Югана

– Югана, – сказал Андрей, когда во второй половине дня пришли они к ключу Кын-Гарга и расположились чуть в стороне от песчаного наноса, у вскипающей быстрины ручья. – Расскажи мне еще раз: как все это было тогда?… Я не могу еще сам себя понять.

– Луна была тогда большая. Ночь выдалась светлая. Югана не спала. Думала Югана, как будут жить Орлан и Даша. Станут они всегда любить друг друга или будут жить как сова и мышь. Слышала Югана, как Шаман стукнул дверью и пошел на улицу. Никогда вождь не ходил ночью на улицу шагами лисы, а ходил смелыми шагами охотника. Югана испугалась: куда ушел ночью Шаман лисьими шагами?

– Да, Югана… Все это ты мне уж рассказывала. И все это я понимаю. Но как я мог на кладбище появиться ночью?

– Хо, Шамана вела Лена-доктор к себе на могилу. Шаман все вещи Лены, связанные в узел, нес ночью на кладбище. Югана шла следом за Шаманом, и у Юганы был в руках лук с пятью стрелами, с опушью из орлиных перьев. Потом Шаман сильно закричал и упал около березы, недалеко от кладбища…

– Вот с этого момента, Югана, я начинаю все помнить, что со мной произошло. Очнулся, смотрю: рядом стоишь ты, а сам сижу на каком-то узле с тряпками. И когда ты меня спрашивала о чем-то, то я, понимаешь, был еще как бы в полубреду.. Вижу: рядом с тобой стоит Лена и грозит мне пальнем, чтобы молчал. Смотрю: вижу ее в длинном белом платье, а левую руку она прижала к груди и шепчет: «Умоляю, не прогоняй меня от себя, не жги меня в огне».

– Потом Шаман был весь день больной. Глаза у Шамана ничего не видели. Югана сама в то же утро пошла на кладбище и все веши, одежду женскую отдала в жертву Тугэту. На крыльях Бога Огня ушла теперь душа Лены в «небесный урман». Югана шибко просила Лену, чтобы она больше не возвращалась на землю и не мешала жить вождю, любить другую женщину.

Был у старой эвенкийки еще в прошлом году сделан Кын-Гарга, молитвенное колесо в виде бубна из бересты. На этом священном бубне были записаны руническими письменами, тамгами, молитвенные слова, обращенные к главному духу урманов и великому богу Тугэту, духу небесного и земного огня. И вот сейчас Югана достала из обрядового лабаза Кын-Гаргу, который был скреплен вместе с другим колесом, похожим на мельничное, с лопастями. Все это было поставлено осью на два кола-развилка, и начал крутиться Кын-Гарга, приводимый в движение быстрым течением ручья. И с этой минуты, по поверью, стали слова, записанные на молитвенном колесе, влетать в уши богов. Почему делается именно так? Ведь человек может произносить слова молитвы своим языком. Да, конечно. Но эвенки считают, что одни боги внимательно слушают, другие от лености могут мимо ушей пропустить просьбы человека. А вот когда со священного бубна несутся ежесекундно, ежечасно, а бывает, неделями, месяцами слова молитвы, то тут волей или неволей боги не только запомнят, но даже вызубрят на память и не забудут исполнить желание человека эвенкийского племени.

Есть у Юганы еще один Кын-Гарга, магнитофон. Но это уже современное «молитвенное колесо», и оно пришлось эвенкийке по душе. Как-то попросила Югана братьев записать на магнитофонной ленте языческие молитвы на эвенкийском языке. В прошлом году, на этом самом месте, в день Иркына, молодые вожди вместе с Юганой включали магнитофон на полную мощность, а сами, между делом, занимались кто чем. Югана с уважением относится к магнитофону и считает, что этот «говорящий эхом» ящик изобретен специально для того, чтобы записывать молитвы и музыку, а потом все проигрывать богам древних урманов, а боги в благодарность человеку будут гнать под меткий выстрел дорогих соболей, белок и других разных зверей.

Перед тем как установить Кын-Гаргу на сошки, Югана нанесла несколько дополнительных рунических букв, тамг, которые были обращены к людям «небесного урмана» и которые говорили о том, чтобы люди далекой «верхней земли» приняли в свою общину душу жены вождя племени Кедра по имени Лена. Так что теперь уже совсем не нужно Андрею Шаманову обращаться к духам и богам, все необходимое сделает за него Кын-Гарга. Ради этого и приехала Югана на место священного источника.

Быстро крутится молитвенное колесо, быстро течет родниковая вода. От Кын-Гарги уносятся невидимые и неслышимые молитвы к языческим богам. Андрей Шаманов лежит на спине на примятом береговом хвоще, смотрит в небо.

Югана подошла и села рядом с Андреем. Теперь ее работа окончена, она сделала все, как того требовал древний обычай. Эвенкийка закурила трубку и затянулась приятным дымом, махорка была перемешана с «Золотым руном».

– Кого вождь Шаман видит в небе? – спросила Югана на эвенкийском языке, что означало: о чем думает Андрей, где его мысли сейчас бродят.

– Югана, – ответил Андрей, – последнее время меня преследует какое-то плохое предчувствие… Думаю, человек смертный.

– Зачем вождь племени упоминает смерть, думает о ней? Шаман маленько болел, теперь это прошло. И надо думать о большой, бессмертной жизни!

– Югана, вот на этом листке бумаги написано тамгами мое завещание. Возьми его на всякий случай.

Эвенкийка прочитала завещание вождя, прикурила трубку от обугленного прутика, перед этим вздув на нем язычок пламени, и потом только спросила:

– Вождь племени Кедра менять свое завещание не будет?

– Нет, Югана. Там все сказано…

– Хорошо, – согласилась эвенкийка, – Югана сделает все так, как просит бумажка языком вождя.

И это означало, что Югана исполнит просьбу и волю вождя после того, как его «земная тропа» оборвется и уйдет в «небесный урман».

Тихо и говорливо журчала родниковая вода, всплескивалась и стремилась на неизведанную свободу.

Глава двадцать девятая

1

У дома Иткара стоит оседланный Гнедко. Коня Иткар выбрал сам, по своему нраву, на общинной конюшне, еще в первый день приезда в Кайтёс. В таежном селении конь заменяет мотоцикл, легковую машину и вездеход.

Утро солнечное, и вроде бы пора Иткару быть в пути, но замешкался он. Не собрал Иткар с вечера два небольших вьючных турсука, вещевых мешка. Допоздна делал дневниковые записи: «О вертикальной миграции нефти в районе Нюрольской впадины». Накопившиеся полевые данные уже сейчас могут лечь в основу научной статьи, но Иткар все еще что-то ищет, выжидает.

Вышел Иткар на крыльцо. Конь, почуяв хозяина, вскинул голову и нетерпеливо начал мотыжить копытом сухую землю. Приторочил Иткар кочевые турсуки сзади седла, на чересспинные ремни. Поправил у бедра бэргэн, меткострел. Бэргэн похож на маузер, делался он в кайтёсовской кузнице дедом Иткара. Издавна в Кайтёсе привыкли к таким бэргэнам. Не для войны и охоты это оружие, а от всякой напасти. Вокруг поселка на сотни верст раскинуты богатейшие пасеки. А медведь-медоед из года в год не переводится. Случается, зорит пасеки. А уж если до лакомства дорвется, то тут не дай бог с ним повстречаться безоружному человеку.

Предстоял путь Иткару на Кипрюшку – так называлась самая отдаленная пасека кайтёсовской общины. Расположена пасека у берега небольшой урманной речки, верхового притока Вас-Югана. Расстояние от Кайтёса до Кипрюшки никто не мерил, но считают жители, что километров семьдесят будет, если ехать не летней тропой, а зимником. Иткар выбрал путь по летней тропе, с огибом вокруг большого сухого болота. Спешить ему некуда – впереди немало многотрудных дней, а поэтому надо поднабраться фактов от аборигенов о «самородной нефти». И отправился Иткар в эту поездку не ради отдыха на пасеке у парусного цыгана и не затем, чтобы быть с милой Марианой, слепой девушкой.

Несколько дней назад приезжал с пасеки старик расковать кобылицу – жереба она.

Позднее, когда пасечник уехал, Иткар спросил у дяди, Громола Михайловича:

– Откуда этот русский богатырь? Давно ли в Кайтёсе появился?

– Это, Иткар, наш Святослав Кузьмич. Родом из Сургута. Когда я кобылицу расковывал, сказывал он мне: «Хорошо бы с геологом Иткаром повстречаться в моей келье, на пасеке. Очень многое я знаю про «нефть самородную».

Настроение у Иткара приподнятое.

Вдруг конь под Иткаром вздужил шею, напружинился весь, как перед обрывом реки. Где-то в стороне послышался похруст мелкосучьев. Иткар всмотрелся. К болоту уходила медведица с двумя медвежатами.