За тебя, Родина!

Дальнейший полёт прошёл нормально, хотя куда пропало его звено он так и не понял. Радио только шипело, не давая возможности связаться с ними. Но это ладно, на горизонте появилась другая проблема, куда более важная.. Как садиться? С повреждённым рулём высоты была большая опасность при посадке просто уйти в короткий штопор, из которого он уже не выйдет. Кто знает сколько ещё издевательств над собой вытерпит хвост? Из-за выступающего гаргрота его не было видно, приходилось лишь гадать словно в лотерею. Над Дюнкерком тот выдержал, но каков его предел? Это можно узнать только на практике, вот только быть подопытной мышью не было никакого желания. Жизнь одна и надо её ценить, потому что никто другой о ней не позаботится лучше него самого.

Самый оптимальный вариант, подняться выше и спрыгнуть с парашютом, невозможен по той же причине. Можно только снижаться, причём медленно и плавно. Ганс по наземным ориентирам определил что уже приближается к аэродрому и заранее взял нужный курс, чтобы сесть сразу а не наворачивать круги. Вон впереди и аэродром показался.. Что ж, за время полёта он снизился до пятидесяти метров и летел над самыми верхушками деревьев, осталось выйти на глиссаду, выпустить шасси, убавить скорость и сесть.. Ничего сложного, учитывая сколько раз Фипс это делал. Если не считать повреждённый руль высоты, конечно. Это совсем другая ситуация, тут не поспоришь. Он пролетел над последними деревьями и нажал кнопку выпуска шасси, надеясь что оно выдержат.

Вообще, шасси было настоящим проклятием "Мессершмитта". Из-за предельно обжатого фюзеляжа их колея была узкой. А сами стойки шасси сделали высокими, чтобы винт не цеплял землю. Мало того, из-за стремления максимально облегчить конструкцию крепления стоек были слабыми. Но и это ещё не всё! Ось вращения винта располагалась сравнительно низко и при посадке пилоту приходилось задирать нос. Малейшая ошибка при манёвре и на малой скорости машина валится на крыло! И если шасси не выдерживало такую грубость, а оно и так было непрочным, то самолёт ложился на брюхо. В противном же случае он капотировал и переворачивался. Ганс сам неоднократно был свидетелем таких аварий и имел много претензий к изделию Вилли Мессершмитта по этому поводу. Слов нет, у его машины куча достоинств но также есть весьма серьёзные недостатки, одна из которых сейчас грозит ему гибелью.

Уже снизившись метров до двадцати Фипс хотел мягко сбросить скорость, но внезапно на ВПП выбежал какой-то солдат, отчаянно размахивая двумя красными флагами. Вдобавок к этому от КП взлетела вверх красная ракета. Посадка запрещена?! Что за чёрт? Он по привычке осмотрелся, может кто-то летит за ним? Нет, небо чисто, ВПП пустая.. Они там слепые, не видят что у него проблемы? Тем не менее Ганс подчинился, дал газ и по широкой дуге облетел аэродром, ощущая что самолёт явно не слишком охотно исполняет его желание. Посмотрев вниз Фипс разглядел собравшуюся возле КП толпу из лётчиков которые, задрав головы вверх, махали ему руками и что-то кричали. А рядом с ними металась маленькая собачка, его Минки-Пинки. Снова в небо устремился красный шарик, показывая что запрет по-прежнему действует. Что происходит? Мало того что хвост повреждён так ещё и горючее почти кончилось! Ладно, плевать, есть разрешение или нет но он всё равно сядет, и пошли они все к чёрту!

Приняв твёрдое решение Ганс снова зашёл на глиссаду и выпустил шасси. И опять на поле выскочил тот самый солдат или техник! На этот раз он поступил по-другому. Фипс увидел что выбежавший зачем-то подогнул правую ногу, растопырил руки в стороны и нелепо запрыгал на левой ноге, словно исполняя какой-то дурацкий танец. Пилот от удивления замер, глядя на этого придурка. Он что, шнапса перепил?! И тут молнией мелькнула озаряющая сознание мысль - правое шасси не вышло! Наверное, пока Ганс играл роль утки для дюнкеркских охотников на малой высоте, одному из них улыбнулась удача и его пуля повредила шасси. Вот почему запрет посадки и красные ракеты! Сообщить они ему не могут, похоже, радио во время боя вышло из строя. Но почему не горит лампочка? Перебита электроцепь? Ладно, это станет ясно потом, сейчас-то что делать?

В который раз дав обороты мотору он заново начал по широкой дуге обходить аэродром, лихорадочно размышляя как выкрутиться из этой ситуации. Вверх нельзя, только вниз. Горючего ещё минут на пять, не больше. Фипс раз за разом нажимал кнопку выпуска шасси но очередная красная ракета показала что все его усилия бесполезны. Что ж, всё равно придётся рискнуть и сесть! Больше тянуть нельзя!

И вот Ганс в третий раз заходит на посадку! Человек стоит прямо посередине ВПП, как мельница машет флагами и прыгает на одной ноге, но пилот не обращает на него внимания. Если тот не самоубийца то отпрыгнет в сторону. Убрать газ, опустить закрылки.. скорость едва позволяет "Эмилю" держаться в воздухе, он на грани сваливания! Высота метров пять.. Ещё больше снизить скорость, нос вверх, руль высоты тоже!!.. Солдат, поняв что его усилия остановить лётчика не возымели успеха, шустро бросается на обочину.

Сзади какой-то треск и машина валится к земле с креном влево. Резко приблизившаяся сбоку земля и удар, от которого у Фипса лязгнули зубы! В следующую секунду самолёт накреняется вправо, на фонарь летит земля полевого аэродрома. Затем, видимо, ломается стойка левого шасси, машина выпрямляется и на скорости буквально ползёт вперёд, поднимая перед собой густую тучу пыли. Лопасти винта изогнуты по направлению к кабине, внутри невообразимый шум и грохот, Ганса трясёт словно он едет на велосипеде по грубому булыжнику средневековой мостовой.

Это продолжается, казалось, очень долго, но рано или поздно всё заканчивается. "Эмиль", пропахав своим корпусом ВПП на расстоянии почти сотни метров, наконец, остановился и затих. Фипс, ещё не веря в то что он выжил и даже не сломал себе что-нибудь важное, осторожно повернул голову и огляделся. Пожара не было, бензином не пахло, значит ему очень повезло. Глянув в фонарь Ганс разглядел как к нему несётся пожарная машина и медицинский "Опель-Блиц". За ними от КП бежала толпа сослуживцев, но всех обогнал маленький четырёхногий клубок шерсти, который бежал к нему во все свои собачьи силёнки. Он открыл фонарь, подтянулся и вылез наружу, жадно вдыхая свежий воздух. Милая Минки-Пинки, как же приятно её видеть!..

..Уже через пару минут, ласково гладя по голове неистово вылизывающую его лицо таксу, Фипс посмотрел назад. Там, в том самом месте где он впервые коснулся земли, лежал хвост самолёта, оторванный при посадке. Из места разрыва торчали тросы и разные детали конструкции. Что ж, скорее всего, на сегодня его рабочий день закончен, и после рапорта о результатах вылета его отпустят в казарму. Как оказалось, звено Ганса потеряло своего командира во время боя а потом, из-за поломки радио, не смогло с ним связаться. Не найдя Фипса они решили что он погиб и полчаса назад вернулись на аэродром, на дозаправку и пополнение боекомплекта. Злость на них уже ушла и Ганс, не отвечая на шквал вопросов товарищей, направился на КП, продолжая поглаживать льнущую к нему Минки-Пинки. Подоспевший тягач уже цеплял обломки его "Эмиля", чтобы оттащить их с ВПП, а другие самолёты заводили моторы и стояли в готовности к выруливанию на старт. Война продолжалась.

Южное предместье Дюнкерка, Франция.

26 мая 1940 года. Ранний вечер.

Гюнтер Шольке.

– Оберштурмфюрер? Командир? Вставайте!
– ворвался в его затуманенное сознание голос Брайтшнайдера.

Гюнтер сквозь сон недовольно заворчал, с трудом задавив желание послать несносного заместителя к дьяволу. Какого чёрта?! Он же только лёг! Шольке открыл словно налитые свинцом веки и смутно различил стоящего на пороге палатки Бруно.

– Чего тебе надо, изувер? Дай поспать..
– буркнул он, надеясь что тот снова исчезнет и можно будет опять сдаться ласковым объятиям Морфея.

– Извините, оберштурмфюрер, я бы с радостью, но вас через десять минут вызывает к себе наш Зепп..
– виновато но с налётом ехидства ответил громила.
– Весь полк уже на месте, скорее всего, зовут на совещание.

Гюнтер звучно зевнул, чувствуя как от такого известия сон неохотно отступает. Потянулся, мотнул головой, и хмуро воззрился на заместителя.

– Иди уже, сейчас встану!
– ответил он, с сожалением понимая что теперь поспать удастся не скоро.
– Стой! Сколько время?