Забытая история
Шрифт:
Но я не поддался. Убийца моей девочки не мог умереть легкой смертью. Пусть помучается. Я смотрел прямо ему в глаза, и хотел казаться как можно более спокойным. Судя по всему, это прекрасно удавалось мне.
– Женщину убить проще? Ну же, стреляй! – он усмехнулся: - что, не хочешь? Страшно? Ты просто тряпка. Стрелять в баб куда легче, они не могут дать отпор. Ты такая же сучка, как твоя Гели. Хочешь, я расскажу тебе кое-что? Твоя девчонка умоляла меня убить ее. Да, умоляла. Но я выстрелил всего один раз, - он подошел к решетке. – Признаться, я не хотел убивать ее. Только припугнуть. Но твоя девчонка разозлила меня! Еще ни одна баба не позволяла себе отказать мне…
Все вокруг вдруг стало красным,
Хотелось выстрелить в него. Позволить умереть быстро, но только не слышать этого. Он хотел, чтобы моей девочке было больно, он наслаждался ее слезами! Моя девочка просила о пощаде, а эта тварь смеялась над ней!
Хотелось наброситься на него. Разорвать на части. Вцепиться ему в горло, и держать, пока эта тварь не перестанет дышать! Уничтожить, растерзать! Я еще никогда не испытывал такой ненависти. Даже на войне. Даже когда смотрел на Элен, понимая, что это она виновата в смерти Гели…
– А ведь я не хотел стрелять в нее. Думал припугнуть, и оставить все как есть, но она сумела вывернуться из моих рук. Еще и укусила меня. Пришлось объяснить ей, кто в этом мире главный. Тогда она еще надеялась выжить. Наивная…
Моя рука сжала рукоять пистолета. Холод железа отрезвлял, зрение вернулось ко мне.
– Я удивлен, что никто не пришел ей на помощь. Ведь она звала! Рыдала и корчилась от боли. Это все твоя политика. Люди боялись тебя, и предпочли спрятаться в своих домах. Они наверняка думали, что это ты избиваешь ее. Когда я бросил пистолет, твоя девка схватила его и приставила к своему виску. Но патронов уже не было, - его голос дрожал. Но он продолжал говорить. Чего он ждал? Моего гнева? Нет, я не доставлю ему этого удовольствия. – Да, она хотела умереть быстрой смертью. Но я не хотел этого. Я ушел, и оставил ее умирать. Одну. Без шанса на спасение!
– он не справлялся с эмоциями. Почти кричал. Значит, он проиграл. Он боялся, но боялся не меня, а неизвестности. Это лучшая награда для меня.
– Когда в очередной раз прикажешь уничтожить заключенных одного из своих лагерей, вспомни, что твоя жена умирала не менее мучительно!
– Непременно! Поверь, они переживут то же самое, – эмоции ушли. Теперь я был абсолютно спокоен. Я прицелился. – Говоришь убить женщину проще? Кому, как не тебе, знать об этом?
– Ну же, стреляй! Прямо в голову! Чего ты медлишь?
Я выстрелил. Но, конечно, я не стал исполнять его желание: пуля прошила колено и прошла насквозь, застряв где-то в стене камеры. Еврей завыл от воли, упал на покосившуюся ногу. Теперь он навсегда останется инвалидом. Впрочем, кто сказал, что останется?
– Что, не нравится? – усмехнулся я. Глядя в его покрасневшие от ужаса и боли глаза. Еще один выстрел, в этот раз в другое колено. – За ее смерть поплатится весь твой народ. Жизни всех твоих родственников не стоят ее слез!
– Я ненавижу тебя! – крик отчаяния. Он знал, что скоро умрет. И что шансов выжить, у него нет. Совсем. Сил медленно покидали его, и он упал на пол. Непрерывная боль била в виски. Кровь то поднималась к голове, больно ударяя по тканям мозга, то опускалась вниз, к свинцовым ногам, которых он уже не чувствовал ниже колена.
Он пожалеет о том, что сделал с моей малышкой!
– Взаимно, - следующая пуля пробила кисть его руки. Да. На Иисуса еврей никоим образом не тянул. В спасителя вбивали раскаленные гвозди, а он только улыбался палачу. В прочем, Иисус не надеялся, что его оставят в живых. А этот все еще ждал чуда.
– Стой! – крикнул он, заметив, что я вновь прицелился. – Остановись, если хочешь
узнать правду…Он надеется, что рассказав правду, он избежит смерти? Ну уж нет! Но, пожалуй, я выслушаю еще одну версию. Я опустил пистолет.
– Мне дали задание напугать тебя. Они надеялись, что, испугавшись за нее, ты бросишь политику, - еврей приподнялся на одной, здоровой руке. – Я не хотел ее убивать. Расчет был на то, что ее найдут и смогут спасти. Ее ранение не было смертельным…
Не было смертельным? О чем он говорит? Именно эта пуля унесла жизнь моей девочки. Но послушаем, что еще он скажет.
– Я не рассчитал своих сил. Сначала думал избить ее, но, увидев пистолет, решил ранить. Ведь это страшнее, - он помедлил. А я не хотел ждать ни секунды. – Я выстрелил и хотел уйти. Но ее беспомощность сыграла со мной злую шутку. Я ударил ее, потом снова. Ее боль, ее крик доставляли мне радость. Она просила пощадить, а я слишком увлекся. После я не раз жалел об этом, - он посмотрел мне в глаза. – Это правда. Эти удары… они предназначались тебе, понимаешь? Но тогда я был не в состоянии понять, что она – не ты…
– Так или иначе, это было глупо, думать, что вы остановите меня. А таким образом – только разозлили, - я прицелился и снова выстрелил в него. Пуля пробила плечо. – Не надейся, что я пожалею тебя!
– Сволочь!
Он рычал и скалился, брызгал слюной, которая не поддавалась более никакому контролю, а только пенилась как у бешеной собаки и капала на пол.
– Отто, сделай-ка ему укол!- приказал я, заметив, что болевой шок уже близок. Мне не нужно, что б этот гад умер раньше, чем я того захочу.
Еврей поднял на меня взгляд:
– Ты решил меня отравить? – он смотрел на меня с надеждой. Ускользающая надежда. Вот так, подарить ее человеку, и тут же отобрать. Так же, как он отнял жизнь у моего ангела. Неужели всерьез думал, что я решил пощадить его? Ну, уж нет!
– Как раз наоборот. Морфий поможет тебе прожить чуть дольше…
Мне нравилось смотреть, как жизнь уходит из тела моего врага. Но все же пора было заканчивать. Последний мой выстрел пришелся в желудок. Мне показалось, что пуля из ствола вылетела медленнее, чем обычно, по крайне мере я мог глазами отследить ее полет. Вот она уже близко к его разгоряченному, покрасневшему и липкому от пота телу, вот она разрывает одежду и входит в брюшную полость, вытолкнув наружу сгусток грязной жидовской крои…дальше я мог только представлять. Пуля так же точно летела, прокралась в желудок. Порвав его стенки, и застряла где-то между позвонков. Надо же. Какой точный выстрел. Видимо сам Бог, или дьявол, хочет, что бы это отродье помучалось подольше.
Еврей в последний раз вскрикнул от боли. Собственно, это был уже не крик, а какой-то сдавленный вой. Его связки ослабли и провисли как гитарная струна. Они больше не в состоянии издавать никаких звуков. Настала почти блаженная тишина. Крик, его попытки, причинили бы лишь еще большую боль. Он стонал, корчился в агонии, зажимая рану руками, которые уже покраснели, вобрав в себя, казалось всю кровь, которая только была в организме. Он хватался за последнюю ниточку уходящей жизни, как будто надеясь. Что она еще передумает и вернется. А я смотрел на мучительную смерть моего главного врага…
Приехав домой, я первым делом зашел в комнату моей девочки. За семь лет здесь ничего не изменилось. Разве что я принес сюда несколько ее фотографий: Гели не любила фотографии на стенах. Считала это слишком тщеславным, мелочным. Но теперь, когда ее больше нет, у меня остались только они.
– Прости, маленькая! – я взял в руки одну из ее фотографий. – Я думал, что месть сможет заглушить мою боль. Но я ошибся! Жестоко ошибся! Ничего, слышишь, ничего не заставит меня забыть тебя!