За все в ответе

Г р у я (записывая что-то). Отдадут. Дальше.

К э л и н. Ну, переночевал в гостинице, все чин чином, сегодня утром вышел и гуляю себе по центру столицы с приемником на ремешке. Милое дело, не то что раньше дарили «Беларусь» — пудов пять, грыжу наживешь вместо славы, а тут — такой вот милый воробушек.

Г р у я. Про воробушка ты уже говорил. Дальше.

В приемную входят чопорные и н о с т р а н н ы е к о р р е с п о н д е н т ы. Секретарша их усаживает, угощает, улыбаясь, лопочет что-то по-английски.

К э л и н (взволнованно). Они уже пришли. Может, я подожду в коридоре? Может, как-нибудь в другой раз?

Г р у я. Нет, теперь. Итак, идешь ты по улице…

К э л и н. А сколько мне времени осталось еще из тех двух минут?

Г р у я. Одна минута.

К э л и н. Ну, если поднажать, можно успеть и за одну минуту. Иду, я, значит, с приемником по городу, погода чудная, настроение хорошее, до поезда еще часа три. По правой и по левой стороне проспекта — магазины. От нечего делать захожу то в один магазин, то в другой, чтобы узнать, что да почем. И вдруг — «Мясо — рыба». Вот думаю, где наши царство, красота и смысл нашего труда. В отделе «Птица — дичь» заглядываю сквозь витрину холодильника и прямо глазам своим не верю — гора уток с проломленными черепами. Прямо в каждую утиную головку можно мизинец просунуть. Вызываю продавца и хватаю его, да грудки…

Г р у я (в бешенстве). Да какое ты имеешь право хватать продавца за грудки? Он тебе что — кум, сосед, собутыльник?!

К э л и н (твердо). Я имел право хватать его за грудки. Мы с ним работаем в одной отрасли. У меня — полмиллиона птиц, я сутками, до слепоты слежу по телевизору за ними. У нас считается чепе, если у одного птенчика свиснет подбитое крыло, а тут такое явное, такое неприкрытое варварство…

Г р у я. Но, дурья твоя голова, при чем тут продавец?!

К э л и н. Это я только потом сообразил, что продавец ни при чем. Вызываю тогда директора и хватаю его…

Г р у я. Тоже за грудки?!

К э л и н. А его иначе и не ухватишь — жирный весь, в белом халате, попробуй ухвати. Значит, сцапал я его, голубчика, и говорю ему: что же ты, говорю, сукин сын, делаешь… Ты посмотри на себя в зеркало, а потом возьми одну утиную головку и внимательно ее разгляди. И череп, и глаза, и клюв — ведь это же совершенство! Зачем же ступать на это совершенство сапогом! Красота и совершенство всего живого — это святая святых жизни нашей, это единственное, чем она может защитить себя, и кто дал вам такое право… (Пауза.) Другими словами, хотел поговорить с ним просто, по душам, но заведующий оказался трусом. Тут же достал свисток и принялся работать легкими. Ну, известное дело, что бывает после свистка…

Г р у я (включив селектор). Антон Владимирович, поступило сообщение, что на центральной улице продается в магазинах птица, в обезображенном виде. Срочно выясните и доложите по селектору. Жду у аппарата.

К э л и н (восхищенно). Милое дело, когда у тебя такой вот телефон. Раз — и ты позвонил. Раз — и тебе позвонили.

Г р у я. Ты чего все время куда-то в сторону смотришь? У тебя фонарь, что ли, под левым глазом?

К э л и н. Небольшой такой синячок.

Г р у я. Где засветили! В милиции?

К э л и н (заносчиво). Гвардейцу невозможно фонарь засветить. Гвардеец может самое большее по неосторожности удариться о дверной косяк.

Г р у я. Ну да, я понимаю. Сам косяк, однако, где находится — в магазине, в гостинице, в милиции?

К э л и н (тихо). В милиции.

Заурчал селектор.

Г р у я. Слушаю.

Г о л о с п о м о щ н и к а. Михал Ильич, случай подтвердился. В городе получены три тонны обезображенной птицы из Салагурского мясокомбината.

Г р у я. Чем вызвана эта порча мясопродуктов?

Г о л о с п о м о щ н и к а. По нерадивости работников комбината в барабаны по очистке пера были запущены птицы, минуя убойный цех.

К э л и н (потрясенно). То есть живых уток запустили?!

Г о л о с п о м о щ н и к а. Директор комбината — Моронгуц Николай Антонович. Вызвать его?

Г р у я. Вызывать его не нужно, но отправьте туда комиссию из двух-трех инспекторов и, если материал окажется достаточным, подготовьте на Президиум. Спасибо. Выключаю. (Записывает что-то.)

К э л и н (грустно). Я свободен? Могу идти?

Г р у я. Можете идти. Заберите в милиции свой воробушек и катите домой. Если на поезд не успеете, катите на аэродром.

К э л и н (задумчиво). Боюсь, что и на самолет не успею, так что придется ехать автобусом. А если ехать автобусом, то самое милое дело — через Теленешти: оттуда рукой подать до Салагурского мясокомбината. Лично я в работу этих комиссий не верю. Я люблю своими глазами, своими руками…

Г р у я. Не приведи господь! Имей в виду: я в последний раз тебя выручаю, и если ты еще раз затеешь какую-нибудь драку…

К э л и н. Поеду туда непременно! Я должен увидеть своими глазами его лицо, потому что этот Моронгуц — вы знаете, кто он такой?!

Г р у я. Он плохой, безответственный работник…

К э л и н. Ну уж нет, извините… Он — фашист.

Г р у я. Не фашист, а двоеженец — я этого прохиндея знаю: у него две семьи. Одна — в Одессе, другая — здесь, в Кишиневе.

К э л и н. А разве кто-нибудь сказал, что у истинного фашиста должна быть только одна семья? Могут быть и две и три — это дела не меняет.

Г р у я. Слушай, я давно все собираюсь тебя спросить: тебе не надоело каждого встречного-поперечного обзывать? В семье не без урода — бывают и у нас жулики, воры, преступники, даже садисты попадаются, но называть их фашистами?!

К э л и н (после паузы). Извините, я это делаю, должно быть, автоматически, чтобы оживить прошлое, вернуть себе боевой дух…

Г р у я. Что-то слишком часто ты возвращаешь себе боевой дух. К тому же с каких-то пор ты прямо сошел с ума на этой домашней скотине — то у тебя лошади, то коровы, то птицы…

К э л и н. Домашний скот до сих пор остается у человека в рабстве, и я, как честный гвардеец, принял сторону угнетенных. Человек волен поступать со своей скотиной как ему вздумается, и ни в чем он так не проявляет свою низость, как в отношении к слабому и беззащитному животному. Я за расширение заповедников, но разве это справедливо, что любая косуля охраняется государством. Кинешь в нее палкой — и тебе дадут пять лет. И тут же, через дорогу, точно такая же коза блеет во дворе лесника, но она уже не охраняется законом и лесник волен поступать с ней как пожелает. И вот они с похмелья, оттого, что поссорились с любовницами или с соседями, запускают живых уток в барабаны. А между тем даже в Библии сказано: если ты по дороге встретишь отбившуюся от стада скотину врага своего, то не вымещай на ней свою злобу, а поймай и приведи хозяину, сказав при этом — вот ваша скотина. А если та скотина будет голодной или непоенной, ты сначала накорми, напои и только потом приведи к хозяину…