За тебя, Родина!

Их сменяли только отрывочные кадры того как "Сосиска" с ожесточённым лицом выпускает на волю море огня, так и не прислушавшись как к его уговорам так и прямым приказам. Те жуткие крики и запах палёного мяса, которые его органы чувств, к сожалению, запомнили, хотя сам оберштурмфюрер в тот момент превратился в скандинавского берсерка, мутузя своего "поехавшего крышей" подчинённого. Вдобавок совесть и тут нашла к чему прицепиться, хотя в этом случае Гюнтер сделал всё что мог чтобы остановить Рауха. Она твердила что ему, как командиру, надо было сдать своего бойца фельджандармам СС за совершение военного преступления, а не покрывать его из-за страха за себя и свою карьеру. Её не убеждало что он так поступил не только из-за собственных интересов но и желая сохранить единство во вверенном подразделении. Принципы принципами но совесть это совесть, у неё совсем другие нравственные установки и она упрямо старалась заставить его поступить так как нужно ей для душевного спокойствия, невзирая на очень вероятные негативные последствия как для самого Гюнтера так и других солдат.

В общем, утро выдалось поганым, хотя проклятый дождь, наконец, затих и из-за разрывов туч выглянуло робкое солнце. Вчера Шольке до самого вечера занимался приведением своего подразделения в порядок, пополнял боеприпасы, помогал эвакуировать раненых и принимал вместо них скудное пополнение прямо возле того самого четырёхэтажного дома.

Потери вышли не то чтобы большие но довольно серьёзные. Погибли тринадцать его солдат и унтер-офицеров, ещё больше двадцати оказались ранены. Правда, пятеро легко, и изъявили желание остаться в строю. Осмотрев их Гюнтер разрешил это сделать только троим, отправив остальных вместе с товарищами в хозяйство Лауры, несмотря на бурные возражения.

Пополнение прислали всего двенадцать человек, из них девять снова "зелень" из учебных школ СС, один вернулся из госпиталя "Лейбштандарта", а ещё двое переведены из Дивизии Усиления, из которой потом создадут "Райх". Шольке уже знал что вчера эту дивизию из-за потерь отвели на пополнение в район Камбре, а этих, видимо, по какой-то причине сюда. Что ж, хорошо хоть это питомцы Пауля Хауссера а не "мертвоголовые" сторожа концлагерей Эйке. Хоть он сам пока ни разу не встречался с этой воинской частью СС но уже, почему-то, испытывал к ней стойкую неприязнь, включая её солдат и офицеров. Казалось бы, и те и другие принадлежат к одной организации, носят почти одинаковую форму, подчиняются Гиммлеру.. Но Гюнтер гораздо более благожелательно относился к частям Вермахта, чувствуя что у них с "Лейбштандартом" куда больше общего чем с охранниками лагерей. Да, они эсэсовцы, но воюют и рискуют жизнью на фронте точно так же как и обычные армейцы, а вот "мертвоголовые".. Сейчас подчинённые Эйке тоже на передовой но всё равно его неприязнь к ним не уходила, буквально впитавшись в плоть и кровь.

Тогда его внимание привлёк один из переведённых, высокий и сильный блондин с зачёсанными на одну сторону волосами. Квадратный подбородок, прямой взгляд с чувством превосходства оглядывает самого Гюнтера и всех вокруг. Вооружён пистолетом-пулемётом, на поясе подсумок с тремя запасными магазинами и две "картофелемялки". На петлице знаки различия штурмшарфюрера, высшего звания для унтер-офицера СС. На груди эсэсовца висит штурмовой пехотный знак в бронзе, молчаливо говорящий о храбрости парня.

Вчера ему было некогда знакомиться с новобранцами и он спихнул эту обязанность на Бруно, приказав тому пополнить самые поредевшие отделения, но сейчас решил восполнить этот пробел. Надо же командиру иметь хоть какое-то представление о новичках? Поэтому Шольке сразу после подъёма и завтрака сухпайками направился в ту комнату где разместились новенькие.

К его удивлению подошедшие вчера подкрепления тоже не спешили продолжать наступать дальше. Первый батальон СС и ещё два батальона Вермахта вместе с двумя десятками танков расположились прямо на том самом перекрёстке где ещё несколько часов назад гремел бой. Дом, где им дали последний отпор англичане и французы, был большой и его хватило чтобы вместить не только эсэсовцев но и часть армейцев. Остальные нашли себе укрытие от плохой погоды в соседних домах, тоже приводя себя в порядок. Прошлись по этажам, стащили все вражеские трупы в одну комнату и заперли дверь, чтобы те не воняли. Гражданских тоже собрали в кучу в паре квартир, велев сидеть тихо и не доставлять проблем.

Бруно уже был на ногах и, узнав что хочет командир, послал Ханке разбудить и привести штурмшарфюрера к ним, а сам наскоро сообщил Шольке минимум информации о новом бойце.

Эдмунд Штайн, 22 года, сын пастора из сельской местности возле Бамберга, севернее Нюрнберга. Как и многие поступил в СС добровольцем, вопреки желанию отца. Первый бой принял в Брабанте, там же и отличился, ворвавшись на позиции голландцев и лично уничтожив четверых врагов. Способствовал прорыву обороны, захвату и удержанию укрепления от контратак противника, нанеся тому серьёзные потери при минимальных своих. За это отмечен командиром и награждён прямо в штабе дивизии. Решителен, безжалостен, сообразителен.

Брайтшнайдер едва успел всё это ему сообщить как на пороге появился сам штурмшарфюрер. Впился глазами в Гюнтера, вскинул вверх руку и грянул:

– Хайль Гитлер! Оберштурмфюрер, штурмшарфюрер СС Штайн по вашему приказанию прибыл!

Шольке повторил его жест но более небрежно, и показал Бруно что тот может идти. Заместитель вышел из комнаты и закрыл дверь, оставив их наедине. Повисла тишина, лишь за стенами слышался приглушенный гул множества людей, которые просыпались, умывались и наспех поглощали еду. Унтер-офицер СС молчал и ждал вопросов а Гюнтер смотрел на него и пытался понять чем тот его заинтересовал.

Наконец, после полуминутного молчания, Шольке спросил своего нового подчинённого:

– Бад-Тёльц или Брауншвейг?

– Брауншвейг, оберштурмфюрер!
– не растерялся Штайн, на вопрос где он проходил обучение.

– Назовите ваши сильные и слабые стороны, штурмшарфюрер?
– снова поинтересовался Гюнтер, продолжая изучающе смотреть на него. Тот в ответ не опускал глаза, невозмутимо глядя в ответ. Только чуть дрогнули губы когда он услышал вопрос.

– Не пью, не курю, всегда выполняю поставленные задачи невзирая ни на какие помехи или опасность погибнуть. Готов на всё ради победы и ненавижу врагов Германии, внешних и внутренних!
– браво начал он, но потом чуть улыбнулся и дополнил: - Слабостей за собой не замечал, если не считать любви к своей собаке, оставшейся дома.

Шольке медленно кивнул, показав что услышал, и решил немного углубиться в эту тему.

– В личном деле сказано что ваш отец был против поступления в СС. Почему?

Эдмунд чуть нахмурился и Гюнтер понял что штурмшарфюреру неприятно говорить об этом. Но тот ответил:

– Мой отец религиозный дурак и ретроград, оберштурмфюрер. Свято верит в десять заповедей и считает нас исчадием ада. Мы с ним много спорили об этом но увы, я так и не смог убедить его в том что он глубоко ошибается. В конце концов я решил уйти из дома, поскольку становиться священником по его стопам у меня не было ни малейшего желания. С детства мечтал быть военным, но в СС намного лучше чем в Вермахте!
– искренне признался Штайн.

– Насколько я понял вы не женаты? И даже девушки нет?
– не отставал Шольке, упорно пытаясь понять чем его так заинтересовал этот штурмшарфюрер.

– Не женат. Девушка была.. но теперь её нет!
– а вот сейчас Эдмунд явно разозлился. Но от чего?

– Что случилось? Она умерла?
– спокойно спросил он, делая вид что не замечает эмоции подчинённого.

– Оберштурмфюрер, я не понимаю, какое отношение это имеет к.. ?
– стиснул челюсти Штайн, но Гюнтер не позволил ему уйти с болезненной темы.

– Отвечать на вопрос, штурмшарфюрер!
– лязгнул Шольке своим командирским голосом, пресекая возражения.
– Если я прикажу то вы ответите сколько раз дрочите по утрам, ясно? Не слышу ответа!!

– Так точно, оберштурмфюрер!
– сила приказа и воля Гюнтера преодолели возмущение унтер-офицера СС, но теперь тот смотрел на него с какой-то непонятной яростью, словно Шольке заставил его коснуться того что Эдмунд пытался глубоко спрятать.

– Она.. она оказалась врагом!
– внезапно брякнул Штайн, играя желваками.
– И я её наказал!