Забудь о прошлом

— Черт возьми, настоящая еда! — сказал он, увидев Дана с большим подносом.

— Самая что ни на есть, — подтвердил Дан. — Правда, деликатесов никаких, не додумались прихватить. Может, на астролете найдется что-то получше…

— Бог с тобой, Дан. Разве ветчина и сыр не деликатесы? Да для меня даже хлеб деликатес! — Он немедленно сделал себе огромный бутерброд и откусил чуть ли не половину.

— Ох как вкусно!

— Так ты еще станешь гурманом, — заметил Поэт. — Ты очеловечиваешься в невероятном темпе. Тебе еще нет тридцати шести, а ты уже стал замечать, что ешь. Прогресс фантастический. Нет, эта Палевая несомненно оказала на тебя благотворное влияние. Тебе осталось только влюбиться, и можно будет сказать, что ты наконец познал вкус жизни.

— А ты есть не хочешь? — спросил Дан, разливая кофе.

— Я жду, когда мне дадут коньячку, чтобы выпить за успешное завершение нашей миссии.

— Какой коньяк? — удивился Дан. — Мы на работе.

— Извини, но это вы на работе. А у меня, по-моему, есть полное право на коньяк.

— Право-то у тебя есть, но коньяка нет.

— Если ты собирался пьянствовать в экспедиции, — заметил Маран, — тебе следовало прихватить с собой бутылку тийну.

— Тийну! Какая может быть тийну! Отныне я пью только коньяк. Первое, чем надо заняться после того, как наладится контакт с Землей, это импорт коньяка. Или виноградных лоз. Нельзя жить на планете, на которой не растет виноград.

— Я вижу, ты успел изрядно изучить этот вопрос.

— Увы, — сказал Поэт неожиданно серьезно. — Ничего я не изучил. И вообще не ощутил никаких земных удовольствий. Ты мне все отравил. Но ничего, я наверстаю свое, когда вернемся.

Маран допил кофе и налил себе еще.

— Ты рассказывал про Дора, — напомнил он.

— А что с Дором? — спросил Дан.

— Да ничего. Лесса совсем его оседлала. Родила еще одного отпрыска… Да, кстати, Венита и Ина тоже произвели на свет сына, а твой Лет — дочь. Чума деторождения.

— Так ведь стареем, — сказал Маран спокойно. — Если когда и обзаводиться детьми, то теперь.

Поэт выпучил на него глаза, но промолчал.

— А что с остальными? Лет, как я понимаю, отсиживается в Вагре?

— Не только он. Он пристроил у себя Мита ловить каких-то воришек. По словам Мита Тонака продолжает прикрывать их. И не только их. Я думаю, он всячески старается искупить вину.

— Какую вину? — спросил Маран.

— Перед тобой, какую ж еще? Как это ни парадоксально, но твой фокус с глубинным оружием на него не подействовал. Видимо, из-за того, что он видел в Вагре. Во всяком случае, публично он не произнес ни одного слова в твое осуждение. Он устроил у себя Навера математиком в инженерной группе. И мальчугана.

— Санту? — Маран нахмурился. — Не могу сказать, что меня радует перспектива увидеть его в военной форме. Да и Навера тоже.

— Представь себе, Тонака проявил максимум деликатности. Он, видимо, решил считаться с твоими чувствами. Навер там участвует в проектировании каких-то убежищ, а Санта в картографической школе.

— Ну хоть географии научится, — вздохнул Маран и добавил задумчиво: — Если б я что-то значил в этой Разведке, Поэт! Я забрал бы их всех к себе. Где Мит может быть больше на месте, чем в Разведке? Да и все они… А, Дан?

— Конечно, — сказал Дан бодро. — Кстати, я думаю, в этом нет ничего невозможного.

Маран посмотрел на него и промолчал, а Поэт осведомился с легким напряжением в голосе:

— Ты собираешься остаться в Разведке?

— А куда мне еще деваться? — спросил Маран.

— Домой, в Бакнию.

— В Бакнию? Разве Бакнией уже не правит Лига? — поинтересовался Маран иронически.

— Я не сказал, завтра же. После того, как придут земляне.

— И что тогда изменится?

— Многое. Мы поймем, что мы только часть одного большого целого.

— А до этого мы не были такой частью? Разве Торена не одно большое целое?

— Все равно. В любом случае, Лайва не посмеет запретить тебе вернуться. И ты…

— И я въеду в Бакну… ну поскольку на Торене нет ни коней, ни даже изабров, на белом мобиле, и восторженные толпы с охапками каоры сбегутся встречать меня и будут кидать цветущие ветки под колеса с криками…

— Почему бы и нет?

— С криками: «Это тот самый Маран, который дал нам растерзать Изия»… Так? А может, получится немного иначе? Цветы они забудут дома, а кричать станут: «Это тот самый Маран, который выдал военную тайну и не позволил нам растерзать всю Торену»…

— Ты преувеличиваешь. Я думаю, они давно простили тебе то письмо.

— Простили, говоришь? Зато я им не простил!

— Чего?

— А того, что было накануне дня, когда я в отчаяньи написал это самое письмо. Факельного шествия с жутким маршем времен Великой войны. «Вперед, и пусть дрожит весь мир!»

Поэт не ответил. Некоторое время он лежал молча, потом вылез из постели, собрал свою одежду и пошел в ванную. И только на пороге оглянулся и сказал:

— Зрелище было отвратительное, не спорю. Но Бакния — твоя родина, и никуда ты от этого не денешься.

И захлопнул дверь.

— Камни родины, — пробормотал Маран задумчиво. — Камни родины… Помнишь Лахицина, Дан?

— Помню. — Дан решился. — Маран, пока мы вдвоем, — торопливо начал он, — я хочу тебе сказать… Нет, сначала одна просьба. Покажи мне медальон, который тебе дала Наи.

Маран посмотрел с удивлением, потом нахмурился, но все же вытянул из-за ворота свитера цепочку с диском.

— Поверни обратной стороной… Так и есть. — Дан вздохнул.

— Что так и есть?

— Надпись. Я тебе скажу. Я в совершенно идиотском положении. Шеф попросил меня… Я не мог ему отказать, ну не мог… Но некрасиво поступить с тобой тоже не могу. Я подумал, что если там ничего нет, тогда проблема разрешится сама собой, но теперь… Словом, он хотел знать, есть ли там эта надпись. Если ты позволишь, я скажу ему правду, нет — совру, что не смог увидеть…