Ювенилия Дюбуа

93

Одним из решающих этапов ведения работы является первичность мысли. Если, скажем, придумать фрагмент в голове по дороге из магазина, а потом через время записать его, то фрагмент этот, при всем желании, потеряет изначальный окрас и интонацию.

Иными словами, из-за дублирования своих же мыслей теряется острота печати. Другое дело, когда рука и разум работают сообща в одном временном промежутке. Когда рождение зафиксировано самим действом. Это ли не чудо?

94

Писательство (не важно, любительского уровня, профессионального или же гениального) является одной из сакральных профессий. Сам факт преобразования мысли в некую материальную форму заставляет встрепенуться и восхититься. Ведь что такое мысль? Некий электронный импульс в склизкой, не имеющей нервных окончаний, субстанции, непонятно как формирующей смыслы.

95

Будет справедливо назвать себя графоманом. Страсть к писательству очень часто заставляет меня вытаскивать изнутри предложения, что по прошествии становятся лишенными какого-либо смысла. Но как тут остановиться? Я зависим от сочинительства и плевания словами, я зависим от высказывания своего мнения и своих идей. Тут уж ничего не поделать.

Мой разум жаждет физического высказывания. Слова, как углекислый газ, выходят из-под моей руки, часто не в состоянии контролировать своё поведение.

96

Мне близок Василий Васильевич К. идеей о том, что в изобразительном творчестве нет нужды запечатлевать нашу окружающую действительность. Картина с пейзажем неспособна передать всего могущества природы, что разлеглась широким спектром информации, непосредственно с первичным её восприятием. То бишь, восприятие действительности нашими органами чувств.

Многие поспорят со мной, сказав, что художник, так или иначе, перерабатывает окружающую действительность под своё личное восприятие. И тем художник и делится со зрителем (своими наблюдениями, настроением, цветопередачей и т. д). Здесь я полностью согласен, но прошу заметить, что одной из главных целей любого творческого продукта является коммуникация между картиной и зрителем. И даже в этом вопросе сама жизнь — окружение, выигрывает у художника, неся в себе целостность своей сущности и полноту ощущения (благодаря возможности тактильного взаимодействия, запаха и постоянной сменой погоды). Человеческий мозг автоматически обрабатывает окружение в то настроение и родство, что свойственно отдельно взятому индивиду, а значит, близость и понимание будут максимально приближены к чувственной стороне личности.

Куда более интересно смотреть на работы художников, что достают некие сакральные, скрытые внутри своей природы вещи, которые больше нигде не встретить, кроме как на полотне. Холст становится единственно возможной площадкой, где подобные внутренние «пейзажи» можно увидеть, размышлять о них и придавать синтезу. Этим самым я не хочу сказать, что все написанные картины должны придаться общественной анафеме, нет. История уже написана, история в картинах прошлого — прекрасна. Но не стоит забывать о настоящем. Наш новый мир (какой-бы он ни был) требует и нового искусства. У нас есть художники-современники, что достойны голоса, но этот голос скрыт под стенами исторических памятников, доминирующих над настоящим. Почему нет баланса? Почему всем плевать? С такими темпами новое сознание никогда не дойдёт до масс, и мы так и останемся жить у разбитого корыта прошлого.

97

Ад сильно видоизменился за последние столетия. Классические преисподние (где все горят в котлах и вечно испытывают боль) характерны средневековому человеку. Тогда господствовала церковь со своими представлениями о наказании (точнее, благодаря художникам, что вытаскивали из своей фантазии все те немыслимые образы).

Ад смерти любимой и вечного, одинокого скитания характерен для эпохи возрождения, где сила романтизма приобретала высокую эстетичную форму мышления, вознеся на олимп культ человека, как высшую форму сознания.

Наше же время — время потребления. Нам не присущи и непонятны муки прошлого. Мы стали не такими восприимчивыми. У нас много скепсиса. Ад для нас видоизменился и приобрел форму вечного блуждания по супермаркетам в поиске товаров по скидке.

98

Ошибка большинства людей при прочтении того или иного произведения — стремление понять автора буквально. Воспринимать произведение строго в написанных рамках — преступление против своего времени.

Хуже всего те читатели, которые мнят себя ценителями, рассуждая затем с умным видом о смыслах прямых и бесповоротных. Некоторые люди изучают свое лицо всю жизнь, чтобы хоть немного прикоснуться к пониманию своих черт, а тут придурок в костюме смеет выражаться конкретикой, даже не пропуская произведение через призму своего мышления. Все его мысли — твердолобый идиотизм и уверенность в правоте на счёт другого человека.

Художественное произведение никогда не должно и не может восприниматься буквально. Каждый персонаж и действие — воспаленные прообразы автора, что должны рождать ассоциацию личную, что находится в зоне интима своего очерченного пространства (то есть, сознания), тем самым наполняя произведение (за счёт обратной связи) поэтичной уникальностью ручной вязки.

99

Этюд к началу романа

«На Эшафот»

Помнится, в свой выходной шел с женой от рынка. Уже вечерело, погода совершенно разладилась. Первые капли дождя показались на дороге и одежде прохожих. Я раскрыл зонт и под звуки, пока ещё мелкой дроби, мы направились в сторону дома. В небе раздался гром, а следом вспыхнула молния, освещая собою улицу. Рядом со мной проходила пожилая женщина. Она шла одна без зонта. Её голова вздёрнулась в небо. Затем женщина перевела взгляд на меня и мою жену. Возможно, ей хотелось завести с нами беседу, а возможно, она обращалась к самой себе, где мы явились всего-навсего обезличенными пустотами, обращаясь к которым, можно было высказать свои мысли и не показаться при этом сумасшедшей. «Если первый гром гремит с запада, — сказала она, — значит, не к добру. — И указала пальцем в небо». Моя жена улыбнулась одним уголком рта ничего не ответив. Я же, напротив, был в хорошем расположении духа. «Когда работаешь, — ответил я, шутливо щурясь, — в криминальном отделе, то гром обычно всегда западный». Старушка, скорчив непонятную гримасу, спешно свернула за угол дома.

Сейчас вспоминаю тот вечер с досадой. Год действительно выдался тяжелым. Число убийств выросло чуть-ли не вдвое, но нам запрещали афишировать такой рост преступности. Иначе произошло бы давление на наш отдел, да и спрос на правоохранительные органы возрос, а работать и так стало тяжело и опасно. Некоторые сослуживцы успели уволиться, стресс затмил их мужество, а может они просто оказались умнее других.

Этот год сильно потрепал меня. Сколько охладевших тел я пересмотрел. Муж, на пике пьянства, забил жену до смерти голыми руками. Женщина, в порыве ревности, перерезала любовнику глотку кухонным ножом, когда тот беззаботно спал в своей же постели. Ненавистное чадо, забитое арматурой и покрошенное на мелкие куски, а затем разбросанное по всему городу. Озвучивать кошмары можно до потери пульса. Слишком много убийств. Слишком много, для меня. После подобных картин крайне тяжело спать спокойно трезвым. А пьяным, слишком тяжело быть хорошим мужем. Зачем я целеустремлённо стал детективом?

Помнится, в детстве, как и многие ребятишки, я хотел стать космонавтом. Романтический образ заставлял тысячи детей мечтать о том, что вряд ли могло бы осуществиться в нашей грубой и тяжелой действительности. В более позднее время, будучи подростком, осознав всю тщетность своих детских желаний и посмотрев на мир под другим углом, я вдруг решил бороться с несправедливостью и жестокостью. Как же меня угораздило воплотить свою мечту, которая обернулась, в свою очередь, ночным кошмаром и тем самым стала расплатой за труды. Западный гром услышал мои желания и раздался сокрушительным раскатом над головою.

Мне почти сорок. Каждый день я говорю себе: остановись, ты не вечен. Ты не можешь больше смотреть на все эти ужасы. Мир не изменить. Ты хотел сделать хотя бы свой город лучше, где можно было без опасений растить сына или дочь, а в итоге стал инспектирующим падальщиком. И единственное, что тебе остается — горы смердящих трупов. Мы сажаем одного ненормального, а вместо него появляется новый. Борьба стала вестись не ради победы, а ради самой борьбы. Этот проклятый круг никогда не разорвется, потому как люди не меняются. Сотни двигателей прогресса улучшают нашу жизнь, но у прогресса есть и обратная сторона. На тебя не нападают соседние племена. Большинство смертельных ранее болезней можно вылечить. Ты больше не охотишься, чтобы прокормиться. У тебя стабильная работа, приносящая деньги, которые можно спустить на новый зомби-ящик, выпивку, игровую приставку или женщину. Ты… нет, нам! НАМ не нужно больше развивать свой мозг, чтобы держать в нем клад нужной информации. Мы без каких-либо усилий можем найти ответы в интернете на любой интересующий вопрос. ОДНИМ, БЛЯДЬ, ПАЛЬЦЕМ! И весь итог прогресса — разложение. Мы начинаем гнить, ещё не осознавая этого. Со временем привычные вещи начинают надоедать. Нам становится мало тех ощущений, которые можно испытать, не прибегая к насилию. В погоне за новыми ощущениями мы совершаем небольшой проступок, который мало кто даже решил бы осуждать. Но вот мгновение, и мы не заметили, как потеряли контроль над своим сознанием. В руке окровавленный камень, руки тоже в крови. И мы не понимаем, как такое могло произойти, что мы размозжили череп своему товарищу. Отнять жизнь человека одним ударом, значит, почувствовать богоподобную власть. Переступить черту морали общества. Стать его изгоем. Нарушить заповеди, подорвать любовь близкого человека и всадить очередной гвоздь в гроб веры в будущее человечества. А в итоге, вся расплата за содеянное — несколько лет тюрьмы, где будут кормить и лелеять за налоги людей, против устройства системы которого мы и пошли. И всё сначала. Вот и получается, что боремся мы не за победу, а боремся, чтобы бороться. И это утро понедельника — не исключение.