Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
– Эренбург. Илья Эренбург.
– Почему он обещал тебе эту вещь?
В голове Борисова что-то заколыхалось.
– Он был красным пропагандистом. Очень известным. Призывал убивать дойчей. Потом вёл работу в красном подполье. После разгрома подполья лёг на дно. Его искали русские и дойчи. Он хорошо прятался, но они его почти нашли. Я помог ему бежать из России. Через наш канал. За это он обещал отдать мне эту вещь.
– Очень интересно. Когда это случилось?
– В пятьдесят шестом году. Я был молодой. Я хотел...
– он запнулся.
– Почему ты стал ему помогать?
–
– он попробовал было сказать ещё что-то, чтобы всё объяснить, но голос его перебил:
– Почему ты не доложил об этом в Центр?
– Я хотел оставить эту вещь для себя.
– Почему?
– Я хотел стать когда-нибудь богатым. Иметь свой дом. Не работать. Купить всякие вещи.
– Ты был тогда щенком, но уже думал только о своей шкуре.
Аркадий промолчал: это не было вопросом.
– Где находится эта вещь?
– Эренбург оставил это в банке на бессрочное хранение. Первый Профессиональный Банк, отделение четыре "С", ячейка семнадцать - восемьсот три.
– Ты можешь взять эту вещь из банка?
– Нет.
Наступила пауза, и Аркадий опять оказался наедине с набирающим силу ознобом.
– За бессрочное хранение нужно платить, не так ли? Кто оплачивает хранение?
– Сейчас я.
– А раньше?
– Тот человек оплатил хранение на двадцать лет вперёд.
– Ах, ну да. Ты же не мог платить из тюрьмы... Да и из Аргентины это было бы затруднительно. Тебе повезло... Но сейчас тебе нужно было сделать очередной взнос?
– Да.
– Забавно... Да, ради этого можно нарушить субботу... Ладно. Так ты можешь взять эту штуку из ячейки?
– Нет.
– Почему?
– Я не знаю кода и не имею ключа к ячейке.
– Хорошо. Кто может это сделать?
– Какой-то человек. Я его не знаю, - ответил Борисов. В голове у него сгущался ледяной туман, но отвечал он по-прежнему быстро и чётко.
– Кто этот человек?
– Когда-то он помог Эренбургу бежать из-под ареста. Больше я ничего не знаю.
– Человек знает название банка и номер ячейки?
– Нет.
– Как он это узнает?
– Я приведу его туда. Мы пойдём туда вместе.
– Он знает тебя?
– Нет.
Пауза.
– Хорошо, попробуем по-другому... Как он откроет ячейку?
– Эренбург сказал, что он дал ему код и личный ключ.
– Как этот человек тебя найдёт?
– Когда в России будет демократия, он меня найдёт, - ответил Борисов.
– Почему не раньше? Почему такое условие?
– поинтересовался голос.
– Эренбург ненавидел дойчей. И русских ненавидел. За то, что сдались дойчам. Он не хотел, чтобы это досталось Райху или российскому правительству.
– Что ж, понятно. Как тот человек тебя найдёт?
– Я опубликую статью в газете. Там будут особое название и четыре абзаца, которые написал сам Эренбург. Тот человек прочтёт статью, позвонит в редакцию и найдёт меня.
– Почему ты не можешь опубликовать статью сейчас?
– в голосе прозвучал интерес.
– Пока Россия находится в составе Райхсраума, её нигде нельзя напечатать.
–
Вот как? Где находится текст статьи?– Нигде. Я знаю его наизусть.
– Как должна называться статья?
– "Преступления немецкого фашизма против прогрессивного человечества", - процитировал Борисов.
– Ого! Вот оно как, - в голосе прозвучало нечто вроде удовлетворения, - ну и содержание, наверное, соответствующее... Читай вслух те четыре абзаца. Громко и чётко. И медленно. Я записываю, мне нужна хорошая запись.
Борисов прочёл - громко и монотонно, делая паузы после каждой запятой.
– Да-а-а...
– протянул Зайн, выслушав всё.
– Давненько я такого не слыхал. Особенно хорошо про "стаю нацистских псов, одержимых безумным желанием расправы над гуманистическими идеалами". Или как там? "Люди доброй воли должны, наконец, загнать осиновый кол в могилу нацистских упырей", я правильно цитирую?
– Да, - сказал Борисов.
– Немного старомодно, но всё-таки чувствуется школа... А ты не думал пропихнуть это в эмигрантскую коммунистическую газету? Или хотя бы на радио "Либертэ"? Тот человек может ведь слушать "голоса"... Хотя нет, если ты разрешишь назвать своё имя, то быстро окажешься в тюрьме. Или, во всяком случае, на помойке.
– Да, - сказал Борисов: ему показалось, что это вопрос.
– А если не разрешишь, он тебя не найдёт. Редакция "Либертэ" не выдаёт информации об авторах кому попало. Ах да: статья должна быть подписана твоим собственным именем?
– Нет. Не обязательно.
– Ну да, это понятно. Хм, кстати... ты что-нибудь делал для "Либертэ"? Или других таких радиостанций?
– Нет. Я боюсь. Но я знаю людей, которые делают для них материалы. Иногда помогаю им.
– Ну конечно... Ты ведь должен держаться поближе к либеральным изданиям... А что, ты и вправду надеешься на демократию?
– Да. Скоро в Россию придут американцы. Будет демократия. Будет всё можно говорить и писать.
– Почему ты так думаешь?
Борисов ощутил какое-то смутное неудобство в голове: он не мог ответить, хотя вопрос был простой.
– Не знаю. Так все теперь думают, - наконец, выдавил он из себя.
– Ладно, это пока неважно... Ещё кто-нибудь об этом знает? Ты кому-нибудь говорил?
– Нет. Никому. Даже Дине.
– Этой сучке, которая тебя сдала? А в тюрьме, амановцам, ты что-нибудь говорил об этом?
– Они не спросили. Я ничего не сказал.
– Это на них похоже. Военные внимательны, но не любопытны. Это их обычная ошибка... Ты всё сказал про сверток с бумагами? Или есть ещё что-то, о чём ты умолчал? Расскажи всё.
– Не помню, - Борисов и в самом деле не помнил своих ответов.
– Ты утаил что-нибудь? Говори быстрее.
– Не знаю.
– Ага, третья стадия. Ненадолго же тебя хватило. Ладно. Сейчас мы пойдём. Я помогу тебе встать.
Руки обняли Аркадия, подняли, и он сел на пол. Потом он каким-то образом оказался на ногах. В плавающей, липкой тьме он сделал шаг, потом ещё один, и ещё один, подгоняемый короткими командами - не понимая, где он находится и что здесь делает. Он знал только, что надо идти.