Юрий Долгорукий

Лука Наровитый подтвердил, что тиун говорит правду.

Сам Юрий въехал в Москву без торжественности и в колокола трезвонить не велел.

Под воротной башней рядком выстроились дружинники - в малом числе, с одним десятником. На стенах - дозорные ратники, а больше ратных людей не было, остались в воинских станах за Москвой-рекой.

У княжеского терема собрались воевода Якун Короб, которому было назначено оберегать Москву, тиун Ивашка, Лука Наровитый. Праздных мужей Юрий велел в град не допускать.

Огляделся Юрий - понравилось. Высокие стены свежим тёсом желтеют, башенки над ними с шатровыми кровлями. Длинные дружинные избы крыты липовыми лемехами, словно золотом облиты (это после дождей от непогоды лемехи в тусклое серебро окрасятся). Красное крыльцо терема изукрашено затейливой резьбой.

Поднялся в сени. На диво просторные были сени, а за длинный стол сотню дородных мужей усадить можно, не менее. Огнищанин Корчома понавёз из Кидекши всякой домашней утвари. Обжитым уже казался терем и богато украшенным.

Повернулся к старшему дружиннику Глебу:

–  Посылай посольство к Святославу Ольговичу, пусть едет на свадьбу со всеми детьми. А что ещё князю сказать, пусть послы у боярина Василия спросят. Гонцов шли в Ростов, в Суздаль, во Владимир, в Ярославль, на Белоозеро. Пусть все уважаемые люди к Москве едут. За столом места хватит...

...Пять дней шумела, ликовала, веселилась, толпами нарядных людей растекалась по московским улицам свадьба Андрея Владимировича и боярыни Улиты. Князья и уважаемые мужи пировали в сенях княжеского терема, дружинники и простолюдины — на площади. Венчал молодых в новой церкви Иоанна Предтечи княжеский духовник отец Савва, и это была первая свадьба на Москве...

Уехал князь Святослав Ольгович, ещё раз заверив Юрия Владимировича в приязни и верности.

Разъехались многочисленные гости, довольные обильными пирами и княжескими подарками.

Опустела Москва.

В княжеской гриднице собрались самые близкие, самые доверенные мужи: ростовский тысяцкий Георгий Симонович, суздальский тысяцкий Ощера Трегуб, воеводы Непейца Семёнович и Якун Короб, духовник Савва, новый советник князя боярин Громила; приблизил его Юрий за рассудительность и бестрепетную прямоту - не стеснялся Громила сказать, что думает, даже если сказанное не понравится князю и другим уважаемым мужам, старым советникам.

Много новых многозначительных вестей получил от своих верных людей боярин Василий, за свадебными хлопотами князю не докучал, а тут вывалил всё сразу. Неожиданные были вести и обнадёживающие.

Былое единачество Мстиславичей и Давыдовичей вконец разорвалось, скоро до прямой войны дойдёт дело, а может, уже и дошло. В черниговских градах рати собираются, на киевском рубеже - крепкие воинские заставы...

Великий князь Изяслав Мстиславич намекает [126] , что ныне он с дядей Юрием и Юрьевичами не во вражде. Передавали, что будто бы говорил великий князь на совете боярам, что собирается воевать лишь с неверными Давыдовичами, а Юрия сия котора не касается, если Давыдовичам поноравливать не будет. И ещё сетовал великий князь, что у Юрия отличный Остерский городок отняли неправдой, и если Юрий пожелает поискать себе вотчины в черниговских землях или ещё где, то великий князь препятствовать не будет...

126

...Великий князь Изяслав Мстиславич...
– Изяслав Мстиславич (ок. 1097-1154) - князь владимиро-волынский (с 1134), переяславский (с 1143), великий князь киевский (с 1146), внук Владимира Мономаха. Участник междоусобиц.

Оживились мужи, заговорили наперебой. Удача-то какая! Иди и бери Остерский городок, откуда, укрепившись, можно и к стольному Киеву руки протянуть!

–  Переяславль проси, княже, Переяславль! Отчий град!
– подсказывал воинственный Якун Короб.

Только боярин Громила упрямо молчал, а когда спросили - изрёк противное всем:

–  Так мыслю, княже. Если надеешься тамо великое приобрести, то напрасно. Зачем тебе чужие и разорённые войнами да половецкими наездами земли искать, где мало людей осталось, а впредь ещё меньше будет? Ведь без людей земля есть бесполезная пустыня. Ты уже имеешь в своём владении полей и лесов изобильно, только бы людей прибавить. До сего дня ты мудро поступал, от войны уклонялся, новые города строил, сёла людьми наполнял. Сколько иные князья войнами свои владения опустошали, столько у тебя на земле пришельцами люди множились. Идут к тебе, ведая тишину и благоденствие в земле твоей, не токмо от Чернигова и Смоленска, но из-за Днепра и из-за Волги. Благословен поток тот и Богу угоден! Умножаются люди в твоей земле, а с людьми сила и богатство княжества приумножаются. Тако бы и дальше тебе править...

Рассудительная речь Громилы - как ушат холодной воды на разгорячённые боярские головы; даже смиренный Савва смотрит недовольно.

Князь Юрий Владимирович очи опустил долу - думает.

Издваиваются мысли в голове.

Верно говорит Громила, о своей земле думать надо, украшать её городами и храмами, красными сёлами и торговыми рядами...

Но ведь блаженной памяти родителем Владимиром Всеволодовичем Мономахом завещано всему своему потомству: радеть о великом княжении. Может ли Юрий Владимирович не протянуть руки к стольному Киеву, а преж того - к Новгороду, Смоленску, Рязани как к ступенькам будущего восхождения?

И можно ли совместить несовместимое?

Два прозвища были у князя Юрия Владимировича: Долгорукий и Градостроитель. Что перевесит в памяти потомков?

Глава шестая РАЗДВОЕНИЕ

1

няжеский совет в Москве был последним, на котором собрались почти все близкие Юрию Владимировичу люди. А потом, словно переступив какой-то невидимый порог, старые верные соратники начали быстро выбывать.

Безжалостное время будто ускорило свой бег. Из последних сил тянулись за ним почтенные старцы и - надрывались, достигнув отмеренного Богом предела. Да и то, при здравом размышлении, приходилось признавать: пора!

Ростовскому тысяцкому Георгию Симоновичу, большому воеводе Непейце Семёновичу и огнищанину Корчоме уже за восемьдесят годочков перевалило. Долгожители!

Суздальский наместник Ощера Трегуб, воеводы Пётр Тихмень и Дмитр Георгиевич восьмой десяток разменяли, да и остальные советные бояре ненамного моложе. К кому прикипел в юности князь, тех и держал при себе, новых людей приближал мало.

Прежде, в бодрящей круговерти воинских и державных дел, забывались старческие немощи, а когда наступила вдруг мирная передышка - пошло-поехало!

Занедужил Георгий Симонович. На последнем княжеском совете сидел нахохлившись, как старая больная птица, устало прикрывал глаза, болезненно морщился. А наутро повезли тысяцкого на телеге в его ростовскую вотчину. Князь Юрий Владимирович вышел на двор - проститься. Склонился к изголовью, прикоснулся губами к горячему сухому лбу - как к покойнику приложился. Почувствовал, видно, князь, что видит своего верного дядьку-воспитателя в последний раз, проводил по-христиански. Так и получилось. Вскоре упокоился Георгий Симонович с миром, в согласии с Богом, людьми и самим собой. Мир праху его, достойную жизнь прожил...

Большой воевода Непейца Семёнович из последних сил отстоял полдня возле княжеского креслица, досматривая ратное учение на Великом Лугу, а потом, выслушав благодарственные княжеские слова, промолвил печально:

–  Отпусти на покой, княже! Стар я и немощен. Пётр Тихмень давно достоин быть большим воеводой, заслужил ратными заслугами и верностью... Однако и Пётр немолод, а походы предвидятся дальние. Прими мой последний совет, княже: пусть полки в Южную Русь ведут иные, молодые мужи. Им сподручней...