Юрта красного ворона

– Что такое ламели? – переспросила я.

– Ну, в строительстве так называется тонкая пластина, и они бывают разные в зависимости от материала, из которого сделаны. Это, проще говоря, пластинка или чешуйка. Были такие рыцарские доспехи. Вот оттуда и пошло.

– Первый раз слышу – пожала я плечами.

– Это называется жалюзи – от французского слова «ревность». Такие шторы использовали в основном проститутки, что бы привлечь внимание. Именно поэтому – такая занавеска на окне в моей картине – раздался за мной голос.

Мы обернулись. Сьер Уолтер Сикерт стоял рядом и улыбался. Лично меня от его улыбки покоробило. Но Эдмунд расплылся в ответной улыбке и поприветствовал его. Мне сдержанно поцеловали руку, а потом он спросил:

– А что видите вы, сьера Вантервиль?

– Я вижу ужас, одиночество, темноту и пустоту. А еще мрак, который не рассеивается. Мрак не только в комнате, но и в душе художника. А все эти пятна света и некоторые предметы, чьи очертания едва улавливаются, и даже не понятно, что это с первого взгляда и нужно вглядываться – скорее напоминают хаос и панику.

– Панику?

– Да, рисовавший это запутался в самом себе. Я вижу это так. Но я не профессиональный критик и искусствовед. Я говорю только о личных впечатлениях от работы – сказала я.

– Кора, ты преувеличиваешь – невесело улыбнулся мне Эдмунд.

– Разумеется, милый – в тон ему ответила, понимая, что была через-чур откровенна, и совершенно ни к чему говорить потенциальному убийце о хаосе и панике в его душе – Тем более что это же всего лишь ваша фантазия? Вымысел?

Он посмотрел на меня очень внимательно, но ответил совершенно не о том, о чем я спрашивала.

– Мне очень приятно, что вы все же пришли на мою выставку. Посмотрите остальные мои работы? Буду рад, если вы потом поделитесь впечатлением, сьера Вантервиль. Ну и вы, разумеется, сьер Абберлайн. Хотя если вы видите двери, стул, кровать и ламели - то ваше мнение мне не очень интересно.

– Рид-Абберлайн. У меня двойная фамилия – всё с той же улыбкой до ушей съязвил Эдмунд.

– Разумеется – поклонился Уолтер Сикерт и отошел к следующим посетителям выставки, поток которых не уменьшался.

– Ты чего? – шикнула я, на него переходя к следующей картине.

Улыбка с его губ слетела, как только мы отошли от художника.

– А ты? Зачем ты полезла в его душу и потопталась там?

– Я этого не делала – зашипела я.

– Нет, именно это ты и сделала, а я просто попытался перетянуть его интерес на меня. Но видимо все равно не удалось. Но еще и напомнить что я – Рид. Пусть несколько раз подумает, прежде чем что-то предпринять. Умеешь ты Кора ненависть пробуждать. Теперь он тебя еще больше возненавидит.

– Я не пробуждаю ненависть – снова зашипела я.

– Нет, именно это ты и делаешь. Ты сильная и цельная личность. Именно такие личности способны пробудить большую любовь и огромную ненависть. Так что все закономерно. Идем. На нас и так оглядываются – и он потащил меня к следующей картине.

– Это что? – снова с ужасом спросила я.

– Это называется «Крошка Дот Хетерингтон в Старом Бедфорде» - ответил мне Эдмунд мрачно.

– Это же мрачный и рабочий квартал? Он неблагополучный и не безопасный. Не такой, конечно, как Айтчепл, но всё же. Это что мюзик-холл? – с ужасом прошептала я.

– Да, Кора.

– Но это же ребенок? Ей же не больше девяти лет?

– Нет, скорей всего она уже достигла возраста согласия. А он у нас как ты помнишь с тринадцати. И Виктор вот только сейчас поднял вопрос до повышения его до пятнадцати. И потом «Крошка» может всего лишь означать ее рост, а совсем не возраст. Я не исключаю и этот вариант.

– Ужас какой. Она что тоже…

– Кора, успокойся.

– Я убью его. Я его просто уничтожу – продолжала шипеть я.

– А он-то тут при чем? Кора, он всего лишь художник – встряхнул меня Эдмунд.

– Да, ты прав – и прислонилась к его плечу лбом.

– Встряхнись.

Я перевела взгляд на картину.

– Что она делает? – спросила я.

– Она поет песню. Песня называется: «Мальчик, которого я люблю, находится на галерке». И указывает на галерку, где самые дешевые места и сидят в основном бедняки в котелках. А вот более состоятельные люди в цилиндрах обитают в партере. Ты ее наверняка слышала.

И он напел довольно приятным тенором:

Если бы я была герцогиней и имела бы много денег,

я бы отдала их мальчику, который собирается на мне жениться.

Но у меня нет ни гроша, так что будем жить любовью и поцелуями,

и будем счастливы, как птицы на дереве.

Мальчик, которого я люблю, находится на галерее,

Мальчик, которого я люблю, смотрит сейчас на меня,

Вот он, видишь, платком машет,

Веселая, как малиновка, поющая на дереве.

– Да, я помню. Она с откровенным сексуальным подтекстом и все это в исполнении маленькой девочки?

– Кора, проститутками становятся в четырнадцать. Это особый писк, вот такое сочетание невинности и разврата – ответил он мне.

– Это зеркала?

– Да. В таких вот дешевый бордел… хм… салунах… мюзик-холлах как правило очень не много места. И поэтому с помощью зеркал пытаются несколько расширить пространство. Но вот тут на картине – они придают слегка зловещий оттенок. Но в то же время дают глубину и философский подтекст. Отражение, Кора. Это все отражение. Отойди немного от той ярости, что тебя душит и от маленькой девочки на сцене салуна и подумай об этом.

– Это не салун, это мюзик-холл – упрямо покачала я головой.

– Ну, произошли то они от салунов и пабов? Может быть, в будущем они и превратятся в полноценный театр, но пока, увы, этого не произошло. И в нем вполне допускается выступление вот таких маленьких артисток – пожал Эдмунд плечами – И он это и изобразил.

– Малолетняя проституция его выходит, занимает? – зло спросила я.

– Ну… да. Он часто там бывает, я выяснял. И потом ты преувеличиваешь. Далеко не все заканчивают вот так. Бывают и хорошие истории. Вот помнишь четырнадцатилетнюю Мери Ллойд? Она дебютировала несколько лет назад? Она стала профессиональной певицей. У нее гастроли, в том числе и на континенте. Её характерной особенностью считаются ужимки и кокетство, и заигрывание с публикой. Это завораживает и привлекает.