За час до полуночи (пер. Максима Дронова)

ТАК ЗНАЧИТ ОНА ВСЕ-ТАКИ РЕШИЛА ОТБРОСИТЬ СТРАХ, НО СЛИШКОМ ПОЗДНО.

Я вспомнил, что Хоффер сказал о Чиччио, и мысль об этом потном, сопящем на ней животном добила меня окончательно. Единственным светлым проблеском во всем этом вонючем деле была напрасная попытка этой девушки спасти меня. Я выбежал на террасу и через сад во двор позади дома.

Я мог выбирать из трех машин, стоявших в гараже, но взял красную «альфу» Марко, главным образом потому, что скорости у нее переключались автоматически и мне нетрудно было бы управлять ею одной рукой. То, что он оставил ключи на виду, тоже сыграло свою роль.

Должно быть, они услышали, что я еду, когда я заворачивал за угол, но привратник уже стоял в дверях сторожки и узнал меня, когда я подъехал ближе. Ворота отворились долей секунды позже, слишком поздно для Марко, который бежал по аллее и был еще в десяти ярдах от меня, когда я выжав скорость, послал «альфу» в ночь.

* * *

Милях в трех от Палермо я увидел огни в темноте и несколько машин, перегородивших дорогу. Я затормозил и влился в медленно продвигавшийся поток автомобилей, который полицейский переводил на другую полосу.

В луже бензина, разлившейся по шоссе, вспыхивали язычки пламени, а сзади, врезавшийся в бетонное ограждение, пылал «мерседес».

Поравнявшись с полицейским, я высунулся из окна машины.

– Что с водителем?

– А вы как думаете?

Он махнул мне, чтобы я проезжал, и я опять окунулся в ночь. Так вот каково правосудие мафии. Быстрое и неумолимое... Дед отомстил. Но остальные – мои, остальные – моя «вендетта». Тут уж я никому не позволю себя провести.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В Палермо все еще была Страстная Неделя – я совсем позабыл об этом, – и улицы были запружены народом. Казалось, все веселились и радовались жизни, и, когда хлынул дождь, никто не обратил на это ни малейшего внимания.

Фейерверк начался, когда я свернул на Виа Витторио Эммануэле и поехал к собору. Гигантские красочные цветы распускались в небе, и всюду вокруг меня царила смесь карнавального веселья и набожности, столь характерная для Сицилии.

Машин почти не было – это был вечер гулянья, но продвигался я медленно, поскольку толпа зачастую выплескивалась с тротуаров, запруживая мостовую.

Я снова вспотел, и голова моя, как и прежде, кружилась. Наверно, после снотворного, но, может быть, силы мои были уже на исходе. Как бы там ни было, я чувствовал себя чужаком на этом празднике, посторонним, который заглядывает в щелку.

Все казалось мне каким-то нереальным: хлопки фейерверка, всполохи огней, гул толпы. Позади приближалась процессия кающихся грешников в одеяниях из мешковины; впереди брели трое, пошатываясь под тяжестью креста, и Мадонна плыла над толпой, освещенная горящими факелами.

Пение ширилось, отдаваясь у меня в голове, подобно гулкому морскому прибою. Бичи взлетали над головами и громко щелкали, а смрад ладана и горящего свечного сала казался невыносимым. Но тут процессия кончилась, толпа расступилась, и я поехал дальше.

Опустив стекло, я вдохнул свежий влажный воздух, обдумывая, что ждет меня на вилле Хоффера.

Во-первых, охранник у ворот со своей винтовкой. Но другого пути все равно нет, разве что перелезать через стену в пятнадцать футов высотой. На самой вилле еще двое слуг и двое работников кухни... Оставались Чиччио, Пайет Джагер и мой друг Берк. Со своей стороны, я мог противопоставить им только свою левую руку и «смит-вессон» с пятью патронами в барабане. Вполне достаточно, если учесть мое состояние.

Вооруженный человек – если он, конечно, профессионал – может убивать двумя способами. Первый – в мгновенном ослеплении, вызванном вспышкой ярости или гнева. Обычно такое бывает, когда защищаешь собственную жизнь или жизнь своего патрона.

Второй способ в корне отличается от первого. Это хладнокровное, преднамеренное убийство, где тщательно просчитаны все ходы, а опасные, рискованные моменты заранее предусмотрены. Но это еще не все. Внутренний настрой не менее важен – когда ты весь, словно заведенная пружина часового механизма, и в нужный момент готов убивать.

В конечном счете, именно это отличает профессионала от обычных убийц. Готовность убить без колебаний – то, на что большинство людей просто не способны.

Я это мог. Я, Стейси Виатт, мог. Не раз делал это прежде, сделаю и сегодня. Странно, но мысль о собственной смерти не приходила мне в голову, также как преступник не думает о том, что его могут схватить.

Я затормозил, попав в пробку у моста через Орето по дороге на Мессину. Лицо у меня горело, возможно, от начинавшегося жара, и я подставил его под дождь. Струи были прохладными и освежающими, и тут вдруг произошло нечто странное. На мгновение гул двигателей словно растаял, все звуки исчезли, остался лишь шум дождя, шелестящего в листьях деревьев по ту сторону шоссе. Ощущение это было не похоже ни на что, испытанное мною ранее. Благоухание глицинии в саду дома, стоявшего на обочине, заполнило ночь, нестерпимое в своей сладости.

Но хрупкое очарование разбилось, когда сзади засигналили, и, трогаясь с места, я опять окунулся в действительность. Но была ли она реальна? Кто я? Что, черт возьми, происходит?

Когда после смерти матери я бежал с Сицилии, я убегал от множества вещей. От боли, пожалуй, и отвращения перед жестокостью жизни. И от деда, которого любил и который теперь представлялся мне чудовищем, наживающемся на несчастьях других и распоряжавшимся жизнью и смертью с уверенностью Господа Бога.

Однако в этом бегстве от внука Барбаччиа я также бежал и от того парня, которого все Виатты из клана Виаттов в Америке отказывались признавать. Я бежал от того Стейси Виатта, которого сделали из меня обстоятельства.

И у меня была возможность обрести самого себя, собственную сущность – себя, и никого более. На какое-то время этого было достаточно, и все шло как надо. Я был занят этим до Мозамбика и Лоренцо Маркеса, мог бы заниматься и дальше и обрести направление, цель в жизни без посторонней помощи.

Но тут на пути возникли «Огни Лиссабона». Я встретил Шона Берка, стал зависим от него. И так оно и шло вплоть до Ямы. Да, я изведал и это – полностью, до конца – был в дерьме и во мраке. Но выжил и нашел в себе другого Стейси Виатта, такого, которого не знал прежде – кто задавал вопросы, множество всяких вопросов.

Мое возвращение на остров было неизбежно, теперь я это понял. Мне нужно было снова увидеть этого невероятного человека, неотделимого от моего детства – Вито Барбаччиа, капо мафии всей Сицилии, который пытался убедить меня, что я такой же мафиозо, как и он, только рангом повыше. И который уже видел меня во главе Совета, когда его самого не станет.

Однако он ошибается. Я не тот человек, которого вылепил Берк, не наемный убийца, выдающий себя за солдата, но также и не улучшенный вариант собственного деда. К дьяволу их обоих!