Юрий Долгорукий

Видно, осерчал за что-то великий князь на императора. Пусть сам с ним и разбирается, дело это не церковное, а мирское, державное, и спорить из-за него с великим князем невместно.

Молчали иерархи церкви, смиренно опустив глаза долу.

Тогда поднялся со скамьи новгородский епископ Нифонт.

Вежливо и неторопливо попенял святой братии, что недостойно-де и в законах не написано, чтобы митрополита самовольно ставить, без благословения греческого патриарха.

И снова промолчали иерархи. Только черниговский епископ Онуфрий яростно оспорил разумные слова. Выкрикивал, постукивая по столешнице сухим кулачком:

– Как это - нет закону?! Доподлинно известно, что правилом апостольским дозволено двум или трём епископам нового епископа ставить. Епископ же и митрополит суть в числе посвясчения равны, разноствуют токмо властию, им определённой. Даже патриарха не другие патриархи поставляют, но митрополиты и епископы и, ему служа, благословение от него принимают. Здесь же собрались без малого все епископы Русские, и поставление наше будет законным...

–  Разумно глаголешь, владыка! — веско поддержал Онуфрия великий князь.
– Однозначно выходит, что митрополита избирать можно!

Под ломающей тяжестью великокняжеского взгляда сникали святые отцы, смиренно опускали головы. Не до богословских разысканий им было. Гневлив Изяслав Мстиславич и злопамятен, опасно ему перечить.

Нифонт остался в одиночестве.

Епископы приговорили: самолично поставить митрополита и в Константинополь для посвясчения его не посылать.

Согласившись с великим князем в главном, легко согласились и с предложением Изяслава Мстиславича — возвести на митрополичий престол чернеца Климентия Смолятича, киевлянина родом.

Достойным пастырем земли Русской показался Климентий. Святой жизни старец. До поставления в митрополиты жил в великой монашеской схиме, смиренным затворником. Климентий в молодости был наделён многими добродетелями: учен философии и богословию, самолично писал книги к приобщению людей к богоугодным делам, чем известен стал не только в Киеве. Не гордым был Климентий и не властным, зла от него не ждали. Казалось - чего тут сомневаться?

Но прозорливого Нифонта Новгородского смущало, что за Климентием не было ни знатной родни, ни вотчинного богатства - сам по себе, гол. Поднят Климентий токмо волей великого князя, из его руки и зрить будет. Не духовным наставником окажется митрополит для Изяслава, как положено быть, цо служебником. Сие для Руси опасно...

О том же толковал Юрию епископ Нестор. Великий-де князь и новый митрополит как два коня в одной повозке: Изяслав - коренной, Климентий - пристяжной. А повозка туда катит, куда коренник направляет.

Закончил Нестор так:

– По слабости человеческой нарушили иерархи законы церкви. Мы же с Нифонтом Новгородским заранее договорились остаться под константинопольской патриархией, минуя великокняжеский Киев. Власть митрополита Климентия только на владения Изяслава распространится. На том Ростов и Новгород стоять будут!

Раскололась русская церковь, ещё одной гранью обозначив обособление Руси Великой от Руси Киевской. Юрий находил в этом внутреннее созвучие со своими сокровенными мыслями. Не к тому ли он стремился долгие годы, чтобы всё в Великой Руси было своё, отдельное?

А на Киевщине заваривалась новая усобица.

Изяслав Мстиславич рассорился с черниговскими Давыдовичами, те сговорились с северскими Ольговичами и принялись сообща воевать великокняжеские волости.

Изяслав помощи у своего дяди Юрия Владимировича не просил - понимал, что бесполезно. Он был готов удовлетвориться малым: чтобы Юрий явно не встал на сторону мятежных князей. Киевские послы заверяли Юрия, что усобица-де у великого князя только с Давыдовичами и Ольговичами, а Юрия она не касается, с ним великий князь желает по-прежнему жить в мире.

Мир - миром, а камень за пазухой Изяслав всё же держал. Союзничество Юрия с князем Святославом Ольговичем не было для него тайной. Какая уж тут тайна, если сын Юрия Владимировича - Глеб - воевал совместно с Новгород-Северским князем, занял прежнюю Юрьеву вотчину, городок Остерский и даже покушался на Переяславль?

Правда, в Городце-Остерском княжич Глеб не удержался, хотя Изяслав, являя дружбу к Юрию Владимировичу, пообещал возвратить вотчину на реке Осётре законному владельцу. Пообещал, но передумал. Опасным показался великому князю суздальский полк в такой близости от Киева.

А князь Святослав Ольгович Новгород-Северский, напоминая о дружбе и союзничестве (договорились же в Москве!), присылал и присылал гонцов, требуя войско в подмогу.

Юрий отвечал неопределённо. Дескать, об обещаниях помню, сам желаю к тебе идти, но получил известие, что волжские булгары со многим войском готовятся к войне.

С воинской помощью придётся погодить - не отдавать же свои земли на разорение! В Новгород-Северский другого сына пошлю, с войском же...

Сроков Юрий не называл.

Но, видать, тайные доброхоты были не только у Юрия и епископа Нестора. Оживлённые пересылки Юрия с Ольговичем стали известны великому князю.

Изяслав Мстиславич забеспокоился, срочно созвал в Киеве подручных князей. О большой войне с Ростовом и Суздалем и речи не было, по рукам и ногам связала великого князя усобица с Давыдовичами и Ольговичами. Но попугать Юрия всё-таки следовало. Брату великого князя Ростиславу Мстиславичу Смоленскому совместно с новгородским полком (в Новгороде тоже сидел князь из Мстиславичей) было поручено повоевать ростовские земли, чтобы Юрий и думать забыл о посылке войска в Киевщину.

Ростислав Смоленский выполнил великокняжеский приказ. Соединившись с новгородцами, он той же осенью двинулся к ростовским границам. Были ли у него намерения идти на Ростов или на Суздаль, Юрий не знал, но сильные полки к западной границе ему пришлось посылать. Одна рать собиралась у Кснятина, другая в Москве. Судовая рать побежала от Ярославля вверх по Волге.

Тревожное было время.

Однако обошлось. Князь Ростислав Мстиславич, узнав о выдвижении сильных ростовских и суздальских полков, остановился возле Нового Торга, а затем, с наступлением распутицы, отправил своих ратников по домам.

С Ростиславом всё было понятно: брат великого князя Изяслава Мстиславича, добра от него и не ждали. А вот на новгородцев за поход Юрий Владимирович прогневался, приказал похватать и пограбить новгородских торговых людей в поволжских городах, поставил на своих рубежах крепкие заставы, чтобы перехватывать хлебные обозы, посылал в новгородские волости летучие конные загоны - разорять и жечь деревни.

Тягостно стало новгородцам, голодно.

Зимой из Новгорода в Суздаль отправилось великое посольство - умолять о мире.