«З» - значит злоба

Кровать с балдахином была безупречно застелена, ни складочки, ни морщинки на белоснежном покрывале. Поверхность прикроватного столика казалась ненатурально пустой, как будто чьи-то личные вещи вдруг стали невидимы. Это может быть мое воображение, но комната, казалось, сохраняла неуловимый запах болезни. Я могла представить, что шкафы были опустошены, их содержимое — костюмы и рубашки упакованы в большие картонные коробки.

— Как красиво, — сказала я.

— Правда?

За раздвижными дверями находился кабинет, с большим ореховым столом и старинными деревянными шкафами для бумаг. Потолки в обеих комнатах были по четыре метра высотой, но эта казалась более уютной. Во втором мраморном камине горел огонь, и Кристи остановилась, чтобы добавить полено. Стены были покрыты ореховыми панелями, темными и блестящими. Я увидела копировальную машину, факс, компьютер и принтер, расставленные на полках по обе стороны камина. Измельчитель бумаг стоял на краю стола, горела зеленая лампочка включения. Я заметила отпечатанные, сложенные стопкой и ожидающие отправки открытки с благодарностями тем, кто прислал цветы на похороны.

Кристи вернулась к письменному столу, где она выгрузила содержимое двух ящиков в картонные коробки, надписав их черным маркером. Два больших мешка для мусора были наполнены выброшенными бумагами. Толстые папки с документами лежали на столе, несколько пустых папок валялись на полу. Это занятие мне хорошо знакомо, классификация всякой всячины, оставшейся после смерти.

Снизу донесся звук приближающегося мотоцикла.

Кристи наклонила голову.

— Я слышала «Харлей». Кажется, Джек уже дома.

— Как у вас продвигаются дела?

Ее выражение было кислой смесью скептицизма и безнадежности.

— Бадер был чрезвычайно организованным большей частью, но, наверное, потерял энтузиазм для таких работ. Посмотрите на все это. Клянусь, если меня объявят неизлечимой больной, я очищу свои папки до того, как мне станет уже все равно. А вдруг вы хранили порнографические картинки, или что-то подобное? Ненавижу думать, что кто-то будет копаться в моих личных документах.

— В моей жизни нет ничего настолько интересного. Вам помочь?

— Вообще-то, нет, но моральная поддержка пригодится. Я тут сижу часами. Мне пришлось просмотреть каждую бумажку и выяснить, стоит ли ее сохранять, хотя большую часть и не стоит, насколько я могу судить. Что я вообще знаю? Все, в чем я не уверена, я складываю в кучку. Совсем уж явный мусор выбрасываю в мешок. Я не решаюсь измельчить ни одну бумажку и боюсь выбрасывать слишком много. Я знаю Беннета. Стоит только что-то выбросить, как он врывается сюда и спрашивает, где оно. Он делал это дважды и мне просто повезло, что мусор еще не вывезли. Мне пришлось копаться в темноте в мусорном баке.

В этой третьей стопке все, что выглядит важным. Вот, например, кое-что, что может вам понравиться.

Она взяла папку из стопки на столе и протянула мне.

— Бадер, наверное, собрал это в начале шестидесятых.

Это была коллекция вырезок из газет, связанных со скандальным поведением Гая. Я прочла первую попавшуюся, статью, датированную 1956 годом, описывающую арест двух несовершеннолетних, мальчиков тринадцати и четырнадцати лет, обвиняемых в вандализме. Одного из них отправили в тюрьму для малолетних правонарушителей, другого отпустили к родителям. Таких вырезок было штук двадцать пять. В некоторых случаях имена не назывались, из-за возраста арестованного или арестованных. В других статьях Гай Малек был назван по имени.

— Интересно, зачем Бадер хранил вырезки. Кажется странным, — сказала я.

— Может быть, чтобы напомнить себе, почему он выгнал парня. Думаю, что Беннет захочет иметь их, чтобы вооружиться, на всякий случай. Как утомительно принимать эти решения.

— Да уж, работенка, — сказала я и сменила тему.

— Знаете, что мне пришло в голову. Если два завещания были написаны с промежутком всего в три года, то двое свидетелей первого могли быть свидетелями и для второго. Особенно, если они были сотрудниками адвокатской фирмы.

Кристи посмотрела на меня с интересом.

— Хорошо подмечено. Вы должны рассказать это Доновану. Никто из нас не хочет видеть, как пять миллионов вылетят в окно.

В дверь постучали. Мы повернулись и увидели Мирну.

— Донован дома. Он попросил меня сервировать закуски в гостиной.

— Скажите ему, что мы сейчас спустимся, я только помою руки. О, и попробуйте найти двух остальных.

Мирна пробормотала что-то непонятное и покинула комнату.

Кристи покачала головой и сказала, понизив голос: — Она, может быть, и мрачноватая, но это единственный человек в доме, кто не пререкается со всеми.

Глава 8

Когда мы спустились, Донован был в гостиной. Он переоделся после работы, натянув тяжелый вязаный свитер кремового цвета и домашние брюки. Он сменил туфли на тапочки из овечьей шкуры, которые делали его ноги огромными. В камине горел огонь, и Донован переворачивал поленья. Он взял еще одно полено и положил сверху. Рой искр вылетел в трубу. Он вернул на место каминный экран, вытер руки носовым платком и посмотрел на меня.

— Вижу, вы познакомились с Кристи. Спасибо, что пришли. Это все упрощает. Хотите что-нибудь выпить? У нас есть почти все, что захотите.

— Бокал шардонне, если нетрудно.

— Я налью, — сказала быстро Кристи. Она подошла к буфету, заставленному бутылками с алкоголем. Бутылка шардонне охлаждалась в кулере, рядом с ведерком со льдом и набором бокалов. Она начала снимать фольгу с горлышка, глядя на Донована.

— Ты будешь вино?

— Пожалуй, за обедом. Думаю, сначала выпью мартини. Джин — зимний напиток Беннета, — добавил он для меня.

А, сезонный алкоголик. Какая хорошая идея. Джин зимой, возможно, водка весной. Летом будет текила, и он может закончить осенью бурбоном или скотчем. Пока Кристи открывала бутылку, я быстро огляделась.

Как и спальня наверху, эта комната была огромной. Вокруг четырехметрового потолка шел широкий бордюр, обои были в узкую голубую и кремовую полоску и слегка выцвели за годы. Восточный ковер палевой окраски был примерно пять метров в ширину и метров восемь в длину. Мебель была расставлена двумя группами. В дальнем конце комнаты, около окна, стояли друг против друга четыре кресла. В центре, напротив камина, располагались три больших дивана. Вся остальная мебель — шкаф, секретер и два резных инкрустированных стола, были такими, как я видела в антикварных магазинах, тяжелыми, вычурными, с ценниками, которые заставляют вас скривиться, потому что вы думаете, что не так их прочли.

Кристи вернулась с двумя бокалами вина и протянула один мне. Она села на один из диванов и я уселась напротив, пробормотав «спасибо». Голубой цветочный орнамент выцвел почти до белого, ткань протерлась на подлокотниках и подушках. Там стояла большая бронзовая ваза, полная свежих цветов, и несколько журналов «Архитектурный дайджест» лежали на стеклянном кофейном столике. Там еще лежала неаккуратная стопка того, что выглядело как открытки с соболезнованиями. Вспомнив, я достала свой напечатанный отчет и положила на столик перед собой. Я оставлю его Доновану, чтобы у него была копия.