За Калинов мост

– Ну, пока нам это не грозит. Травки-то у нас нет. И, наверное, ты права – она уже перенесла нового хозяина на ту сторону...

Игорь сжал губы, еще не вполне понимая, насколько страшно то, что произошло, не желая этого понимать.

– Погоди! Давай посмотрим, где она! У меня же есть блюдечко, Авдотья Кузьминична дала мне его с собой. Вот, смотри, и гребешок, который ты мне подарил... – Маринка вытащила непонятно откуда блюдце с серебряной амальгамой и костяной гребень, – как хорошо, что ты за мной пришел, Медвежье Ухо... я думала, этот гребешок – единственное, что мне от тебя осталось... Я думала, больше никогда тебя не увижу...

Ее глаза наполнились слезами.

– Ну что ты, Огненная Ладонь... – Игорь поцеловал ее в макушку, – не плачь, я же пришел...

– Это я от счастья. Я так счастлива, что ты за мной пришел. Я не могла сидеть на берегу, со всеми, кто хочет вернуться, мне так хотелось им сказать, что ты за мной придешь, мне и сейчас так хочется, чтобы все увидели, что ты за мной пришел... Но я боялась, я не хотела... я нарочно ушла оттуда, чтобы не ждать. Я бы никогда не попросила тебя об этом, но теперь я так счастлива.

– Маринка, моя Маринка... Я во всем виноват, это же я во всем виноват. Я сам привез тебя в ловушку, я не смог тебя защитить, а теперь еще и потерял перелет-траву...

– Мы ее найдем и вернем. Не смей себя ни в чем обвинять, слышишь? Вот смотри, – она воткнула гребень в волосы и повернула блюдце к Игорю, – покажи нам нашу травку, зеркальце!

Серебряная амальгама перестала отражать зелень вокруг, и на ней появилось отчетливое изображение серого скошенного поля, по которому, сжимая стебель перелет-травы в руке, на Сивке скакал потомственный маг и целитель.

– Это Волох! – вскрикнула Маринка, и Игорь не понял – с гневом, с испугом или с радостью, – это он! Значит, он тоже здесь! Как он тут оказался?

– Похоже, герой спецназа лишил меня возможности отправить его сюда самому... – глухо прорычал Игорь. Значит, лысая голова мага ему не померещилась – он действительно видел его. Оттого, что Волох мертв, он не почувствовал никакого удовлетворения, скорей, разочарование. Игорь не задумывался о мести, только помнил острое желание убить колдуна в первые минуты после смерти Маринки. Надежда вернуть ее отодвинула эту мысль в сторону, но стоило ему увидеть мага, как ненависть снова стиснула грудь и заставила сжаться кулаки. Глаза его сузились и громко скрипнули зубы.

– Ты чего, медвежонок? – испуганно спросила Маринка, – я тебя не узнаю... Ты же говорил, что Медвежий Клык для тебя слишком кровожадно. А сам?

– Значит, я убью его еще раз, – он вскочил на ноги, – пойдем.

– Погоди, медвежонок, погоди... Здесь никого нельзя убить, здесь нет смерти.

– Правда? А жаль... – процедил Игорь сквозь зубы.

– Давай посмотрим. Блюдечко, покажи мне и его и Калинов мост сразу. Да не так!

Игорь глянул на круглый экран: он разделился на две половинки, в одной из которых Волох скакал на коне по полю, а в другой над рекой изгибался ажурный мост.

– Не так, издали покажи, сверху! – недовольно проворчала Маринка.

Картинка соединилась в одну и стала похожа на съемку с самолета.

– Смотри! Он скачет вовсе не к Смородине, он скачет совсем в другую сторону! – Маринка ткнула в блюдце пальцем, – и он очень далеко. Зачем? Почему?

– Ты у блюдечка спроси, – посоветовал Игорь. Значит, маг еще не успел ускользнуть. Значит, еще есть надежда. Игорь и сам не знал, чего хочет больше – вернуть коня и травку, или наказать колдуна за Маринкину смерть.

– Покажи нам, куда он скачет, – попросила Маринка, но блюдце показало ей унылый горизонт скошенного поля, и Маринка поправилась, – покажи нам цель, к которой он скачет.

Очень красивая и совсем юная девушка появилась на экране. Она была, наверное, ровесницей Светланки: тоненькая, невесомая, с длинными темными волосами, волнами лежащими на плечах... Ее распахнутые огромные глаза смотрели из блюдца спокойно и радостно.

– И вот этот ангел понадобился лысому извращенцу? – не удержалась Маринка.

– Наверное, она умерла давно, – Игорь пожал плечами. Ему вдруг стало жаль колдуна – он хотел раздобыть перелет-траву, имея перед собой точно такую же цель, как и сам Игорь: спасти чью-то жизнь. Но разве можно идти к своей цели по трупам? Убить Маринку, походя, между делом, для того чтобы вернуть жизнь другой девушке?

– Маринка, – он прижал ее к себе, – это моя травка. Моя, а не его. Если его нельзя убить, я просто не выпущу его отсюда!

Маринка помолчала, а потом судорожно сжала руками его локти:

– Я... я очень люблю тебя, медвежонок... и я очень боюсь за тебя.

Нет, она не верит, что он может справиться с колдуном... Она действительно любит его, но не верит. Она не понимает, что сейчас он готов разорвать Волоха на куски голыми руками, и одной только ненависти ему хватит, для того чтобы победить.

– Пойдем, – Игорь сжал губы, – будем ждать его у моста. Рано или поздно он туда придет.

Волох валялся у хрупкой девочки в ногах, но она только брезгливо морщила лицо и отступала шаг за шагом. Игорю было неприятно смотреть на это, но он боялся пропустить минуту, когда маг отчается ее уговорить и повернет назад.

Они с Маринкой сидели в кустах у молочной реки неподалеку от переправы, чтобы никому не попадаться на глаза, хотя вокруг было тихо и пустынно.

– Поспи, медвежонок, – предложила Маринка, – я разбужу тебя, если кто-нибудь захочет к нам подойти. Никто тебя не увидит. Колдуну нужно несколько часов, чтобы вернуться.

– А если я буду храпеть?

– Ты спишь тихо.

Игорь покачал головой:

– Нет. Старуха не велела спать. Я уже проспал травку. Между прочим, три предыдущие Маринки тоже пытались меня усыпить.

– Правда? Тогда не спи. А ты бы узнал меня, если бы нас четверых поставили в ряд и не разрешили ничего говорить?

– Конечно, – соврал Игорь.

– Да? А как?

– У тебя совсем другое платье, – улыбнулся он и поспешно добавил, – и ты гораздо красивее их.

Она засмеялась, а потом вздохнула и положила голову ему на плечо:

– Как хорошо, что ты пришел, медвежонок. Если бы ты знал, как мне было страшно... Там, в лесу, я думала, что Сергей тебя убил.

Игорь обнял ее и посмотрел в блюдце: Волох садился на каурого Сивку. Зубы сжались сами собой, и верхняя губа непроизвольно поползла вверх.