв и отречений, она уважала себя ничуть не больше, чем уважал ее свет, - в глубине сердца она, вероятно, считала себя ничтожной, заурядной женщиной, которой повезло больше, чем она того заслуживала.
O you poor women!	Бедные женщины!

O you poor secret martyrs and victims, whose life is a torture, who are stretched on racks in your bedrooms, and who lay your heads down on the block daily at the drawing-room table; every man who watches your pains, or peers into those dark places where the torture is administered to you, must pity you--and--and thank God that he has a beard.	Бедные мученицы и жертвы, чья жизнь -сплошная пытка, каждую ночь вы терпите муки на своем ложе, каждый день кладете голову на плаху в гостиных. Всякий мужчина, взирающий на ваши мучения или заглядывающий в те мрачные места, где вас пытают, должен пожалеть вас и... и возблагодарить господа бога за свою бороду!
I recollect seeing, years ago, at the prisons for idiots and madmen at Bicetre, near Paris, a poor wretch bent down under the bondage of his imprisonment and his personal infirmity, to whom one of our party gave a halfpenny worth of snuff in a cornet or "screw" of paper.	Помню, много лет тому назад я видел в тюрьме для слабоумных и сумасшедших в Бисетре, вблизи Парижа, несчастное существо, согбенное под игом заточения и болезни. Кто-то из нас дал ему щепотку грошового табаку в бумажном фунтике.
The kindness was too much for the poor epileptic creature. He cried in an anguish of delight and gratitude: if anybody gave you and me a thousand a year, or saved our lives, we could not be so affected.	Такая милость была слишком велика для бедного идиота: он заплакал от восторга и благодарности; мы с вами не были бы так тронуты, если бы кто подарил нам тысячу фунтов годового дохода или спас нам жизнь.
And so, if you properly tyrannize over a woman, you will find a ha'p'orth of kindness act upon her and bring tears into her eyes, as though you were an angel benefiting her.	И вот, если должным образом тиранить женщину, можно увидеть, как грошовый знак внимания трогает ее, вызывает слезы на ее глазах, словно вы ангел, оказывающий ей благодеяние!
Some such boons as these were the best which Fortune allotted to poor little Amelia.	Вот такие-то благодеяния и были самым отрадным, что фортуна посылала в дар бедной маленькой Эмилии.
Her life, begun not unprosperously, had come down to this--to a mean prison and a long, ignoble bondage.	Жизнь ее, начавшаяся так счастливо, свелась к тюремному существованию, к долгому унизительному рабству.
Little George visited her captivity sometimes and consoled it with feeble gleams of encouragement.	Маленький Джордж иногда навещал мать, освещая ее тюрьму слабыми вспышками радости.
Russell Square was the boundary of her prison: she might walk thither occasionally, but was always back to sleep in her cell at night; to perform cheerless duties; to watch by thankless sick-beds; to suffer the harassment and tyranny of querulous disappointed old age.	А границей ее тюрьмы был Рассел-сквер: она могла время от времени ходить туда, но на ночь всегда должна была возвращаться в свою камеру, чтобы выполнять унылые обязанности, бодрствовать у постели больных, переносить придирки и тиранство ворчливых, во всем отчаявшихся стариков.
How many thousands of people are there, women for the most part, who are doomed to endure this long slavery?--who are hospital nurses without wages--sisters of Charity, if you like, without the romance and the sentiment of sacrifice--who strive, fast, watch, and suffer, unpitied, and fade away ignobly and unknown.	Сколько тысяч людей, главным образом женщин, осуждено влачить такое долгое рабство! Это больничные сиделки, не получающие жалованья, - сестры милосердия, если вы предпочтете их так называть, но без романтических мыслей о самоотверженном служении людям; они терпят нужду и голод, не спят ночей, выбиваются из сил и увядают в жалкой безвестности.

The hidden and awful Wisdom which apportions the destinies of mankind is pleased so to humiliate and cast down the tender, good, and wise, and to set up the selfish, the foolish, or the wicked.	Непостижимой и грозной силе, определяющей человеческие судьбы, угодно принижать и повергать в прах нежных, добрых и умных и возносить себялюбцев, глупцов и негодяев!
Oh, be humble, my brother, in your prosperity!	О брат мой, будь смиренен в своем благополучии!
Be gentle with those who are less lucky, if not more deserving.	Будь ласков с темп, кто менее счастлив, хотя и более заслуживает счастья.
Think, what right have you to be scornful, whose virtue is a deficiency of temptation, whose success may be a chance, whose rank may be an ancestor's accident, whose prosperity is very likely a satire.	Подумай, какое ты имеешь право презирать, -ты, чья добродетель - лишь отсутствие искушений, чей успех, возможно, - дело случая, чье высокое положение - заслуга далекого предка, чье благополучие, по всей вероятности, - злая шутка судьбы.
They buried Amelia's mother in the churchyard at Brompton, upon just such a rainy, dark day as Amelia recollected when first she had been there to marry George.	Мать Эмилии похоронили на бромптонском кладбище, в такой же дождливый, пасмурный день - вспомнилось Эмилии, - как когда она впервые приезжала сюда, чтобы обвенчаться с Джорджем.
Her little boy sat by her side in pompous new sables.	Сынишка, в новом пышном траурном платье, сидел рядом с нею.
She remembered the old pew-woman and clerk.	Она вспомнила старую сторожиху и причетника.
Her thoughts were away in other times as the parson read.	Пока священник читал, она жила мыслями в прошедшем.
But that she held George's hand in her own, perhaps she would have liked to change places with....	Не будь сейчас в ее руке руки Джорджи, она, пожалуй, не прочь была бы поменяться местами с...
Then, as usual, she felt ashamed of her selfish thoughts and prayed inwardly to be strengthened to do her duty.	Но тут, как обычно, она устыдилась своих себялюбивых дум и вознесла молитву о ниспослании ей сил для исполнения своего долга.
So she determined with all her might and strength to try and make her old father happy.	И вот Эмилия решила приложить все силы и старания, чтобы скрасить жизнь старика отца.
She slaved, toiled, patched, and mended, sang and played backgammon, read out the newspaper, cooked dishes for old Sedley, walked him out sedulously into Kensington Gardens or the Brompton Lanes, listened to his stories with untiring smiles and affectionate hypocrisy, or sat musing by his side and communing with her own thoughts and reminiscences, as the old man, feeble and querulous, sunned himself on the garden benches and prattled about his wrongs or his sorrows.	Она работала не покладая рук, штопала, чинила и стряпала, пела старику Седли и играла с ним в триктрак, читала ему вслух газеты, водила его гулять в Кенспнгтонский сад или на Бромптонский бульвар, слушала его рассказы, не уставая улыбаться и ласково лицемерить, или же сидела, задумавшись, рядом с ним, предаваясь своим мыслям и воспоминаниям, пока слабый и ворчливый старик грелся на солнышке и болтал о своих горестях и невзгодах.
What sad, unsatisfactory thoughts those of the widow were!	Как печальны, как безотрадны были думы вдовы!

The children running up and down the slopes and broad paths in the gardens reminded her of George, who was taken from her; the first George was taken from her; her selfish, guilty love, in both instances, had been rebuked and bitterly chastised.	Дети, бегавшие по склонам и по широким дорожкам бульвара, напоминали ей о Джорджи, отнятом у нее. Первый Джордж был тоже у нее отнят, - ее эгоистичная, грешная любовь в обоих случаях была отвергнута и жестоко наказана.
She strove to think it was right that she should be so punished. She was such a miserable wicked sinner.	Она старалась убедить себя в том, что заслуженно понесла такую кару: жалкая, несчастная грешница!
She was quite alone in the world.	Она была совсем одна на свете.
I know that the account of this kind of solitary imprisonment is insufferably tedious, unless there is some cheerful or humorous incident to enliven it—a tender gaoler, for instance, or a waggish commandant of the fortress, or a mouse to come out and play about Latude's beard and whiskers, or a subterranean passage under the castle, dug by Trenck with his nails and a toothpick: the historian has no such enlivening incident to relate in the narrative of Amelia's captivity.	Я знаю, что повесть о таком одиночном заключении невыносимо скучна, если ее не оживляют какие-нибудь веселые или смешные черточки: например, чувствительный тюремщик, болтливый комендант крепости, мышонок, выбегающий из норки и резвящийся в бороде и бакенбардах Латюда, или подземный ход, прорытый Тренком под стеною замка при помощи собственных ногтей и зубочистки. Но летописцу, повествующему о пленении Эмилии, нечем оживить свой рассказ.
Fancy her, if you please, during this period, very sad, but always ready to smile when spoken to; in a very mean, poor, not to say vulgar position of life; singing songs, making puddings, playing cards, mending stockings, for her old father's benefit.	Прошу вас помнить, читатель, что в эту пору ее жизни она была очень печальна, но всегда готова улыбнуться, если с нею заговорят; жила очень скромно, в большой бедности, пожалуй, даже в нужде; пела песни, месила пудинги, играла в карты, штопала носки - все для старика отца.
So, never mind, whether she be a heroine or no; or you and I, however old, scolding, and bankrupt--may we have in our last days a kind soft shoulder on which to lean and a gentle hand to soothe our gouty old pillows.	Итак, пожалуйста, не ломайте себе голову над тем, героиня Эмилия или нет. А нам с вами, когда мы будем старыми, сварливыми и банкротами, дай бог найти на склоне наших дней нежное плечо, на которое можно будет опереться, и ласковую руку, которая поправит нам, подагрикам, смятую подушку.
Old Sedley grew very fond of his daughter after his wife's death, and Amelia had her consolation in doing her duty by the old man.	Старик Седли очень привязался к дочери после смерти жены. А дочь находила утешение в исполнении своих обязанностей по отношению к старику отцу.
But we are not going to leave these two people long in such a low and ungenteel station of life.	Но мы не собираемся долго оставлять этих двух людей в столь унизительных и неприличных условиях существования.
Better days, as far as worldly prosperity went, were in store for both.	Им суждено было узнать лучшие дни, поскольку дело идет о мирском благополучии.
Perhaps the ingenious reader has guessed who was the stout gentleman who called upon Georgy at his school in company with our old friend Major Dobbin.	Быть может, проницательный читатель догадался, кто был тот полный джентльмен, который вместе с нашим старым другом, майором Доббином, приезжал в школу навестить Джорджа.

It was another old acquaintance returned to England, and at a time when his presence was likely to be of great comfort to his relatives there.	Это был еще один наш старый знакомый, вернувшийся в Англию, и притом в такое время, когда его присутствие там должно было оказаться весьма полезным для его родственников.
Major Dobbin having easily succeeded in getting leave from his good-natured commandant to proceed to Madras, and thence probably to Europe, on urgent private affairs, never ceased travelling night and day until he reached his journey's end, and had directed his march with such celerity that he arrived at Madras in a high fever.	Майору Доббину легко удалось получить от своего доброго командира разрешение съездить по неотложным личным делам в Мадрас, а оттуда, вероятно, и далее, в Европу; и он скакал без передышки днем и ночью, и так спешил, что прибыл в Мадрас в сильнейшей лихорадке.
His servants who accompanied him brought him to the house of the friend with whom he had resolved to stay until his departure for Europe in a state of delirium; and it was thought for many, many days that he would never travel farther than the burying-ground of the church of St. George's, where the troops should fire a salvo over his grave, and where many a gallant officer lies far away from his home.	Сопровождавшие майора слуги привезли его в бреду в дом одного из друзей, у которого он предполагал пожить до своего отъезда в Европу. В течение многих, многих дней считалось, что он вообще никогда и никуда не поедет дальше кладбища при церкви св. Георгия, где солдаты дадут прощальный залп над его могилой и где не один доблестный офицер похоронен в чужой земле, вдали от родины.
Here, as the poor fellow lay tossing in his fever, the people who watched him might have heard him raving about Amelia.	Те, кто ухаживал за бедным Доббином, могли услышать, как он, сжигаемый лихорадкой, произносил в бреду имя Эмилии.
The idea that he should never see her again depressed him in his lucid hours.	Мысль о том, что он никогда больше ее не увидит, угнетала его и в минуты просветления.
He thought his last day was come, and he made his solemn preparations for departure, setting his affairs in this world in order and leaving the little property of which he was possessed to those whom he most desired to benefit.	Он думал, что пришел его последний час, и торжественно приготовился покинуть этот мир: привел в порядок свои земные дела и оставил свое небольшое состояние тем, кому больше всего на свете желал быть полезным.
The friend in whose house he was located witnessed his testament.	Друг, в доме которого он лежал, засвидетельствовал его завещание.
He desired to be buried with a little brown hair-chain which he wore round his neck and which, if the truth must be known, he had got from Amelia's maid at Brussels, when the young widow's hair was cut off, during the fever which prostrated her after the death of George Osborne on the plateau at Mount St. John.	Доббин выразил желание быть похороненным с цепочкой, сплетенной из каштановых волос, которую он носил на шее и которую, если сказать по правде, он получил от горничной Эмилии в Брюсселе, когда молодой вдове остригли волосы во время болезни, свалившей ее с ног после смерти Джорджа Осборна на Сен-Жанском плато.
He recovered, rallied, relapsed again, having undergone such a process of blood-letting and calomel as showed the strength of his original constitution.	Доббин пришел в сознание, поправился немного и опять заболел, - только его железный организм и мог вообще выдержать такое количество кровопусканий и каломели.

He was almost a skeleton when they put him on board the Ramchunder East Indiaman, Captain Bragg, from Calcutta, touching at Madras, and so weak and prostrate that his friend who had tended him through his illness prophesied that the honest Major would never survive the voyage, and that he would pass some morning, shrouded in flag and hammock, over the ship's side, and carrying down to the sea with him the relic that he wore at his heart.	От него остался один скелет, и от слабости он не мог пошевелить рукой, когда его посадили на корабль "Ремчандер" под командой капитана Брэга, зашедший в Мадрас на пути из Калькутты. Друг, выходивший Доббина в своем доме, пророчил, что тот не перенесет путешествия и в одно прекрасное утро полетит за борт, завернутый во флаг и матросскую койку, унося с собой на дно моря реликвию, хранившуюся у него на сердце.
But whether it was the sea air, or the hope which sprung up in him afresh, from the day that the ship spread her canvas and stood out of the roads towards home, our friend began to amend, and he was quite well (though as gaunt as a greyhound) before they reached the Cape.	Но было ли то под действием морского воздуха или от вновь всколыхнувшихся надежд, - только с того самого дня, как корабль распустил паруса и взял курс к дому, наш друг стал чувствовать себя лучше, а к тому времени, как они достигли мыса Доброй Надежды, он был совсем здоров (хотя и худ, как борзая).
"Kirk will be disappointed of his majority this time," he said with a smile; "he will expect to find himself gazetted by the time the regiment reaches home."	– Кирк будет разочарован - майорский чин на этот раз ему не достался, - говорил он, улыбаясь. – А он-то надеется прочесть в "Газете" о своем повышении, когда полк вернется.
For it must be premised that while the Major was lying ill at Madras, having made such prodigious haste to go thither, the gallant --th, which had passed many years abroad, which after its return from the West Indies had been baulked of its stay at home by the Waterloo campaign, and had been ordered from Flanders to India, had received orders home; and the Major might have accompanied his comrades, had he chosen to wait for their arrival at Madras.	Нужно пояснить, что пока наш майор лежал больным в Мадрасе, куда ему так не терпелось попасть, доблестный ***полк, проведший много лет за пределами родины и по возвращении из Вест-Индии прервавший свою стоянку в Англии из-за кампании, закончившейся Ватерлоо, а затем переброшенный из Фландрии в Индию, теперь получил приказ вернуться домой. Таким образом, майор мог бы совершить весь путь вместе со своими товарищами, пожелай он только дождаться их прибытия в Мадрас.
Perhaps he was not inclined to put himself in his exhausted state again under the guardianship of Glorvina.	Быть может, сейчас, когда он был так истощен, ему не улыбалось вновь оказаться под опекой Глорвины.
"I think Miss O'Dowd would have done for me," he said laughingly to a fellow-passenger, "if we had had her on board, and when she had sunk me, she would have fallen upon you, depend upon it, and carried you in as a prize to Southampton, Jos, my boy."	– Пожалуй, если бы мисс О'Дауд ехала вместе с нами, она тут бы меня и прикончила, - говорил он со смехом одному своему спутнику. – А утопив меня, она взялась бы за вас, можете быть в этом уверены, и привезла бы вас с собой с Саутгемптон в качестве приза, - так-то, мой милый Джоз!
For indeed it was no other than our stout friend who was also a passenger on board the Ramchunder.	В самом деле, этим пассажиром на борту "Ремчандера" был не кто иной, как наш толстый приятель.
He had passed ten years in Bengal.	Он провел в Бенгалии десять лет.

Constant dinners, tiffins, pale ale and claret, the prodigious labour of cutcherry, and the refreshment of brandy-pawnee which he was forced to take there, had their effect upon Waterloo Sedley.	Бесконечные обеды, завтраки, светлое пиво и красное вино, чрезмерные труды по службе и коньяк с водою, к которому ему приходилось прибегать для подкрепления сил, оказали свое действие на Седли Ватерлооского - поездка в Европу была признана для него необходимой.
A voyage to Europe was pronounced necessary for him--and having served his full time in India and had fine appointments which had enabled him to lay by a considerable sum of money, he was free to come home and stay with a good pension, or to return and resume that rank in the service to which his seniority and his vast talents entitled him.	Отслужив в Индии свой полный срок на отличном содержании, что позволило ему отложить значительную сумму денег, Джоз был волен ехать домой и остаться жить в Англии с хорошей пенсией или же вернуться в Индию и поступить на службу, приняв должность, на какую ему давали право его многолетние заслуги и редкостные дарования.
He was rather thinner than when we last saw him, but had gained in majesty and solemnity of demeanour.	Он немного похудел с тех пор, как мы видели его в последний раз, но зато приобрел больше величественности и важности в обхождении.
He had resumed the mustachios to which his services at Waterloo entitled him, and swaggered about on deck in a magnificent velvet cap with a gold band and a profuse ornamentation of pins and jewellery about his person.	Как ветеран Ватерлоо, он снова отпустил усы и расхаживал по палубе в великолепной бархатной фуражке с золотым галуном, разукрасив свою особу множеством всяких булавок и драгоценных камней.
He took breakfast in his cabin and dressed as solemnly to appear on the quarter-deck as if he were going to turn out for Bond Street, or the Course at Calcutta.	Он завтракал у себя в каюте, а перед тем как выйти на палубу, одевался так тщательно, словно ему предстояло фланировать по Бонд-стрит или по Корсо в Калькутте.
He brought a native servant with him, who was his valet and pipe-bearer and who wore the Sedley crest in silver on his turban.	Он вез с собою слугу-туземца, который был его лакеем, готовил ему кальян и носил на тюрбане серебряный герб семейства Седли.
That oriental menial had a wretched life under the tyranny of Jos Sedley.	Этому слуге трудно приходилось у такого тирана, как Джоз Седли.
Jos was as vain of his person as a woman, and took as long a time at his toilette as any fading beauty.	Джоз следил за своей внешностью, словно женщина, и проводил за туалетом не меньше времени, чем какая-нибудь увядающая красавица.
The youngsters among the passengers, Young Chaffers of the 150th, and poor little Ricketts, coming home after his third fever, used to draw out Sedley at the cuddy-table and make him tell prodigious stories about himself and his exploits against tigers and Napoleon.	Пассажиры помоложе - юный Чефферс 150-го полка и бедняжка Рахите, возвращавшийся домой после третьего приступа лихорадки, - любили раззадорить Седли за столом в кают-компании и вызвать его на рассказы о поразительных подвигах, свершенных им во время охоты на тигров и войны с Наполеоном.
He was great when he visited the Emperor's tomb at Longwood, when to these gentlemen and the young officers of the ship, Major Dobbin not being by, he described the whole battle of Waterloo and all but announced that Napoleon never would have gone to Saint Helena at all but for him, Jos Sedley.	Джоз был великолепен, когда, стоя у могилы императора в Лонгвуде, описывал этим джентльменам и молодым офицерам корабля (благо майор Доббин при этом не присутствовал) всю битву при Ватерлоо и едва ли не утверждал, что Наполеон вообще не оказался бы на острове Святой Елены, если бы не он, Джоз Седли.