Яромира. Украденная княжна

— Но как же… — промямлил неуверенно, и Чеславе сделалось горько.

— Тебя из рода отец изгнал, а не из дружины князь. Собирайся, — сказала твердо, и впервые за два долгих, тяжких дня Вечеслав улыбнулся.

«Ништо, — подумала Чеслава, наблюдая за ним. Она пыталась понять, что скажет князю, коли он по-другому рассудит. — Ништо. Как-то будем жить».

— Чеслава, — Вячко поднял на нее взгляд. — Никогда не спрашивал досель… Как тебя по батюшке величать?

— Никак, — отрезала воительница, поджав сухие губы. — Нет у меня отцовского имени. И отца нет.

«С той поры, как он выколол мне глаз».

Кметь молчал. Ничего не спрашивал, ничего не говорил, и Чеславе это пришлось по нраву.

— Стало быть, мы вдвоем теперь будем, — Вячко натянуто, жестко улыбнулся. — Я ведь тоже больше не Будимирович.

По пути в терем они приметили нечто странное.

Из леса, где стояла ее изба, вышел воевода Видогост. И бочком-бочком, украдкой вдоль лесной опушки зашагал к терему. Вячко, также его заметивший, сперва замер, а потом уже открыл рот, чтобы позвать, и Чеславе пришлось пихнуть его в бок. Благо, стоял он не со стороны пореза.

— Тихо ты, — шикнула на него воительница и сузила глаза, смотря в спину воеводе. — Князю рассказать надобно.

Князя поджидать Чеслава отправилась на крыльцо терема. Вячко же в одиночестве пошел к гридницу, в которой медленно стягивались прочие кмети. Посмотрев ему в спину, воительница хмыкнула со странной смесью удовлетворения и гордости. Любо-дорого поглядеть было, как шагал. Распрямив плечи, подняв голову, смотря прямо перед собой. И только разбитое лицо да сиротливый, куцый обрывок веревки, на котором еще вчера висел оберег Перуна, выдавал, что случилось накануне.

«Надо бы новый парню справить, — подумала она по-женски домовито. — Негоже кметю без знамени Перуна на себе ходить».

Еще и кивнула сама себе. Мол, верно мыслишь, Чеслава!

Несмотря на раннее утро, подворье уже давно не спало. У слуг, как и у кметей, день начинался рано, и потому холопы уже бегали в терем и из терема, и расторопные служанки сновали туда-сюда.

Чеслава стоять без дела она не привыкла, да и подбирать собой крыльцо вскоре устала. Поймав теремную девку, вызнала, что князь и княгиня трапезничают. Стало быть, немного времени у нее было, и воительница зашагала к конюшне, проведать свою кобылу. Оттуда она как раз крыльцо будет видеть, и князя не пропустит. Может, следовало его в ином месте обождать. Но весть про воеводу Видогоста зудела внутри и просилась наружу, и Мстиславичу она хотела, как можно раньше все обсказать.

Внутри конюшни, окромя слуг, она встретила еще старшего сына князя, Крутояра. Наравне с холопами тот чистил стойла, таскал старое сено, ворошил новое, поил лошадей, подсыпал им овес. Заметив ее, мальчишка смутился. Но — делать нечего — вздохнул и подошел, утирая вспотевший лоб рукавов испачканной, заношенной рубахи.

Чеслава ведь не только княжон потихоньку учила ратной науке. Она и старшего княжича натаскивала, когда отец его да десятник Горазд заняты были. А случалось такое, ой, частенько.

— Ты пошто здесь? — спросила нахохлившегося мальчишку.

— Князь наказал, — буркнул он, смотря в сторону. — Я Мирошке подсоблял из терема сбегать. Стерег их, совой кричал.

— И в ту ночь? — подивилась Чеслава. Такого она в рассказе Вячко что-то не помнила.

— Нет, — еще сердитее отозвался Крутояр и помотал головой. — Но сперва я мыслил, все через меня случилось. Ну, раньше-то ведь я подсоблял… вот и пошел к отцу, повинился…

И, вздохнув, княжич дернул носом. Чеславе сделалось и горько, и смешно. Совсем в тереме все наперекосяк пошло, как Яромира пропала. Посыпалось, словно из-под ног почву выбило.

Крутояр вновь поднял руку, чтобы смахнуть со лба пот, и чересчур широкий ворот рубахи съехал чуть в сторону и вниз, обнажив плечо. С высота своего роста Чеслава приметила на нем вытянутую, красную полосу. След от удара. Заметив ее взгляд, княжич ступил назад и рваным движением поправил ворот, натянув его под самое горло.

— Ну, а ратную науку постигать батька не запретил? — улыбнулась воительница, смотря на насупленного мальчишку.

Тот вскинул удивленный взгляд.

— Нет! — воскликнул громко.

Как можно княжичу такое запретить? Ему надлежало стать воином, правителем. Он упражняться должен денно и нощно.

— Обожди меня тогда. Как в гриднице управимся, погоняю тебя.

Лицо Крутояра вспыхнуло ярче солнца в дождливый день. Он радостно закивал и впервые за весь разговор просиял улыбкой.

— Я тут разом управлюсь, осталось навоз разгрести, и…

— Чеслава? Пошто ты здесь?

Воительница выругала себе крепким словцом. Ну, как так можно заболтаться, что шаги князя позади себя не услышать? Тот ступал бесшумно, как и подобало воину, но ведь и она не пальцем делана. Должна была почувствовать его приближение.

Крутояра же при виде отца как ветром сдуло. Схватил зубчатые грабли, которые отставил в сторонку, пока говорил с Чеславой, и бочком-бочком скользнул обратно в конюшню. Чистить стойла. Занятие, вестимо, для княжича позорное, как и положено всякому наказанию.

— Княже, — воительница склонила голову. — Я сказать тебе хотела… С утра, еще до того, как солнце встало, я прямо из избы увидала, как воевода Видогост из леса выходил. Один. Шибко уж он таился, себе за спину все глядел. И по опушке в терем воротился.

Ярослав молчал. Какая-то мысль вертелась на самом краю сознания, но он никак не мог за нее ухватиться.

— Моя же изба с самого края стоит, — не дождавшись ответа, воительница заговорила вновь. — Я и порешила тебе рассказать. Чудно все же.

— Чудно… — эхом повторил Ярослав, мучительно что-то припоминая. В одно мгновение он изменился в лице. — Фибула! — воскликнул и поспешил на середину подворья.

Туда, где накануне выбросил в пыль находку, принесенную Чеславой с пригорка, где в последний раз Вячко видел княжну Яромиру.

Немало сапог прошлось по подворью за минувшее время.

Ярослав, не чураясь, сам разгребал пыль, и воительница, вестимо, последовала за ним. Наконец, он наткнулся пальцами и укололся до крови об острый край, но даже не почувствовал этого. Князь отряхнул об портки осколок фибулы и поднял его на вытянутой руке на солнце: так, чтобы на него попадали первые, особенно яркие лучи.

— Перуне, Отец небесный… — прошептал он ошеломленно одними губами.

Стиснул осколок в кулаке — вздулись жилы на предплечье — и, круто развернувшись, зашагал в терем. Чеслава поспешила следом. Происходило нечто невнятное и потому малость пугающее. Вихрем князь промчался мимо собственных воев и взлетел на крыльцо, а затем по всходу поднялся на женскую половину терема. Воительница старалась не отставать: грызла ее изнутри чуйка, что в таком состоянии Ярослав Мстиславич способен на непоправимое.