Югана
Шрифт:
– Что ж, Тунгир, не сказал про Пяткоступа, когда в Яхтуре к тебе заходил Петр Катыльгин, расспрашивал.
– Как можно? Кулай-Пяткоступ сказал мне: «Я шибко секретный человек. Про меня надо везде молчать». Хинга ребенка ждала… Как можно отца ребенка терять? Петка говорил, что Гриша Тарханов ищет человека Пяткоступа. В тюрьму его хочет садить, как зверя за решетку, – Пояснив это, Тунгир принялся острием ножа счищать нагар в горловине самодельной трубки, вырезанной из витого нароста березы, капа.
– Где сейчас Пяткоступ? – спросил Иткар спокойно, но в голосе чувствовалась требовательность.
– Сказал он, что уходит в большой город, –
Расспрашивал Иткар Тунгира о его одинокой жизни на заимке или о чем другом, но в мыслях лежала одна дума. Его, как геолога, интересовало удивительное совпадение: около пятидесяти лет назад одновременно в верховье Югана и Вас-Югана произошло необычное для этих мест явление. Об этом хорошо помнила и рассказывала Иткару Югана. Старая эвенкийка пояснила так: «На Мертвое Озеро испуг пришел – вода заплясала и землю затрясло маленько, как малярийной болезнью». И остяки с реки Большой Юган рассказывали: «Вдруг появились волны на реке, и вода сорвала обласы, лодки от берега и унесла, забросила все их против течения километров на десять. Вода в реке маленько быстро потекла назад, будто шайтан на реке запруду поставил».
Такое довольно редкое явление наблюдали тогда аборигены Вас-Югана, а также и на Большом Югане, в верховьях рек на некоторое время было повернуто течение вспять каким-то подземным властелином.
В этом году, ранней весной, повторилась точно такая же картина. На этот раз произошло все ночью. Нынешнее маленькое землетрясение захватило в основном безлюдные места и осталось, можно сказать, незамеченным. Теперь перед Иткаром Князевым сидел пока единственный очевидец этого загадочного явления, редкого на юганской земле.
– Бояр Тунгир, вспомни, как земля тряслась. Можно ли было ходить? Очень прошу тебя, Тунгир, расскажи о том далеком землетрясении, которое было в верховье Югана пятьдесят лет назад.
– На Большой Юган мой отец прикочевал тогда… Стали чумами у Юрт Ларломкиных. Русский человек приходил тогда. Кашалапкин звать его было. Пришел он потом, после того как земля злилась и тряслась. Тогда я еще молодой был. Кашалапкин нефть котелком черпал. Со дна реки Большого Югана она клубком выпрыгивала. По воде нефть плыла. Огонь кинешь – вода горит. Потом у самого уреза, там, где мы лодки ставили, из яра тоже жирная вода текла. Кашалапкин ее тоже черпал котелком, берестяным ковшом. Говорил он, что повезет в большой город показывать начальникам. Потом совсем недавно было: я жену молодой девкой брал и первый раз в свой чум ложил спать. Много тогда жирной огненной воды лежало в озере Алтарма…
Своими вопросами Иткар пытался навести старика Тунгира на подробные воспоминания, хотелось ему знать, какой силы были подземные толчки, как это ощущали люди.
– Тогда было тихо днем. Вода в реке дремала. Ветер молчал, спал в тучах жирным медведем. Откуда и пошто по Большому Югану волны пошли, заплясали? Вода на берег быстро полезла: украла берестяные обласы, долбленые лодки-однодревки, и до самого Муча-Плеса убежали наши посудины, вовсе без людей, сами ехали. Шайтан их украл и тащил против течения реки. А в Ларломкином Юрте тогда народу было мало, две наши семьи. «Земля сердится на остяков, – сказал мой отец, – надо поскорее нам кочевать в другой урман». Ушли мы кочевой тропой на Чижапскую Югру. Сюда, на Сенче-Кат, пришли. Хорошо жили тут. Оленей было много, белки, соболя тоже густо было. Сейчас я совсем один остался, – тихо закончил рассказ Тунгир и посмотрел вопросительно на Иткара: «Почему люди поразбежались из урманов? Ведь вокруг Сенче-Ката урманы, богатые пушным зверем, ягодой, кедровым орехом».
– Дедушка Тунгир, а как нынче земля тряслась – вот тут?
– Верно, земля маленько и лениво тряслась, как жирный олень от паутов дергается, кожей вздрагивает и пугает кусарей. Пошел я свой обласок искать. Куда, думаю, лозы, черти, забросили его. Совсем плохо получилось, против течения реки утащили подземные духи облас. По реке местами плыла огненная вода, маленько несло ее. А у берега побольше было, волной прибило. Трубку курить боюсь. Вода и берег реки могут загореться, а потом закрутится пожар в тайге, и пойдут пылать урманы. А там, где твоя небесная лодка садилась, под обрывом, чистая и холодная, как лед, вода текла, начала бить ручьем и фыркать, как лось от комаров, отпшикиваться.
Наверное, правду отец говорил давно еще, что подземный дух сердится на хантов, в жертву мало дают ему оленей, рыбы. Духи всегда просят вкусной еды.– А когда началось землетрясение, ночью или днем? Вспомни, Тунгир, подробнее обо всем…
– Пошто не вспоминать, пошто не сказывать то, что видено своими глазами, – согласно сказал Тунгир, подойдя к печке, взял закопченный чайник, из которого торчали ошпаренные стебли брусничника, и отпил несколько глотков. – Собака ночью шибко завыла. Думал, зверь пришел лошаденку жрать. Ружье зарядил, пошел на улицу. Ночь была светлой, как днем. На небе луна пузатая висела. Собака все не перестает жалобно скулить. Смотрю – нет никого. Пошел на берег. Тоже все кругом тихо. А вода в реке начала сосульками вверх прыгать; потом начала трястись, как ребенок в зыбке берестяной. И земля под ногами маленько шевелилась…
Иткар знал о том, что недавно в этих местах вдруг куда-то ушли под землю озера, которые лежали юго-западнее от заимки Сенче-Кат. Есть ли какая взаимосвязь всего этого с землетрясением и самовыбросом нефти на дневную поверхность?
– Дедушка Тунгир, а ты не замечал в следующие дни плывущей по воде нефти?
– Нет, Иткар, в первый день глаза видели маленько нефть. А потом нет. Вода нынче сильно большая, высоко поднялась. Весна любит много воды – все прячет от людей. Рыбу дохлую находил – прибивало к берегу. Собака моя не ела такую рыбу. Вороны мало-мало клевали, но тоже лениво и плохо пошто-то. Большая рыба к берегу прибита была. Слизь под жабрами лежала черной лягушиной икрой. Собаке варил больших щук, язей – не ела собака. Керосином, наверное, пахла рыба. – Старик поставил на стол туес, открыл крышку и, зачерпнув, протянул ложку с икрой Иткару. – Щук и язей много пузатых было, икряных. Пять ведерных туесов икрой наложили, маленько солил. Зима большая – живот любит икру.
– Ха-ха, дедушка, – удивился Иткар, когда неторопливо съел несколько ложек икры, – совсем не пахнет нефтью икра! Хорошо очищена от запаха…
– В большом корыте икра маленько мокла, а сверху березовыми углями закладывал… Ты сам, Иткар, человек таежного племени Югов, пошто забыл, как люди тайги отгоняют плохой запах от рыбы, икры, мяса подпорченного. Колбу, таежный лук, толок в деревянной ступке и ложил ее на дно туеса, а уж потом тискал в туес икру подсоленную.
– Колба хороший привкус дала икре, дедушка, – похвалил Иткар старика за способ приготовления, а сам продолжал думать о том, что снова, как и пятьдесят лет назад, повторился где-то самовыброс нефти, возможно, из русла реки. И решил Иткар, что завтра надо будет ему взять у старика облас, подняться в верховье Чагвы, километров на тридцать от Сенче-Ката, и осмотреть все береговые ручьи, родники, какие встретятся на пути.
Откуда стало известно Иткару Князеву о том, что в районе реки Чагва произошло маленькое землетрясение? Получилось так: в верховье этой реки завозили бобров из зверопромхоза для выпуска, попросил старый хант Тунгир передать «по реке», с кем-то попутно, в Кайтёс Иткару Князеву: «Земля и вода стали маленько пьяными».
Несколько дней живет Иткар Князев во владениях Тунгира, на заимке Сенче-Кат.
– Дедушка Тунгир, а помнишь ли ты, когда и где горели в старину таежные сухие болота? – поинтересовался Иткар, когда они со стариком после осмотра места, где было пропавшее озеро, устроились вечером на ночевку в охотничьей избушке.
– Помаленьку, надо думать, – посмотрев на расстеленную на топчане карту, ответил старик. – Поньжа Небесного Камня горела. Летом огонь дурил там. Дыму много было. Для лося, оленя хорошо, когда дыма много, -гнус пугается. Дым прогонял тогда комаров, мошку далеко из урмана. Большое болото горело, как в чашке жир тюленя. Дыму шибко много было. Гнус пропал, и зверю хорошо было ходить по тайге – ест, пьет зверь много, а головой мотать, далеко кочевать оленю, лосю не надо. Бежать – жир терять – тоже не надо. Лось и олень тогда сытыми были. Медведю тоже хватало еды. Много разного зверя было, и совсем не боялись горящего сухого болота. – Сидел на топчане старик, поджав под себя ноги, слегка покачивался и смотрел куда-то сквозь запыленное стекло в маленьком окошке-прорубе, рассказывал все это задумчиво, словно не вспоминал, а видел все, о чем говорил, где-то там, за окном, в далеком кочевье прошлого.