Юся и эльф

— Я поняла, — я разломала пирог.

Надо же, ягодный. С малиной и калиной, а потому ароматный до одури и с легкою горчинкой.

— И тогда справиться с вами будет уже невозможно.

— А оно надо, справляться?

Эль пожал плечами и честно сказал:

— Я не знаю. Я… раньше мне люди представлялись, если не врагами, то неразумными детьми, которые по незнанию ли, по… другим причинам, но могут причинять боль.

Могут.

Еще как могут. Порой с немалым удовольствием.

— И возможно, он прав в том, что порой вас стоит… ограничивать.

Стоит.

Соглашусь.

— Но вот… — Эль сунул пальцы в волосы. — Способы… дед… он ратует за существенное снижение вашей численности.

Только кто согласится на подобное добровольно?

— И как он это себе представляет?

— По-разному. Есть… способы… травы… магия… работа с фертильностью, — он покраснел. — Я раньше не лез в его дела. Пойми, мне это было не интересно. Просто слушал кое-какие разговоры… матушка… часто с ним переписывается.

И почему я не удивлена.

— Мои старые друзья, с которыми я служил. Многие думают так же. Но думать — это одно, а делать…

Я отложила пирог.

Встала.

Обошла стол. И встав за спиной мужа, обняла его. Просто обняла.

Эль вздохнул.

— Я не знаю, что из того правда. Есть ли правда вообще или… — от него все-таки пахло лесом и медом, и еще дымом. — На наших территориях давно установлены ограничения. Оказывается. А я не знал. Мне было не интересно. Но… чтобы родить ребенка, нужно получить разрешение.

И я вот не знала.

Мне тоже было мало интересно, как живется людям на эльфийских землях.

— Эксперимент своего рода, но там его поставить можно…

…а здесь люди не слишком обрадуются, если кому-то вздумается диктовать им свои условия.

— Здесь у нас нет власти. Пока нет… это мнение, что… если люди докажут собственную неспособность управлять своим же государством, если станут причиной большой войны…

…это, во-первых, здорово сократит их численность, что лишь порадует отдельно взятых ушастиков. А во-вторых, даст веский повод взять неразумное человечество под опеку со всеми вытекающими.

Как-то лич в подвале и проблемой перестал казаться. А что? Сидит себе тихо, крыс дрессирует, капустку жрет. Не сосед — мечта. В отличие от некоторых.

— Многого мне не расскажут, поскольку…

— Ты взял в жены человека.

— Именно. Мне… намекали, что все еще можно исправить.

Интересно, каким таким чудесным образом? Не тем ли самым, в результате которого у нас… лич завелся?

— Сегодня я говорил с бабушкой.

А волосы у него мягкие.

И легкие.

Тонкие, что нити. Шелковые. Я перебираю пряди, а он сидит, глаза закрыв, и говорит. Устало так. И я чувствую его усталость, как собственную.

— Она уехала, потому что ей не нравится происходящее. Она против вмешательства. Такого вмешательства.

— А что-нибудь… как-нибудь… — я замолчала.

— После смерти Никароэля партия умеренных по сути своей распалась. Тем паче, что его убили как раз-то люди… разбойники… глупая смерть, если подумать.

Если подумать, умной смерти не бывает. Это я точно знаю.

— Вовремя.

— Я тоже об этом подумал. За ухом почешешь?

Почешу.

Отчего б не почесать.

— И главное, своевременная весьма. Многие, кто знал Никароэля, были возмущены…

…и, полагаю, пополнили ряды радикально настроенных эльфов. Ненавижу политику.

— Нам нельзя в Пресветлый лес, — Эль встрепенулся. — Я не уверен, что там безопасно для тебя.

— И что нам делать?

Эль пожал плечами.

Мир спасать.

Очевидно же. Вот только…

— Помощи от ваших ждать не стоит, — это я сказала просто, чтобы беседу поддержать. И за стол вернулась, протянула кусок пирога. — Будешь?

Все-таки на редкость поганая из меня жена вышла. И некромант так себе. И… и вообще.

— Я написал кое-кому из… тех, с кем служил, — пирог Эль взял. — Проблемы людей — это одно, а вот нежить — совсем другое. Если кто-то откроет врата в нижний мир…

И тут я вынуждена была признаться:

— Мы.

— Что?

— Мы откроем, — я поерзала и, заглянув в глаза, сказала: — Так нужно… честно.

…в подвал Эль спустился первым.

Пахло… да как в логове нежити, в которое он превратился, и пахло. Тленом, прахом и грядущими мучениями. Лич устроился на бочке, свернулся калачиком, трогательно сунув когтистые ладошки под щеку. На него забрались крысы, укрыли теплым одеялом почти живой плоти. А те, кому не досталось лича, на шкатулке обжились.

— Да… — только и сказал Эль.

Крысы шевельнулись. Они двигались, копируя движения друг друга, и головы повернули. И оскалились.

— Это мой муж, — сказала я громко.

Демону.

С крысами разговаривать бесполезно, а вот демон, пакость этакая, наверняка меня слышит.

— И его трогать нельзя. Если тронешь, то я… я сама тебя папочке отнесу. А там уж мучайся.

Так себе угроза, но демон поверил.

И крысы улеглись.

Относительно.

— Знаешь, — Эль как-то поежился. — Я его слышу и… ему больно?

Больно.

Он ведь тоже живой. В некотором роде. И демон. А что злой… так демон, да и мне отрезанная рука, если подумать, доброты не прибавила бы.

— Мы заключим сделку, — Эль спустился.

И остановился перед толстым крысюком, шерсть которого была благородно-седа, а на морде застыло выражение легкой брезгливости.

— И откроем врата, — это признание далось мужу не без труда. — Ты заберешь то, что принадлежит тебе, и покинешь мир.

Гнев.

И обида.

Жалоба? Крысюк запищал тонко, нервно, шерсть его поднялась дыбом.

— Те, кто сделал это с тобой, — я присела на корточки. Странно разговаривать с крысой, с другой стороны не менее странно кормить лича капустой. — Давно уже мертвы. А мстить нынешним, которые толком не понимают, что творят, глупо.

Нет, я не называю демона глупцом.

Кто я такая?

Я просто…

— Ты уйдешь, — с нажимом повторил Эль. — И никаких разрушений.

Крысюк повернулся задом.

Короткий, обломанный хвост его, дернулся из стороны в сторону. И замер. Мне даже подумалось, что демон не согласится, что…