За тридевять земель

Толщина стен этого сооружения составляла порядка десяти метров, а внутри стены сходились к потолку полукруглым сводом. И по самому центру внутренней залы стоял прямоугольный… постамент?… Алтарь?… В высоту он был не больше метра, а в основании два на два метра и состоял он из прозрачного светло жёлтого камня, светившегося изнутри приятным золотистым светом. За этим алтарём на стене висело что-то, напоминающее огромную чёрную баранью шкуру, а на самом алтаре вольготно устроилась огромная золотая змея.

— Ш-ш-ш-ш-а-а-а-а! — сказала змея, стекая с алтаря и плавно перетекла в высокую статную женщину, лет тридцати, в плаще и короне.

— Исполать тебе, царица Гарафена! — с поклоном произнёс Ваня. — Позволь поклониться Алатырь камню!

— Ну… Можешь, конечно, попробовать. Только сначала отпусти мою дочь.

— А как я её могу отпустить? Я не держу её силой. Она идёт туда, куда хочет.

— Мать всех змей! Ну хоть ты-то, не надо! — с усталостью в голосе произнесла Ильмера. — То мавки, сёстры мои меня в лес зазывают: «Беги!», да «Беги!», то какая… принцесса… подколодная… «Вот я его сейчас уведу, а ты, давай, лесом иди!». Да не хочу я лесом! Захочу — пойду, погуляю. А то ещё рыба одна нашлась сухопутная: «Давай ка мы сейчас из него рагу сделаем.» Ну сколько можно?!

— Сирена что ль? — деловито уточнила Гарафена. — и куда её дели?

— Сжёг я её. И вообще! Надоело мне что-то, что при мне же меня же и делят!

— Ну не обижайся! — Ильмера нежно погладила его по щеке. — Ну кто же виноват, что ты такой мягкий, не можешь сразу под колоду послать? Вот и приходится мне отшивать.

— Так! Не поняла! — резко заявила Гарафена. — Он твою кожу змеиную не прятал?

— Не, не прятал.

— И зароком никаким тебя не опутал?

— Это я его опутала, на что и попалась. Но я не жалею.

— Так. Предположим. И на Бельтайн он тебя в подвале не запирал?

— Ну, предположим, в подвале меня запирать — дело неблагодарное, — хмыкнула Ильмера, — но нет, не запирал. На Бельтайн я со своими сёстрами в лесу всласть порезвилась, а потом домой, где теплее.

— А! Вот такая ты, значит, хитрая. А то, что за него весь груз в пути тащишь, ничего?

— Да я бы и утащила, но не даёт. Всё норовит побольше к себе в рюкзак запихнуть.

— Вот как… Ладно, бывает, — с некоторым удивлением пробормотала Гарафена и обратилась к Ване: — Значит держишь ты мою дочь в чести и довольстве?

— Всё, что могу для этого делаю, — ответил Ваня.

Мать всех змей на это удовлетворённо хмыкнула:

— Вот ведь! Вежлив, честен, при том умён. Ладно, сойдёт для начала. А теперь отвечай: куда идёте?

— Идём невесту мою выручать, похитили её злые люди.

— Невесту выручать? — встрепенулась Гарафена. — А она тогда кто?

Вот тут Ваню заметно покоробило. Ему и с самого начало не нравилось, что ЕГО мавку всё тыкают, аки тварюшку безымянную, а сейчас его это совсем достало.

— Ильмера — моя невеста. Мы с ней идём выручать мою невесту Светлану.

Змеиная царица критически оглядела мавку и спросила:

— Даже имя тебе выправил?

— Да! — гордо ответила та. — Он у меня волхв! Могущественный!

— Это я вижу. А чего соперницу не извела?

— А она мне не соперница, как и я ей. И вообще, они девчонки прикольные, с ними весело. Сёстры мы названные!

— Они… Да… Ну ладно. Вижу, волхв, приручил ты мою дочь. Всяко я видала. Такое тоже видала, но редко. А теперь ответствуй, волхв! Три у тебя девицы, три красавицы, три волшебницы! Готов ли ты умереть за них?

Ваня прикрыл глаза. Да, он был готов пожертвовать ради девушек всем, но был в этом вопросе один момент, который сам он не мог принять ни при каких обстоятельствах, что и ответил:

— Умереть, значит бросить их здесь одних. Один раз может и поможет, а дальше? Нет, Гарафена! Я готов бороться ради них, сражаться ради них, побеждать ради них. Победить и остаться живым.

— Высокую ты планку себе поставил, ну да может и получится. Всех своих сил ты ещё не ведаешь. Ладно, иди, поклонись Алатырь камню. Путь открыт.

Ваня шагнул вперёд, Ильмера попыталась двинуться за ним, но Гарафена вытянула руку, преграждая ей путь.

— Стой здесь, дочь моя! А то так и сгоришь.

Ваня же, подойдя к каменному постаменту, приклонил колено и положил руки на этот всемирный Алтарь. И тут же его захлестнуло потоком образов, звуков, идей. Очнулся он уже снаружи кубического храма, на земле. Ильмера поддерживала его, аккуратно вливая в рот что-то, похожее на тёплое свежее молоко, только очень густое. Рядом стояла Гарафена, а Гагана нависала сверху.

— Пей, пей моё молоко, волхв! — прокаркала чудовищная птица. — Я и птицам всем мать, и всем молоко дающим, тоже мать. В моём молоке и для тела сила, и для духа. И разум оно восстановит, а всё лишнее от тебя отвалится.

— Ну и затянуло тебя, волхв! — выдохнула Гарафена. — Если бы не дочь моя, что тебя от камня оттащила — совсем бы сгорел, если бы не сестра моя, что напоила тебя, дух бы твой распался.

— Да и ты, змеюка, глоток сделай, тебе тоже на пользу пойдёт, — прокаркала Гагана. — Но только один глоток, а то разойдёшься, растворишься без следа!

Мавка с сомнением посмотрела наверх, что поделать — змеи птиц сильно не любят, но Ваня уверенно сказал ей:

— Пей, тут без подставы.

И Ильмера выпила последний глоток птичьего молока из чаши. И что-то в ней изменилось, но вот что?

— Не пугайся, подколодная, не всё сразу поймёшь, а потом ещё и спасибо мне скажешь.

Сказав это, чудовищная птица взмахнула крыльями и улетела.

Ваня к этому времени уже почти пришёл в себя, да и Ильмера тоже, окончательно очухалась после глотка птичьего молока. Гарафена, видя это, принялась выспрашивать. А может просто тянула время, чтобы убедиться, что волхв со своей спутницей уже совсем дееспособны и смогут дойти до своей стоянки по не самой простой тропе. Когда они уже уходили, Гарафена сказала:

— Вы это, ребята, пока тут будете, заходите просто так, потрепаться. А то скучно тут одной. Гагана, конечно, везде летает, вести носит, но без людей всё равно скучно.

Тут Ваня решился спросить:

— А как давно сюда приплывать перестали?

Гарафена задумалась на секунду:

— Лет, наверное, с пятьсот… Нет… поменьше. Как Русь крестили, так народу поубавилось, но всё равно ходили. Даже был монах один, десять лет тут прожил, молился у Алатырь камня, с Гаганой всё беседовал. А вот как-то случилось, словно отрезало! Перестали сюда приплывать и всё! А кто уходил отсюда — больше не возвращались.