Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Разве Данте, не обращавший внимания «на свою Флоренцию», не был эгоистом? «Черный Данте, сердитый, как дьявол», коего «душа точно побывала в аду» (современники о нем).
Конечно, — могущественный вихрь эгоизма. Великого, своеобразного, идеального. «Своя мечта», «своя мысль»; все — «свое».
Необъятный эгоист может в то же время жить великим идеалистом. Наполеон не был вовсе «великим человеком», потому что в нем не было вовсе никакой новой мысли, нового движения, нового чувства. Бесплодие и «отрицательные только мотивы» революции превосходно выразились в этой могучей и замечательно бесплодной личности. «Ничего не растет». Камень. Чурбан. Который всех задавил.
Вот отчего, считая «примером и образцом эгоизма» — Наполеона, мы так ошибаемся в оценке эгоизма как безобразия, как моральной антихудожественности. Иов, так жаловавшийся на боли и не отрекшийся от мысли о богатстве, — был эгоистом, как и Дант. Да даже Св. Серафим Саровский, «настаивавший на лесе, отшельничестве» и хибарке в лесу, — был упорным своим «я», т.е. святым эгоистом. Эгоизм есть просто «мое лицо», и оно может при могуществе быть прекрасным и праведным.
...да будет она проклята, да будет она проклята, да будет она проклята. Она, сама проклинавшая.
(русск. лит., Щедрин, Ф.-Визин, Чацкий)
Ту черную отраву, которой ты поила Россию, — выпей ее сама. Это сигара с черным кофеем. Покашляй и умри.
* * *
В чем мое отличие в литературе?
В деятельности этого «нашего направления».
Все, Гиляров-Платонов, Киреевские, Хомяков, Аксаковы, были при замечательной красоте души и глубине мысли как-то бездеятельны, не живы. Все — «милые рассуждающие Обломовы» (Илья Ильич тоже превосходно рассуждал и прекрасно чувствовал). Все с чудовищной головой и без ног. И их, бедных, затоптали жиденькие Белинский, Некрасов, Герцен, Чернышевский.
У Чернышевского было 5 ног.
Суть «меня» в том, что у меня тоже выросло «5 ног». По уму и сердцу я стою ниже славянофилов, каких-то «безукоризненных» (у меня много «укоризн»). Но мое «прекрасное» в том, что я полюбил этих тихих и милых людей, — «жиденьким умом» разглядел, что они первые по уму в России. И приложил свое деятельное и хитрое плечо к их «успеху».
Так и да будет.
* * *
Если бы «Бог Израилев» взял в любовь Себе — не в милосердие (к Ниневии было), не в снисхождение, но в положительную активную любовь греков, римлян, русских, — будьте уверены, моментально евреи почувствовали бы право свое изменить своему Богу и начать вступать в браки с римлянками, гречанками, русскими, чего теперь они (кроме «свободомыслящих») и «подумать не смеют»; почувствовали бы по-настоящему право пахать наши земли, родниться с нами, растить наши деньги, — и, словом, «по всем швам сшиваться» с другими цивилизациями...
Но дело в том, что «гой» (гуй, изгнанник из Завета) родился не в Вильне, а «под дубом Мамврийским». В момент «Завета» Бог столько же обещал евреям все иные народы считать себе «гоями», чужими, «невозлюбленными», как евреи поклялись Ему Его одного считать «богом», «единым».
Союз-то, как ограничение, был обоюден: и нарушь «Бог Израилев» свою сторону договора, евреи тотчас нарушат свою.
* * *
Сердечный монотеизм...
Монотеизм бедного влюбленного сердца...
И бегают друг около друга, и нашептывают — он в «пророчествующих»
и они в ритуалах и молитвах...«Мальчиков мне высовокупи!»...
«Высовокупляйте мальчиков!»
«Мальчиков! Мальчиков! Мальчиков!»
Целый народ «радостно старается». И в благодарность, что он особо дает так много им мальчиков, изредка, раз в несколько лет, приносят ему в жертву мальчика, хоть чужого... (Саул, по требованию пророка, должен был чужого царя).
* * *
25 сент. 1913
Розанов еще молод.
Розанов совсем молодой.
Когда м. здорова.
А 57, даже, кажется, 58 лет (родился в 56 г.).
* * *
25 сентября 1913
К литературе было предназначение, и литература «вышла». К жизни не было предназначения, и жизнь «не вышла».
Очень просто.
(на извощике, в дождь)
* * *
Он был волосом рус и очень красив и дошел до экзарха Грузии. Очень приятен. Приятное в его приятности было то, что она была без угодливости и серьезная.
Он был серьезен и приятен. И стал экзархом Грузии.
(† Иннокентия. Сентябрь 1913; заседал в Рел.-фил. собраниях)
* * *
сент. 1913
Каин просит крови...
(«Труп» Толстого; «все опять жена и муж» — со спившимся окончательно Федей) (длинные бороды вообще, когда встретится семейная неладица, — облизываются, как кошка при виде сырого мяса)
* * *
сентяб. 1913
— Греби, греби, Вася! Не уставай, греби...
(читая корректуру «Возврат к Пушкину») (вспомнив Мережковского, ругал за Гоголя, летом)
~
О русское юношество, русское юношество! Какая правда к тебе ни приходила, и ты от всякой отвернулось (Пушк.).
Ну, беги, беги стрюцким, беги за Грузенбергом, Лассалем и Ревек— кочкой Э... Беги, пока новый Азеф не пошлет тебя на нововыстроганную виселицу.
* * *
Какое-то ёрничество...
И его выступление у Аксакова, и печатание ненужной журналу — «своей» диссертации у Каткова («Критика отвлеченных начал»), и поступление к «великосветскому» «Вестнику Европы» на службу... с руганью оттуда обманутых друзей своих (Страхова, Данилевского и Хомякова).
Везде он был очень талантливый, но ёрник. В сущности и не талантливый, а «очень скоро бегающий». Эти его быстробегающие ножки были приняты за талант, и он был сочтен «русским Оригеном».
Его унизительные письма к Штроссмайеру... Какой тон и пошлое лизанье рук «его преподобия»...
Только стихи хороши...
Стихи были хороши, где он плакал о себе, о своей бедной погибшей душе.
Она погибла, его душа. И он весь сгорел в нашей литературе, как брошенная в печь ненужная бумага (бросаю туда).
Но стихи его вынем из печи. Они вечны и вечно пылают. И, как вечно прекрасное, пусть вечно живут.
(Влад. Соловьев; у Леонтьева, VII том принесли, — о нем)
* * *
Тетраграмма была вздохом.
И на этот вздох Б. не мог (не имел сил) не отозваться.
(28сент. 1913, собравшись в гости)
* * *
28 сентяб. 1913
Да у нас не «реализм» был, — куда! Не эмпиризм и прочее. А просто — трактир.
Просто захотели «водочки» и «погулять», а не то чтобы построить физический кабинет и делать опыты. «Очень нужно» для русского.