За все в ответе

Федор не выдержал, поднялся, подошел к маляру.

П л а т о н. Сядь, Федор!

К л а в а. Любила. Было. Потом ты начал убивать нашу любовь. Травил, травил… Я ее лечила, спасала, ночами над ней плакала, а она все чахла да чахла. И умерла.

М а л я р. Где же ты ее закопала? Пойду на могилку, погляжу, помяну, выпью, оградку, памятничек поставлю.

К л а в а. Любовь где родилась, там и хоронят. В сердце.

М а л я р. Ишь ты, поэтесса! Я и не знал. А может, просто шлюха? (И уже совсем другим голосом.) Пора домой! Дочь одна, будет бояться.

К л а в а (поднялась). Пора.

Маляр достает игрушечную машину «Волга», заводит ее и ставит на стол. Игрушка объехала стол.

(Всем.) До свидания. Спасибо за чай! (Быстро направляется к воротам.)

Ф е д о р (преградив путь маляру). Смотри! И пальцем не смей тронуть Клаву! Не один, сто вас, маляров, станет меж нами — всех смету! Люблю Клаву… Она моя судьба! (Выходит.)

М а л я р (едва не задохнулся от злости. Молчит, затем с нескрываемой ненавистью Платону). Вот как вы, Платон Никитич, изволите развлекаться? Театр на дому? А я-то и вправду подумал, что вам ремонт нужен, что магарыч приготовил старик… Наслушался ее, теперь меня послушай! Все, что она здесь болтала, Клава-Клавочка, ромашечка-мурашечка, я собрал, все! Собрал до последнего слова и верну ей, заткну в глотку, чтобы не захотелось еще раз пускать на волю-вольную! Я это сделаю! Потому что это наше семейное дело! А если вы, порядочные люди, Ангелы, станете разорять мое гнездо, я ваши крылья огнем спалю! Любит — не любит, это никого не касается. У меня семья, дочь! А Федору своему передайте: бороться с ним я не буду, он посильнее меня. Бороться не буду, а убить — убью! (Криво усмехнулся.) Вот вам и история с эпилогом! А кто ее рассказал? Я? Федя? Клава? Нет! Ты ее молча рассказал, старый Каин! Ты!.. (Усмехнулся.) Историю с эпилогом.

З а н а в е с.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

2

Двор. П л а т о н мастерит. Входит К р я ч к о.

К р я ч к о (садится на лавочку). Дай выпить!

П л а т о н (кивнул на бутылку). Пей, если осталось.

К р я ч к о. Да нет, не этого. Валерьянки…

П л а т о н ушел в дом.

Все чаще и чаще хватает. (Берет бутылку.) Что это они запивали? Может, магарыч ставили маляру, чтоб жену Федору уступил?..

Входит П л а т о н, дает пузырек и чашку с водой.

П л а т о н. Сколько капель? Тридцать?

К р я ч к о (выпил). Гадость! Это уже в третий или четвертый раз меня так. Словно гвоздь под лопатку. (После паузы.) Хочу, Платон, посоветоваться, как дальше жить. Тебя дети малость шарахнули, теперь ты и меня скорее поймешь… Вчера вечером Ваню моего забрали. Нализался, скандалил… Постригут, метлу в руки — и подметай на виду у всех. Что делать? Ну что?.. (Берет рюмку, вылил из бутылки остатки водки, выпил.) Как мне, отцу, в такой ситуации? Говори… Ты ведь считаешь, что ты умный, вот и говори… Что делать? Он на виду у всех улицу будет подметать, а я?

П л а т о н. Достань и себе метлу, стань рядом, вдвоем и подметайте.

К р я ч к о. С какой это ты стороны заезжаешь?

П л а т о н. С какой надо, с той и заезжаю.

К р я ч к о. Нет, не туда поворачиваешь. Вот я скажу! В воспитании молодежи ошибочки были! И есть! Учится балбес кое-как, а ему все равно троечки ставят. Потому как школа соревнуется с другой школой — и надо победить по успеваемости. Балбесничал, не учил и не учит, а его переводят из класса в класс, потому что нужно опередить соседнюю школу; и в комсомол бездельника приняли, потому что нужно, чтобы росла организация… Возьмем милицию… Вот мой оказался в плохой компании. А почему эта компания существует? Потому что милиция ходит — руки в брюки. А нет того… Встретил милиционер хулигана — по башке, по башке! Где там?! Дунет в свисток, а сам наутек! Вот тебе и страж порядка.

П л а т о н. А ты сам не пробовал сына… по башке?

Пауза.

К р я ч к о. Уже не осилю… Да и Жалко. Сызмалу надо было учить. Но как?

П л а т о н. Трудом! Здоровую руку привяжи, чтоб не двигалась месяц-другой, а потом освободи: ослабеет рука, стакан воды не удержит! А если твой сын не два месяца, а двадцать лет ничего не делает, то ясно, что калекой стал… Есть-пить ему хочется, а работать — нет. Калека и есть калека.

К р я ч к о (взорвался). Других учишь, а у самого?.. Федор с врачихой… Младшего с женой прогнал! Видно, царство твое уже развалилось, а я все хожу сюда на экскурсию — на последнюю семейную монархию взглянуть! (После паузы.) Твои-то ведь трудились! Ты их с трех лет приучал к работе, а теперь что?! Ну что? Ты для них ноль без палочки! Десять нолей без палочки! Нечему мне у тебя учиться, да и не хочу! Будь здоров! Меня учит, а у самого полная разруха в семье.

Затемнение.

Утро. У л ь я н а хлопочет у стола. П л а т о н сидит в стороне, рассматривает куртку Павлика.

У л ь я н а. Базар был хороший, и мясо дешевое, и овощи, я и для соседа нашего Крячко купила кое-что. А машин понаехало — и из города и из села. Один на «Ладе» прикатил — поросят продавать.

П л а т о н (теребит куртку). Пуговицы укрепи, а то потеряются. Таких теперь не найдешь. Немецкие.

У л ь я н а. Забыл куртку положить?

П л а т о н. Забыл — и точка.

У л ь я н а. Спрашиваю, куда ж вы? Куда, Павлик? А он молчит… Садится в автобус… Заходи, говорю, а он молчит! И она, пичуга, льнет к нему. Выгнать ребенка! И бог и люди нам не простят.

П л а т о н. Самостоятельно жить захотел.

У л ь я н а. Души у тебя нет!

Платон подошел, включил репродуктор, услышал слова: «Поставьте ноги на ширину плеч» — и выключил.

П л а т о н. Люди давно работают, а оно говорит — «на ширину плеч».

У л ь я н а. Где они будут жить, где есть? Во что одеваться?

П л а т о н. Женился — значит, думал об этом.

У л ь я н а. Надеялся, мы поможем.

П л а т о н. Почему это — мы? Им Конституция в восемнадцать лет даст право выбирать, а в двадцать один каждый членом правительства может стать. А я бы записал: «С шестнадцати лет свой хлеб есть!» (После паузы.) Иначе все насмарку пойдет. Ни газеты, ни кино, ни собрания, ни лекции не помогут! Если не приспособлен к труду, значит, калека.

У л ь я н а. Это наш-то Павлик неприспособленный? Грех так думать.

П л а т о н. Значит, проживет.

У л ь я н а. Мы в молодости терпели нужду. Пусть бы уж дети…

П л а т о н. «Мы терпели нужду… Пусть бы уж дети…» Это враг Советской власти придумал, чтоб детей развращать. Одно дело — терпеть нужду, а другое — работать. И жить надо не как попало, а хорошо, богато, с достоинством, чтобы все в доме было, и про запас тоже. Заработала моя семья на «Запорожец», а государству мы два «Запорожца» заработали; себе — телевизор и государству — два телевизора. Чем больше мы работаем, тем лучше государству. Больше труда — крепче государство. Моя арифметика проще простого.