Ят

Пренебрежение трепетатоло на ветру, причём не обращая внимания ни на силу ветра, ни на его направление – само по себе, что мы определили по находящемуся рядом стандартному флюгеру.

На эстраде между тем появилась пивонистка. Она исполнила лёгкую игристую пенистую мелодию с хрустально лопающимися пузырьками.

– Может, перекусим? – предложил Том, которому трептание пренебрежения напомнило лёгкий трёп ни о чём, затем он вспомнил об орудии трёпа – языке, откуда ближе чем рукой подать до желудка и еды. Потому-то он и ожил, предлагая. Да и пивонистка пьянящей мелодией призвала поскорее закусить. А может, увиденное и услышанное: и трепенание, и мелодия, именно мне напомнили о еде, а я приписал свои мысли Тому? Но предложил-то он!

– В перекусочную захотел? – начал язвить я, но Гид прервал меня:

– Идёмте, – согласился он с Томом, – я покажу неплохое кафе, совсем недалеко.

Уже уходя, мы услышали, как через микрофоны объявили:

– Выступает копулярный певец… – представление, видимо, достигало опупегея. Или апофигея.

Мы не стали останавливаться, поскольку набрали достаточную скорость, следуя по направлению к кафе – как оказалось, гибриду ресторана «Пища для ума» и настоязего ресатурана – кстати, язи в нём подавались в качестве фирменного блюда, и мы взяли по нескольку порций на всех. Том даже удивился: «А рази язи ещё есть?».

А сатураторы стояли внизу – для не желающих подниматься наверх. В них продавалась не одна газированная вода, но и другие, более подходящие к разнообразным случаям жаждоутомляющие прохладнольдительные напитки. На сатураторах мы увидели рисунки-наклейки с газированными вишнями, вишнуми, вишными, кришнами, крышными, ромовыми и кремовыми рамами, сливами, оливами, наливами и подливами, рухнувшими и рушащимися грушами и яблоками – кстати, сорта «белый налив».

– Хорошо, что газированной глины нет, – сказал Том, увидев всие многообразие.

– Ничего сложного, – пожал плечами Гид, – бывает же газированный, пористый шоколад. Такая же и глина. Мне больше нравится голубая, кимберлитовая. Лучше всего лепится…

Мы с Томом переглянулись, но ничего не сказали. Я только подумал ненароком: «Лепится или лепица? А, может быть, нелепица? Скорее всего… не лепо ли ны бяшет, братие…»

Вследствие нехватки площади вокруг себя и рядом, здание ресторана росло вверх и доросло до торехэтажия, в виде тора-бублика снаружи, и с отделанными под орех панелями интерьера, очень понравившегося нам, едва мы вошли.

Глава 26. Для ума и тела

Нижний зал, в котором мы расположились, выглядел впечатляюще: практически двухэтажный – с широкой галереей вдоль стены вместо второго этажа. Туда из трёх углов зала вели винтовые и полувинтовые стационарные лестницы. А мы сидели возле четвёртого угла, и рядом стояла небольшая лестница-стремянка. Куда-то она стремилась? А-а, так это же…

– Снисхождение? – догадался я.

– Оно, – подтвердил Гид.

– А автоматического нет? – на всякий случай спросил я.

– Что-то вроде эскалатора, – согласился Гид. – Но сейчас увезён на профилактику. Смазывать снисходительность.

– Как же получается? – решил уточнить я. – Снисходительность является составной частью снисхождения?

– Разумеется. Снисходительность – способность к снисхождению: оно на ней базируется. Ну и вращается, разумеется. Вроде упорного подшипника

Мимо нас сновали официанты, разнося кому что нравится – как съедобное, так и общеупотребительное. Один пролетел, словно на олимпийском стадионе – с горящим факелом в руках.

– Пунш? – предположил Том. Действительно, на пылающую чашу с пуншем блюдо очень походило.

– Пламенные приветы, – ответил Гид.

– Горячие? – зачем-то решил уточнить Том.

– Горящие, – влез я.

– Как путёвка? – упорствовал Том.

– Как листовка.

– Прокламация?

– Декламация. Или рекламация.

Нашу пикировку прервал официант, который, очевидимо, перепутав кабинки – мы сидели в полуотгороженном от остального зала отдельном полуовальном кабинете – вошёл к нам, вкатывая за собой тележку, привязанную на верёвке.

– Я пришёл к тебе с приветом! – начал он декламировать – или рекламировать – вкатываемое. Но продолжения мы не услышали.

– Опять пирожки! – заныл Том, желавший поесть чего-то существенного. Но пирожки-приветы не имели с тележкой ничего общего: сама тележка оказалась приветом – из той же серии, что и вопрос: «Ты что, с приветом?» Притом не из той же, а той же самой серии – именной.

– А верёвка что, умопомешательство?

– Фу, Том, – попытался сдержать его я, – как невежливо!

– Скорее, умопомрачение, – мягко объяснил Гид.

– А почему он на ней?

– На чём же он должен быть?

– На сдержанности.

– На сдержанности – вспыльчивость. А такой привет держится, скорее, на расхлябанности. Но лёгкое умопомрачение вполне может походить на расхлябанность – во всяком случае, покрывать её сверху. И с боков, – продолжил Гид пояснение.

– Вот как? – задумался Том.

– Это не наш заказ, – мягко сказал Гид официанту. – Мы хотели просто поесть.

– Ваш заказ, ваш, – произнёс официант, – вам передали из первого отделения.

– Странно… – Гид поднялся. – Я сейчас разберусь.

– Там никого нет, – предупредил официант. – Господин сразу вышел. Весь.

– Как он выглядел?

– С бородой и усами.

– В пиджаке?

– Нет, в руках держал.

– Высокий?

– Голос – да, а сам низкий.

– И поступил соответственно… – Гид сел. – Уберите, пожалуйста.

Официант укатил тележку. Гид думал, бормоча:

– С бородой, бородой…

Том решил предложить свои варианты:

– Лесодой, рощедой, тайгадой, лугодой…

– Нет, – отмахнулся Гид, – это не то.

– Есетственно, – обиженно протянул Том, – это – не то. Это – это это. А то – это то.

Я решил малость успокоить – утешить Тома, поиграть с ним в старую игру в ожидании заказа.

– Том, – сказал я, – когда я на лугу, я лгу?

Но Том не был склонен к игрушкам. Он вполне серьёзно пробормотал, отмахиваясь:

– Лгун-на-лугу… А если то… – попытался продолжить он.