Язык до Китежа доведет

— Ну, теперь ясно, почему я вдруг прозрел, — Мидавэль даже прищёлкнул пальцами. — Ты заснул, и наваждение развеялось.

— Да! И понятно, откуда вдруг кабан нарисовался! — Вмешалась киса. — Ты реально накаркал своей поговоркой, забодай тебя петух! Тоже наследственный дар, раз прабабка Ягою была. Кстати, а какой Ягой? Из каких мест?

— Ты что, энциклопедия, их всех знаешь? — Удивился я.

— Ну да. В архиве университета реестр хранится, куда всех выпускниц Факультета Безопасности заносят. Дедушка Мявчик Васильевич его вызубрить заставил. Сказал, что это — важные статистические данные. — Кошка сморщила носик. — Вот так вот молодость и гробится…

— Моя прапрабабка — личность известная и легендарная, — с гордостью сообщил Дурак. — Она себе мужа аж из Тьмы привела.

— Да ты что! Неужто та самая?! — Ахнула Бася. — Слышишь, Арсений, Ванин предок — твой земляк!

— Земляк? — Иван с изумлением обернулся ко мне. — Знаешь, друг Сеня, я в который раз с тебя удивляюсь, петух забодай! Сперва так шустро гробишь лесного хряка, а теперь ещё и гостем из самой Тьмы оказался. Гляжу, это я удачно в попутчики напросился.

— А что за история с той Бабой Ягой? — вмешался эльф, подойдя поближе.

— Да я и сам толком и не знаю, — смутился Дурак. — Что-то такое бабульки наши хуторские говорили, только кто ж их слушает? Киса, может, ты нам поведаешь?

— С удовольствием, — мурлыкнула Бася, закатывая глазки. — Там такая романтическая история получилась! Только на ручки возьми и за ушком чеши, ладно? Это меня вдохновляет.

Ваня уселся, по-турецки скрестил ноги и усадил маленькую нахалку на колени.

Та сладко размурлыкалась и потихоньку начала:

— Давненько это было, столетия три минуло. Научалася в те годы в университете Китежградском красна девица: умна, добра да собою хороша. Бабой Ягою стать хотела, привратницей межмирной, и проект дипломный о нравах жителей Тьмы творила. У самого Кащея, царя-батюшки, пропуск получила, и в Явь тёмную за материалом отправилась. По большим городам, по сёлам малым погуляла. И повстречался ей на ярмарке шумной, столичной, добрый молодец, философ-семинарист. Приглянулся молодец Яге, и она ему полюбилася. Да вот беда: пришла пора девице домой, в Навь идти. Закручинилась она, тужит сердечко, не хочет мил-дружка от себя отпускать. Пошла на поклон к эмиссару тамошнему, сотнику богатому. Пожалел тот девицу, самому царю-батюшке в Китеж-град письмецо черкнул. Мол, любви такой помогать надобно.

Хоть и был добрый молодец сиротою круглым, а просто так в Навь забрать его неможно: во Тьме хватятся, непорядок будет. И сотворили тогда вместе план хитрый.

Пришли к ректору семинарии казаки чубатые с дарами щедрыми от именитого сотника. Мол, пан их к себе Хому-философа требует, отходную по дочке его читать. Поупирался добрый молодец для виду, да с казаками на хутор к сотнику и поехал. Два дня добрый пан людей своих двойным вином потчевал. А Хома, ночи напролёт с милою под Луной гуляючи, утром байки страшные сказывал. Мол, панночка зажмурённая по церкви во гробе летает, его, добра молодца, извести желает. А на третью ночь сам Кащей явился, и обоих во Светлу Навь переправил. Жили они здесь долго, счастливо, полон дом детишек завели.

Слушая Басину историю, я потихоньку прозревал: вот оно, оказывается, откуда у гоголевского «Вия» ноги растут! То-то мне всегда окончание этой истории не нравилось. Уж больно несчастного Хому жалко было.

— Выходит, Ваня, и прапрадед твой — личность знаменитая. Историю об его уходе из нашего мира многие с детства знают.

— Ух, ты, расскажи! — Загорелся Дурак.

— Давай в другой раз, хорошо? Спать очень хочется. А до хутора твоего далеко?

— Версты полторы всего, забодай меня петух! Я ж говорил — самую малость не добрели.

— А трактир или двор постоялый там имеется? — Поинтересовался Мидавэль, грызя травинку.

— Угу. Есть целая гостевая хата. Луносвета Светиловна, тётка моя держит. Идём, покажу! — Иван вскочил на ноги, подхватил Басю и быстро зашагал вперёд.

Мы с эльфом и Тавией последовали за ним.

Кривая тропка петляла по дну глубокого, заросшего лесом оврага, а когда вынырнула из него, перед нами раскинулось маленькое глухое селение на десяток дворов.

— И как же именуется сей населённый пункт? — Зашевелилась кошка. — На навьих картах его, кажется, нет.

— Ну, на картах, может, и нет, а так — есть. Вот он, глядите, — Ваня ткнул пальцем в сторону крайнего дома. — Брутовкой прозывается, петух её бодай. Ну, или Брутов Хутор, ежели по-другому.

— Брутов? — Переспросил я. — Так его, выходит, Хома Брут заложил, предок твой.

— Правда, что ли? — Поразился Дурак. — А я-то всё думал, петух бодай, отчего название такое! Спрашивал наших, да всё без толку. Даже самые древние старики того не ведают. А оно вона что… Хома Брут…

В отличие от Зелёной Балки, общего частокола посёлок не имел. Каждый дворик прятался за собственной надёжной оградой. Это придавало Брутовке мрачноватый и не слишком дружелюбный вид. Однако старушки, в столь ранний час восседавшие на лавочках, выглядели опрятными, здоровыми и довольными жизнью. Голопузая малышня весело возилась в густой траве у дороги. Всюду деловито сновали куры, а в маленьком пруду плескались белоснежные жирные утки. Цепные собаки, заслышав чужаков, подняли ­тревожный перелай, и над высокими заборами то тут, то там замелькали любопытствующие физиономии местных жителей. Впрочем, едва завидев топавшего впереди Дурака, они сразу скучнели и прятались.

— Вот, здеся у нас постоялый двор, — важно сообщил Ваня, толкая скрипучую калитку и почёсывая за ушами могучего волкодава, сидящего у конуры. — А там, на холме, — он махнул рукой в сторону, — Там моя кузня, забодай её петух разом с горном и наковальнею. Погодите, проведаю, есть ли свободные места.

Брутовская гостевая хата не шла ни в какое сравнение с роскошным заведением Лося. Обычная приземистая мазанка под камышовой крышей с маленькими слепыми окошками, затянутыми бычьим пузырём. Однако из дверей приятно пахнуло горячим борщом, свежим сеном и выпечкой.

— Да, места есть, — сообщил Дурак, через минуту появляясь на крыльце. — Все комнаты свободны. Мы как, покушаем сначала, а потом отдыхать, или наоборот?

— Наоборот, — ответил эльф. — Ты же всего час назад на привале мясо жевал. И мы вместе с тобой.

— Верно, — Иван почесал лохматый затылок. — Ну, ладно, вы тута отдыхайте, а я додомку сбегаю. Маму проведаю да вещички соберу. Моя хатка напротив, сразу за утиным прудом. Ежели чего, тётушка Луносвета подскажет.

Мы с Мидавэлем прошли в сени, из них свернули в маленький обеденный зал. Белая печь, полки с посудой да сосновый стол с длинными лавками — вот и вся меблировка. Здесь нас и встретила хозяйка заведения — ­низенькая пожилая женщина с добрым, круглым, словно луна, лицом.

— Это про вас, хлопчики, Ванюша говорил? — Спросила она, вытирая руки о вышитый сероватый передник. — Пойдёмте, покажу ваши комнаты.

Ну, комнаты — это сильно сказано. Покинув обеденный зал, мы снова прошли через сени и попали во вторую половину дома, жилую. Кроме широких двухъярусных нар, предназначенных для коллективного отдыха дюжины нетребовательных гостей, здесь имелась и пара коморок повышенной комфортности. От остального помещения их отделяли тонкие дощатые перегородки.

Мне достался узкий чуланчик с половинкой окна, вместивший в себе старую кровать и одинокую табуретку. Вешалку заменяли вбитые в стену гвозди, а вместо двери в проёме висела плотная занавеска из двойной стёганой мешковины. Минимализм во всём. Но до чего же уютно!

Вопреки ожиданиям, кровать оказалась крепкой Осторожно присев, я тут же утонул в неимоверно мягкой пуховой перине. Ощущение такое, словно в облако нырнул. Не удивительно, что заснул почти мгновенно.

…Снова зелёный цветущий луг, снова река и весёлый щебет ­жаворонка в ярком синем небе.

Вскочив, я первым делом бросился к обрыву и глянул вниз, всей душой надеясь увидеть там Олю.

Никого! Только блестит на солнце широкая водная гладь, желтеют кувшинки да темнеет бездонная глубина омута.