Юрий Долгорукий
Шрифт:
– Кто такие? По какому-такому праву?
Мужики вскочили и со страхом уставились на вооруженного человека. Один из них забормотал:
– Мы здесь проездом… Ненадолго… Только на ночку остановились…
Иван рассмеялся, соскочил с коня, присел возле костра. В котелке варилось незамысловатое кушанье – репа без какой-либо приправы. Князь вынул из своей сумы хлеб, мясо, вино, пригласил к совместной трапезе. Мужики сначала мялись, но потом присоединились.
Постепенно разговорились. Оказалось, что оба они были у киевского боярина в закупах. Боярин дал им коня, сбрую, соху, борону, а они должны были с годами
– И как решили поступить? – спросил их князь Иван.
Тот, который постарше, с длинным носом и круглыми навыкате глазами, звать Сбыславом, ответил с вызовом:
– Да бродниками хотим стать!
Бродники – бродячие люди, предтечи казаков. Селились на окраине страны, вели вольный образ жизни. Защищали сами себя, а это в тех условиях безраздельного господства кочевников и князей делом было весьма многотрудным. Их было немного, проживали они, как правило, на стыке государств, куда власть правителей доходила не в полной мере.
– И куда же направляетесь?
– В низовье Дуная. Вольница там проживает. Вот к ней и хотим присоединиться.
– Откуда про нее прознали?
– Сосед наш недавно оттуда вернулся‚ порассказал. Привез с собой кое-какое богатство. Одежда, тряпье, золотишка немного. Отстроил дом, землицы прикупил, живет припеваючи. Вот и мы решили туда кинуться.
– Как же он сумел заработать?
– Говорит, честным трудом. Но мы-то догадываемся…
– И что еще он рассказывал о тех краях?
– Есть у бродников крепость, Берладом именуется. Вроде как столица вольных людей. Там они проводят вече, по ихнему круг. На нем они избирают себе старшину, с ним совершают походы по суше и морю.
– А этот вожак у них – князь, что ли?
– Нет, они признают князя Галицкого. Только не подчиняются они ему. Ни тиунов, ни других людей княжеских к себе не пускают. Вольные они!
– Вот это мне по нраву! – Иван даже приподнялся на локте от волнения. – А что если и нам с тобой махнуть на этот Дунай, а, Агриппина?
Она с восторгом смотрела на него. Вот таким он ей нравился больше всех, за таким – хоть в огонь и воду!
– Значит, решено! Будет теперь нас четверо. Завернем в попутную кузницу, закупим мечи, ножи и прочие припасы, чтобы при случае нас голыми руками степняки или другой лихой народ не взял, и прямиком двинемся в вольное общество бродников!
IX
Ростислав в подаренных великим князем волостях жить не стал, а поселился в тереме тысяцкого Лазаря; в Киеве жить было интереснее, а у боярина каждый день дым столбом, гости за гостями приходили и для всех были и еда, и питье. Пили, правда, на Руси вино разбавленным и сильно напивался редкий, разве что очень невоздержанный. Но все равно, по сравнению со скромной и даже суровой жизнью в Суздале, времяпровождение в столице казалось ему чуть ли не одним непрекращающимся праздником.
Да тут еще дочь тысяцкого, Сусанна, стала к нему ластиться. Была она лет на десять старше, мужа потеряла в каких-то
войнах, которые в последние годы почти не прекращались на Руси, и, как видно, изнывала от скуки. Едва завидев молоденького князя, она, тонкая, гибкая в стане, качающейся походкой подходила к нему, щурила по-лисьи хитрые глаза, надувала пухлые губки и говорила наигранно:– Ну и как спалось эту ночку? Страшненькие сны не привиделись?
– Сплю как убитый.
– А чего такой грустный? Наверно, по папочке с мамочкой скучаешь?
– Я достаточно взрослый, чтобы обходиться без родителей.
– Ах, ах, какие мы большие!
Сначала она его раздражала, но потом стал замечать за собой, что начинал думать о ней, искать встречи. Наверно, это происходило оттого, что жилось ему в Киеве довольно одиноко, друзей и подруг не было, а случайные товарищи по выпивке не устраивали его. Хотелось с кем-то поделиться, рассказать о своих переживаниях, излить душу. И ему стало казаться, что Сусанна именно тот человек, с которым он мог быть откровенным. И он потянулся к ней.
Она это тотчас заметила, и хитрые бесенята заиграли в ее длинных прищуренных глазках.
– А что, князь, не прогуляться ли нам по Киеву? – предложила она как-то.
Он охотно согласился.
Они не спеша прошлись по улицам. Сусанна рассказала ему, какие терема кому принадлежат, когда и кем были воздвигнуты храмы. Остановились на крутом берегу Днепра, стали любоваться бескрайними степными далями. День выдался солнечный, снег слепил глаза.
– Нравятся наши места? – спросила она.
– Красиво. Только я привык к лесам. Мне их очень не хватает.
– Наведаемся как-нибудь в загородный лес. Мы летом туда по грибы и ягоды ходим. Как хорошо поаукаться, чтобы не потеряться и не отстать от подруг!
– Это разве леса! У нас днями можно идти и ни разу жилья не встретить.
– Говорят, у вас зимы суровые, морозы трескучие?
– Это верно. Дедушка Мороз бревна в избах заставляет трещать.
– Нет, у нас зимы мягкие. Правда, снега порой много бывает.
Сусанна на этот раз не подтрунивала над ним и казалась родной и близкой. Ему захотелось обнять ее. Он легонько прижался к ее плечу и положил руку на пояс, но она тотчас отстранилась и сказала шутливо:
– А ты оказывается еще тот шалунишка!
Такие слова подбодрили его, он стал надеяться на лучшее.
Как-то, когда они сидели рядом на пиру, она спросила:
– Выходит, твой отец – очень плохой человек?
– С чего ты так решила?
– Раз сбежал от него…
– Он удел отказался мне выделить. А Изяслав, как видишь, дал.
– А я-то думала…
– Много ты знаешь! – запальчиво проговорил он, явно под хмелем. – Мой отец умелый правитель. Он еще великим князем станет!
– Киев к себе его не пустит. Здесь все стоят за Изяслава Мстиславича.
– И неправда! Я со многими говорил, они с радостью встретят моего отца.
– Выходит, ты подговариваешь людей, чтобы они поддержали князя Юрия?
– Я же его сын!
Когда пир был в разгаре, они вышли на крыльцо. Стояла ветреная погода, мутная пелена закрыла небо, город скрылся в темноте. Ростислав тотчас полез обниматься, но Сусанна ужом выскользнула из его рук, погрозила пальчиком:
– Снова к шалостям потянуло? Какой же ты все-таки неспокойный!