Яромира. Украденная княжна

— У тебя есть моя поддержка, родич, — сказал Желан Некрасович, до того мгновения молчавший.

Его голос из далекого, южного княжества будет не столь весом, как голоса из северных земель. Но один лучше, чем ничего.

— И залесский князь тоже, — озвучил Стемид то, о чем все и так думали. — В обмен на сына.

Уперевшись ладонями в теплое дерево, Ярослав навис над картой, вглядываясь в начертанное.

— Я отправлюсь завтра, возьму с собой немного людей, — обдумав все, он поднял голову и окинул своих воинов взглядом. — Будимир, поезжай в Белоозеро. Испытай дружину; убедись, что посадник не лукавит и меня не обманывает. Коли что случится, у нас должен быть надежный тыл.

— Да, княже, — воевода склонил голову, никак не показав своего недовольства.

Ярослав усылал его. В иное время он поехал бы на вече вместе с князем. Нынче же… тот отправил его подальше от терема.

И поделом.

Не Будимиру тут роптать на князя. Мог бы и вовсе сослать навечно, подальше от своих глаз…

За то, что такого сына воспитал.

— Стемид, отвечаешь за Ладогу головой, — продолжил Ярослав. — Дружина, запасы к зиме, корабли, торг и купцы — все должно быть сделано. И поиск моей дочери. Коли вернется десятник Горазд — сразу отправь весть.

Воевода молча кивнул.

— С собой на вече возьму Чеславу, — князь вдруг лукаво улыбнулся. — Сдюжите тут без нее?

— Уж как-нибудь, князь! — хохотнул Стемид, и в гриднице стало повеселее.

* * *

На следующее утро Ярослав со старшим сыном на рассвете отправился на капище к идолу Перуна: принести дары, чтобы на вече ему сопутствовала удача.

За минувшее со дня пропажи Яромиры время жертвы богам приносились каждый, каждый день. Молили и Перуна, отца всех воинов, и Сварога, чтобы Бог огня зажег для заплутавшей княжны свет, и Великую Макошь, покровительницу всех женщин. Не осталось идола, в землю возле основания которого не пролилась бы жертвенная кровь.

Но Боги оставались глухи к мольбам людей.

Ярослав опустился перед высоким идолом на оба колена и задрал голову, всматриваясь в суровый, грозный лик божества. Справа от него колыхнулся воздух, и вот уже рядом с отцом занял свое место Крутояр.

Нашарив под рубахой оберег, князь крепко стиснул его, пока острые края не впились в ладонь, и что-то горячо зашептал.

На его шее оберег Перуна висел на потрепанном от старости кожаном шнурке. Такой же, лишь чуть поновее, носил и его старший сын, доказавший минувшей весной, что достоин держать в руках настоящий воинский меч, а не деревянную палку. Они давно могли бы сменить неприметные шнурки на цепи из серебра, но Звенислава сама сплела их для своих мужа и сыновей, сама шептала над ними заговоры и заклятия, пока руки скручивали тонкие, прочные жгуты.

Не существовало на этом свете силы, которая заставила бы Ярослава отказаться от потрепанного шнурка, в который его жена вложила всю свою любовь.

Откинув за спину припыленный подол плаща, князь закатал рукав рубахи и достал нож из голенища сапога. Не дрогнув, прочертил лезвием полосу на предплечье, от запястья до локтя, и сжал кулак, чтобы хлынула кровь. Он поднялся с колен и подошел к идолу Перуна вплотную, и поднес к нему руку, хорошенько окропив влажную землю у деревянного основания.

Прогремевший посреди безоблачного, лазоревого неба гром заставил вздрогнуть даже умудренного зимами князя. Крутояр же подскочил и метнулся к отцу, прижавшись к левому боку. Звук был оглушающей мощи, а налетевший следом ветер склонил могучие макушки деревьев к земле. Раскат прошел несколькими волнами, и каждая следующая была сильнее предыдущей. Ни отец, ни сын не удивились бы, подними они головы и увидь, что небосвод раскололся на две половины, и по нему проползла глубокая трещина.

Но небо оставалось таким же безоблачным и чистым, и лишь дрожь земли под ногами напоминала о прозвучавшем грохоте.

— Батюшка… — прошептал Крутояр, рассеянно оглядываясь по сторонам.

Ярослав накрыл ладонью светлые кудри сына и повелительно шикнул.

— Тихо. Молчи.

Второй рукой — той, из которой на землю все еще стекала кровь — он нашарил на поясе ножны и чуть вытащил меч, обнажив священное железо — лучший щит против любого морока. Он оглядел капище, но не заметил и не услышал ничего. Лишь ветер протяжно завывал меж деревянных изваяний.

Князь поднял голову, вновь вглядываясь в грозный лик Бога-Громовержца.

Был ли гром ответом на его мысли?..

Когда отошли от капища на сотню шагов, Ярослав остановился посреди тропы и терпеливо дождался, пока Крутояр замотает его порез чистыми тряпицами. Руки у сына подрагивали, и узел он смог затянуть далеко не с первого раза.

Князю и самому было не по себе. Никогда прежде такого с ним не случалось. Никогда прежде он не получал столь явного ответа на свои помыслы.

— Отец, — Крутояр тронул его за руку, — то был добрый знак?

Он посмотрел на побледневшего, встревоженного сына, который был его отражением. Он словно в водную гладь всматривался всякий раз, когда видел лицо Крутояра. В тереме шептались: вот это уж расстаралась княгиня Звенислава так расстаралась. Не просто родила первым мальчика, старшего княжича и наследника, так еще и на отца похожего, что капля воды.

— Добрый, — князь соврал, и мальчишка заметно повеселел.

Ему все было внове, и все было волнительно. Никогда прежде отец не брал его на капище и всегда ходил один, коли не собиралась на жертвоприношение вся гридь. И никогда прежде он не выезжал с отцом никуда дальше границ княжества. Нынче же он отправится вместе с ним на вече… Крутояр и помыслить о таком не смел. Думал, что навлек на себя гнев князя аж до самой зимы, а то и дольше — за то, что подсоблял Яромирке и Вячко. Но вышло иначе, и княжич старался особенно широко не улыбаться, хотя улыбка сама просилась на лицо.

— Никому о том не сказывай, — уже возле ворот в терем предупредил Ярослав, соскочив с коня.

Крутояр, взяв у него поводья, открыл рот, чтобы спросить, и почти сразу же захлопнул, клацнув зубами. Он молча кивнул.

— Особенно — матери, — поразмыслив, добавил князь, и на лице сына вспыхнула обида.

Он же пообещал уже! Пошто отец ему, словно мальцу, сызнова велит?

Ярослав нахмурил брови, и обиду словно ветром сдуло. Крутояр прикусил язык и еще раз кивнул, и князь довольно хмыкнул.

Подворье, как и всегда перед скорым отъездом, было охвачено суетой. Слуги и отроки снаряжали сразу два отряда: один — княжеский, на вече, и второй — во главе с воеводой Будимиром, в Белоозеро.

Проводив взглядом умчавшегося в терем мальчишку, Ярослав вздохнул. Не в первый раз пожалел он, что не было рядом старого пестуна, дядьки Крута, в честь которого его сын получил первую часть своего имени. Уж тот бы всенепременно растолковал бы ему, что своим знамением хотел сказать грозный Перун.