За час до полуночи (пер. Максима Дронова)

– Ну, ну, не так шустро, – проговорил Марко. – Это счастье, что ты еще жив остался.

– Ты не прав, – возразил я. – Ты крайне и бесконечно не прав, Марко. Я абсолютно неуязвим и собираюсь жить вечно.

Марко больше не улыбался, и, когда дверь отворилась и в комнату быстро вошел Серда, по выражению его лица до меня дошло, что я, должно быть, кричал.

На тумбочке у кровати лежал «смит-вессон»; я потянулся за ним, взял и прижал к лицу. Металл был обжигающе-холодным, или это только показалось мне? Потом я посмотрел на встревоженные лица Марко и Серды и спросил:

– Где она?

– У меня в спальне, – ответил Серда.

Я уже вскочил на ноги и, слегка пошатываясь, бросился к дверям, вырываясь из рук Марко. Передо мной стоял Серда, который распахнул дверь, и в полумраке спальни печальная женщина, оказавшаяся его женой, с тревогой подняла на меня глаза, отвернувшись от кровати.

Благородная Джоанна Траскотт лежала совершенно неподвижно, лицо ее было словно вылеплено из воска, а голова перевязана чистой полосой из простыни.

Я повернулся к Марко:

– Что происходит?

– Ей нехорошо, Стейси. Я разговаривал с капо по телефону. Ближайший доктор в двух часах езды отсюда, но его уже вызвали.

– Она не должна умереть, ты слышишь?

– Конечно, Стейси. – Он похлопал меня по плечу. – Из Палермо уже выехала «скорая» с двумя лучшими на Сицилии врачами из частной клиники. С девушкой все будет в порядке; я сам пригляжу за ней. Состояние тяжелое, но рана не смертельная. Тебе не о чем беспокоиться.

– Кроме как о Хоффере, – уточнил я. – Он-то думает, что она умерла, и для него это очень важно. – Внимательно посмотрев на Марко, я покачал головой: – Но ты-то ведь знаешь об этом, правда? Тебе же все известно?

Марко не знал, что ответить, и попытался ободряюще улыбнуться.

– Забудь о Хоффере, Стейси. Капо сам с ним разберется. У него уже все схвачено.

– И когда же это случится? Через неделю? Через месяц? Хоффер использовал меня, разве не так, Марко? Он использовал меня, так же, как тебя и всех остальных.

Я обнаружил, что все еще сжимаю «смит-вессон» в левой руке и засунул его в кобуру.

– Этого больше не будет. Я сам сведу с ним счеты.

Обернувшись, я посмотрел на девушку. Если она еще дышит, то жить ей осталось недолго – так, по крайней мере, мне показалось. Я повернулся к Марко:

– Поехали. На твоей «альфе». Встретим их по дороге.

Он нахмурился.

– Нет, лучше подождать, Стейси. Опасно ехать по горным дорогам после такого дождя. Покрытие наверняка расползлось.

– Он прав, – вмешался Серда. – Если дождь вскоре не прекратится, никаких дорог вообще не останется.

– В таком случае «скорая» сюда не доберется, – спокойно заметил я.

Серда, нахмурившись, повернулся к Марко; тот пожал плечами, словно сдаваясь.

– Может быть, он и прав.

Все сразу засуетились. Джоанну завернули в одеяла, снесли вниз и поместили в стоявшую во дворе «альфу», предварительно напихав между сиденьями побольше одеял. Я сел рядом с водителем, и Серда нагнулся, пристегнув меня для верности ремнем.

– Не забудь передать от меня привет капо и слова глубочайшего уважения, – сказал он мне. – Скажи, что я выполнил все его указания в точности.

– Непременно передам, – ответил я, откинулся на сиденье и в ту минуту, когда мы отъезжали, воскликнул по-английски:

– Вперед! На мафию!

Боюсь, однако, что значение этого емкого английского выражения не дошло до старого трактирщика.

* * *

Я оказался абсолютно прав относительно горных дорог: они расползались буквально под колесами нашей машины. Мы тащились вниз по склону со скоростью не более двадцати миль в час – если бы Марко попытался ехать быстрее, мы, без всякого сомнения, улетели бы в пропасть, а «альфа» явно не создана для полетов.

Не то чтобы я очень волновался. От судьбы, как говорится, не уйдешь – я был готов ко всему. Сицилийцы древний народ, и их спокойное восприятие неизбежности заговорило во мне сейчас. Нечто подсказывало мне, что игра еще не закончена и развязка впереди. Она казалась мне неотвратимой, как рок, от которого никому не уйти. Ни мне, ни Берку.

Меня согревала также мысль о том, что Марко когда-то занял третье место на тысячемильном ралли, управляя автомобилем, который был снаряжен на деньги деда и его деловых партнеров.

Я задремал. А когда открыл глаза, мы уже проезжали Викари – это означало, что я проспал два часа.

Джоанну Траскотт переносили в санитарную машину на носилках. Я попытался вылезти из машины и обнаружил, что ноги меня не слушаются; тут дверца отворилась, и я повалился вбок, прямо на руки седобородого человека в белом халате.

Дальше я почти ничего не помню, за исключением того, что где-то неподалеку маячил Марко, но в основном мне запомнилось лицо человека с седой бородой и очки в золотой оправе. Удивительно, до чего же респектабельно может выглядеть доктор, даже если он мафиозо.

Рядом лежала Джоанна – это я помню, – и доктор склонился над ней, а потом его седая борода снова надвинулась на меня, золотая оправа заблестела, а в руке оказался шприц.

Я попытался было сказать «нет», воспротивиться и поднять руку, но ничто, казалось, во мне уже не действовало. Потом снова нахлынула тьма – мы с ней успели крепко сдружиться.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Снаружи за высокими – от пола до потолка – французскими окнами, выстроились в ряд тополя, словно солдаты в ожидании сигнала, черные на рдеющем пламени заката. Длинные белые занавески колыхались, надуваемые легким ветерком, совсем призрачные в прохладном полумраке комнаты.

Возвращение к жизни всегда болезненно, но оно далось мне легче благодаря этому прекрасному вечеру. Я был снова здоров, спокойный и отдохнувший, и не ощущал боли, пока не шевельнулся, и она не полыхнула, обжигая правое плечо. Сиделка в ногах кровати читала книгу при свете ночника. Она повернулась, заслышав шорох, и накрахмаленная белая косынка нимбом засияла вокруг ее лица Мадонны. Она склонилась надо мной; никогда в жизни я не знал ничего прохладнее этой руки, коснувшейся моего лба.

Сиделка вышла, бесшумно прикрыв за собой дверь. Та почти тотчас же открылась опять, и в комнату вошел седобородый.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он по-итальянски.

– Снова живым. Необычайно приятное ощущение. Где я?

– На вилле Барбаччиа.

Он включил лампу на столике у постели и проверил мой пульс. Вид у него был чрезвычайно сосредоточенный и серьезный. Затем, как и следовало ожидать, появился стетоскоп, который некоторое время тыкался мне в грудь.