За краем пустошей

Разве не выдалось неурожайным это лето? Разве не сгнили на корню посевы? Разве не умирали в колыбели младенцы?.. Оборванные и отчаявшиеся нищие на дорогах выкрикивали проклятья. Пропадали ушедшие в лес за хворостом люди. И совсем недавно безо всякой причины утопилась во рву одна из служанок… Ведьма. Пусть шёпотом, пусть с оглядкой, но это слово звучало всё чаще и чаще.

Я смотрела вниз и душу медленно заполняла тревога. Беспричинная? Наверное. Но где отец? Где брат? Почему я не видела их среди суетящихся во дворе людей? Я уже не просто смотрела вниз, я высматривала там своих родных. Через двор проходили многие – знакомые и не очень, и даже вовсе незнакомые… вот только ни отца, ни брата среди них не было.

– Мэри, ты куда?

Но я уже бежала вниз по лестнице, забыв даже накинуть плащ.

Поначалу на меня не обращали внимания. Дворы, арки, свисающие со стен голые плети плюща, снова арки, переходы, дворы. Чавкает под ногами превратившийся в грязную жижу снег. Намокший подол платья зацепился за створку калитки в крепостной стене. Я наклонилась, чтобы освободиться, а когда снова выпрямилась, поняла – вокруг что-то изменилось. Люди продолжали суетиться, но как-то иначе. И иначе звучали голоса…

– Мэри?

То, каким тоном меня окликнули, заставило сердце подскочить. А когда кто-то крикнул, чтобы меня не пускали дальше, я побежала.

Когда я сбежала с крепостного вала, меня всё-таки перехватили, но я успела увидеть… Красные лужи, растопившие снег. Свет факелов на испуганных, побледневших лицах. У читающего молитву капеллана дрожат губы. Громко трещат доски – двое стражников разламывают большой, грубо сколоченный крест. Ещё один торопливо раскидывает сложенный хворост. На пожухлой траве лежат кое-как накрытые окровавленной мешковиной тела… их не двое, их больше… Я кричу. Чьи-то руки держат меня. Слёзы обжигают щёки. Сквозь слёзы я вижу неподвижно стоящую чуть поодаль леди Элис, окружённую перепуганными служанками. Её лицо спокойно. На её платье брызги крови. Я кричу. Я вырываюсь. Я вижу, что с одного из тел сползла мешковина. Белеет обломок кости. Блестят в свете факелов вырванные внутренности. Я кричу…

Мне так и не позволили тогда взглянуть на тела отца и брата. Всё, что я видела – неясные очертания под окровавленной мешковиной. Никто не знал, что тогда произошло. Никто, кроме леди Элис, но она молчала. Её нашли, стоящей возле обложенного хворостом вкопанного в землю креста. На хворосте валялись обрывки прочных верёвок, разорвать которые человеку вряд ли под силу. У ног леди Элис лежали мёртвые тела, которые словно терзала стая волков. Но поблизости не было волчьих следов. Лицо леди Элис было бледным и безучастным. И с того момента она не проронила ни слова. Ни на следующий день, когда капеллан пытался её исповедовать. Ни через неделю, когда были преданы земле тела погибших. Ни через месяц, когда вдовствующая графиня отправляла её на попечение монахинь отдалённого монастыря, надеясь, что через три года, когда та станет совершеннолетней и должна будет выйти замуж, страшный случай забудется.

А спустя ещё месяц над могилой сэра Фрэнсиса поставили мраморное надгробие, которого я, никогда не входившая в склеп Стэнфордов, не видела воочию. Но которое с того времени преследует меня в снах.

И вот три года прошли. Леди Элис вернулась – то ли для того, чтобы выйти замуж, то ли чтобы расторгнуть помолвку и вернуться в монастырь. Я молилась про себя, чтобы правдой оказалось второе. А перед глазами стояли накрытые окровавленной мешковиной тела отца и младшего брата, бледное лицо капеллана, притихшая толпа вокруг, и леди Элис в забрызганном кровью платье…

Оставив ахающую, шепчущую, возбуждённую толчею, я вышла на открытую галерею и, чтобы хоть немного успокоиться, стала разглядывать заполнивших двор гостей. Стекающий по плечам бархат плащей, облачка перьев на шляпах, переливающиеся под солнцем складки шёлка. Грациозные поклоны, любезные улыбки, надменность, смягчённая этикетом…

Этого человека я сразу выделила из блестящей толпы. Он был одет очень просто, едва ли не бедно, и в любом другом месте, наверное, мог показаться незаметным, но среди роскошно одетых гостей это, вкупе с высоким ростом и прямой осанкой, бросалось в глаза. Впрочем, я бы всё равно вряд ли выделила его из других, не встреться случайно с ним взглядом. Пересечение было мимолётным, и я тут же поспешила зайти за витую колонну, пока никто не заметил, как мои щёки заливает горячая волна. Наш капеллан сказал бы про этого человека, что один только его взгляд – уже смертный грех, который нужно долго и усердно замаливать.

Справившись с непрошеным румянцем, я выглянула из-за колонны, но незнакомец уже смотрел в другую сторону. Я едва не разозлилась на себя – отвлечься от дурных мыслей можно и как-нибудь иначе, для этого не обязательно строить глазки первому встречному.

Миновав галерею, я поднялась в пустующую сейчас замковую церковь и опустилась на колени возле алтаря. Однако слова молитвы бледнели и путались, а вместо них в голове звучал вчерашний разговор с леди Камиллой, на который я решилась, пользуясь своим привилегированным по сравнению с обычной прислугой положением. Всё-таки – дочь погибшего начальника гарнизона, сирота, взятая не столько в услужение, сколько на воспитание, и выросшая вместе со своей госпожой.

– Умоляю вас, миледи, не сочтите меня неблагодарной… – Я даже не пыталась скрыть дрожь в голосе. – Я всей душой люблю вас, но не смогу остаться у вас в услужении по возвращении леди Элис.

– Ты хорошо подумала, Мэри? Мне будет тебя не доставать.

– Мне больно покидать вас, но…

– Мэри, не думай, будто я тебя не понимаю! Но не принимай поспешных решений. Годы, поведённые в монастыре, научили леди Элис думать о душе. О своей, и своего отца. И о судьбе других людей. Она приедет лишь для того, чтобы расторгнуть помолвку и отписать своё наследство монастырю. И удалится туда снова, уже навсегда.

Леди Камилла поймала мой удивлённый взгляд и добавила:

– Я знаю это наверняка. Мэри, не смотри так. Ты не доверяешь моим словам?

– Упаси меня боже, миледи! Я всецело доверяю вам. Вам! Но не леди Элис. Что, если это лишь уловка, и, приехав, она изменит решение?

– Мэри, ты к ней несправедлива. Какова бы ни была леди Элис, но понять очевидное она способна: её появление разрушит мирную жизнь в графстве. Люди ничего не забыли. Её продолжают считать ведьмой, как и три года назад. – Леди Камилла снова взглянула на меня и не сдержала вздоха. – Да, я тоже не верю, что она впрямь хочет пожертвовать собой ради благополучия своих подданных. Но правда в том, что она попросту не сможет управлять графством, где её боятся и ненавидят. Да и посвятить себя богу – не жертва, а честь.

– Сэра Фрэнсиса, упокой господь его душу, тоже не все любили, зато все боялись…

– Мэри, одно дело – мужчина, и совсем другое – женщина! Леди Элис не сможет подчинить и заставить присягнуть себе бывших вассалов отца. Впрочем, если она не прислушается к голосу разума, ей помогут принять правильное решение. Всё унаследованное богатство не поможет ей пересилить обвинение в колдовстве, высказанное сразу несколькими уважаемыми людьми.

От этого разговора, каждым словом врезавшегося мне в память, блёкло даже солнце, льющееся сквозь оконные витражи и мозаикой ложащееся на каменный пол. То, что леди Камилла повторяла чьи-то слова, было очевидным, и не важно, чьи именно – своей матери, капеллана, или кого-то ещё. Важным было то, что в воздухе грозовой тучей висела опасность. Упоминание о колдовстве, намёки на плетущиеся интриги, приезд леди Элис и последствия, которые он вызовет… Мне было страшно. Чётки в руках послушно отсчитывали молитвы, губы механически повторяли затверженные с детства слова, но на душу не сходило спокойствие. Мне действительно было очень страшно.

Погрузившись сначала в свои невесёлые мысли, а потом в молитвы, я не поняла, что прошло довольно много времени. Когда я покинула церковь, солнце уже клонилось за полдень. Оставалось надеяться, что леди Камилла не успела меня хватиться. Сейчас и двор, и галерея были пусты, если не считать изредка пробегающих туда-сюда слуг. Но едва я подумала, что ещё несколько минут одиночества придутся весьма кстати, в конце галереи появился человек, попасться которому на дороге я хотела меньше всего.

Сэр Джозеф, барон Ховард недавно поверг в уныние поклонников леди Камиллы, став её женихом, однако же, несмотря на его знатность, богатство и красоту, я очень сочувствовала своей госпоже.