Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)

— Когда же она бахнет? — спросил он, пролежав минуты две.

— Скоро, — буркнул в землю Иван Васильевич.

Но бомба не бахала. Мы долго лежали на земле и все ждали взрыва.

— Вставай, там, наверно, шнур потух, — сказал наконец Иван Васильевич.

Он поднялся и подошел к плетню, я — за ним.

А Васька все еще лежал не двигаясь — то ли гранаты боялся, то ли заснул.

Мы с Ванькой осторожно подкрались к гранате. Она мирно лежала в ямке.

— Видишь, говорил я тебе — шнур затух, — сказал Ванька, — а то бы она рванула… Весь бы плетень к черту снесло! Ну да ладно! Посиди здесь, покарауль гранату, а я пойду керосину принесу.

Ванька пошел за керосином, а я тем временем опять поджег шнур.

Шнур сразу загорелся. Огонь быстро побежал к деревяшке.

Я отбежал в сторону.

— Пригинайся, разорвется сейчас! — закричал я Ваське и сам лег, уткнувшись лицом в землю, рядом с ним.

Васька еще плотнее прилип к земле.

Что-то треснуло, будто автомобильная шина. Я приподнял голову и увидел над плетнем целый столб огня. На нас с Васькой дождем посыпалась земля.

В это время сзади хлопнула дверь. Из дома выбежал Иван Васильевич. В руках он держал большую бутыль с керосином. Огня уже не было, только дым расстилался над плетнем.

— Зачем гранату подожгли? — крикнул Ванька, подбегая ко мне.

— Она сама стрельнула, бомба твоя сумасшедшая, — сказал я. — Чуть меня не убила! Нам с Васькой все глаза засыпало. Ну и сила в ней!

Иван Васильевич обрадовался:

— Засыпала?

— Конечно, засыпала. Видишь, ни черта не вижу, — сказал Васька, протирая глаза кулаками.

— А здоровый огонь был? — спросил Иван Васильевич.

— До самого неба, — отвечал Васька. — Как пшикнет, так я думал — плетень сгорит.

Иван Васильевич даже засмеялся от удовольствия.

— Видишь, а ты не верил, что у меня настоящая граната выйдет. Я, брат, слесарь!

— Вот такую бы штуку начальнику в окно запустить, — сказал Васька. — Что было бы! Весь стол бы перевернуло, офицеру рыжему усы обсмолило бы! Или вот что — под бронепоезд, под самый паровоз заложить… Эх!

— Я могу и такую сделать, что бронепоезд разорвет, — сказал Иван Васильевич. — Только чурку надо побольше найти да патронов штук двести или триста.

Иван Васильевич так разошелся, что его и остановить нельзя было.

— Постой, — сказал я. — Твоими гранатами, конечно, рыбу глушить можно. А бронепоезд ею не взорвешь. Все-таки она не настоящая граната, а деревянная.

— Я могу и железную сделать. Вон я в прошлом году какую хорошую пушку сделал из дымогарных труб. Помнишь?

— Как же, помню, — сказал я, — хорошая была пушка, только не стреляла.

— Ну, гранату легче сделать. Отрежу кусок трубы, запаяю с двух концов. Сбоку дырочку просверлю. Пороху насыплю. Вот тебе и граната.

— Все равно будет не настоящая, — сказал я. — Так же пшикнет, как и деревянная. У настоящей бомбы и ударник есть и капсюль. А в капсюле — пистон, гремучая ртуть, динамит. Из дымогарной трубы такую не сделаешь.

— Ну что ж, — сказал Иван Васильевич, — я и настоящую могу сделать. Мне бы только посмотреть на нее, как она приготовлена. Да где же ее найдешь?

— Пойдем в тупик, — предложил я. — Там много чего валяется. Может, и гранату найдем.

В старый вагонный тупик упираются четыре железнодорожные линии. С северной стороны тупик открыт для входа, с южной, восточной и западной обнесен высокой цементной оградой.

Во время гражданской войны здесь было целое кладбище негодных вагонов. Они валялись, опрокинутые набок, и глядели окнами в небо.

У южной стены тупика находились три деревянные кладовые. Стены кладовых были пробиты пулями. На всех дверях висели замки с лошадиную подкову.

Вряд ли кто, кроме нас, в эти дни заглядывал в старый тупик. Кладовщик и тот уже давно не заходил сюда. Это было видно по замкам. Они обросли мохнатым, густым слоем грязи.

Глухо было в тупике. Молчаливо стояли кладовые, только ветер забирался в них сквозь пробитые стены и раскачивал из стороны в сторону ржавое железо крыш.

Иван Васильевич шел между вагонами и, качая головой, говорил:

— Лежит вот все без толку. А ведь тут винтиков сколько, гаечек, шурупчиков!

— Э-э, ребята, смотри-ка — кожаный пояс! — крикнул Васька и полез было под вагон.

— Ну его, что у нас своих поясов нет, что ли? Ты оружие ищи, а не пояса.

Долго мы бродили по тупику и ничего не находили.

Вдруг совсем близко кто-то застучал палкой по колесам.

— Осмотрщик, верно, — сказал Васька, — колеса выстукивает.

Мы осторожно заглянули под вагон.

— Андрей! — закричал Васька.

У вагона, притаившись, стоял Андрей. Он, видимо, услышал наши голоса и тоже насторожился.

Мы кинулись к нему.

— Где же ты пропадал, Андрей? Ты разве не в Курсавке?

Я даже обозлился на него:

— Что же ты на фронт не ушел? Только хвастал, да?

— Ну и чудной ты, Гришка! Куда же я один пойду?

— А чего же к нам не приходил?

— Рассердился на тебя, вот и не приходил. Вдвоем мы бы уже давно на фронте были.

Андрей порылся в кармане и вынул четыре патрона.

— Вот здесь нашел, — сказал он.

Ванька осмотрел их и сказал деловито:

— Ну если патроны нашел, так и граната тут может быть.

— Ясно, может, — сказал Андрей. — Надо только поискать как следует. Без толку болтаться нечего, главное — смотри под вагонами.

— Я и хотел лезть, — сказал Васька и, недолго думая, нырнул под вагон.

Мы тоже полезли на животах под вагоны.

— Ай, ай! — закричал вдруг Васька, словно его кто резал.

Мы все поползли к нему на помощь. А Васька все орал и показывал пальцем под соседний вагон.

— Ай, ай! Человек!

Мы схватили Ваську за руку.

— Какой человек?

— Живой.

Из-под багажного вагона, опираясь на толстую палку, вылез человек в грязной шинели.

— Тише, — хриплым голосом сказал он. — Тише. Лезьте сюда.

Мы выбрались из-под колес и робко подошли к человеку.

— Вы только не кричите, ребята милые, — торопливо сказал он, запинаясь. — Вы чьи?