Забытая жизнь

Исключения бывают, когда умирает, гибнет тот, кому бы ещё жить и жить, чья смерть нелепа и несвоевременна. Хотя разве смерть может быть своевременной или умной? Тогда да, мы жалеем не только себя, но и того, кто так рано ушел. Но себя все равно жалеем больше.

Стоя у могилы, зная, что их тела, глаза и волосы еще существуют, правда уже изменившись, но всё-таки еще существуют, и что, несмотря на это, они ушли и не вернется больше. Это было непостижимо.

Мой «маленький щит» мне больше не нужен…

Полнолицая луна виднелась через шторы. Рядом Северус вкусно посапывал.

Смотрю на него, и во мне все сильнее пробуждаются безудержное, томное, похотливое, зовущее, требовательное, жаждущее желание. Вот почему так тревожно и сладостно!

Я нежно, сначала еле прикасаясь к нему, гладила его живот: просто еле уловимые прикосновения, очень нежные и бережные.

Прикосновения становились более настойчивыми, и у Северуса изменился ритм дыхания: сначала оно пропало, потом, как бы прислушиваясь, становилось тихим и прерывистым.

Северус все больше напрягался, изгибался, изнывал и умолял:

— Анри, прекрати…

Я гладила, целовала его. Северус откликался на каждое моё прикосновение, на каждое движение пальцев. У него участился пульс, мышцы напряглись до такой степени, что любое прикосновение вызывало судорогу.

Наконец Северус не выдержал, встал и вошел в меня, закинув мои ножки себе на плечи и глядя мне в глаза. Входил он требовательно, где-то даже грубо. Я вздрагивала, но не от боли, а от блаженства:

— Родной мой!

Мы меняли положение с быстротой движения наших рук и губ, и уже ни один участок тела не оставался без буйных ласк.

Движения становились настойчивыми. Подложив подушку под мои бёдра, Северус становился всё более настойчивым: глубже, ещё, ещё! И тут он нажал на низ живота: я вся взвилась от блаженства.

— О боже, не останавливайся!

Но Северус вышел из меня. Он зарылся в мое лоно и просто начал его терзать, но ласково, нежно, с жаждой и желанием. Я — на грани полуобморока. Я начала громко стонать и вскрикивать. Северус, не останавливаясь, доводил меня до оргазма. Пытался войти в меня, но это немного сложно: мышцы, как всегда, свела судорога.

Движения стали вращательными, глубокими. Опять нажал на низ живота. Я просто млела, спинка выгнута, глаза полузакрыты. И только полустон, полушепот выдает, что я — ещё здесь, на этом свете.

Северус опять вышел. Лег на спину и поманил меня к себе. Я поняла его без слов и просто села него.

Я вся извивалась на нем, под его поцелуями и ласками. Северус сильно держал меня за бёдра, не давая мне встать.

У Северуса уже не было сил даже стонать: глаза полузакрыты, взгляд — полубезумный, блуждающий.

Его движения становились настойчивыми и более быстрыми. Эта скачка меня заводила.

Крик блаженство и восторга вырвался из моей груди. У меня не было сил. Только стон блаженства вышел из моей груди.

Стоны и крики из его груди завершили эту неистовую скачку. Я прижала его руки к кровати и любовалась его конвульсиями.

— Это так прекрасно, когда ты кончаешь, — прошептала я.

Северус крепко обнял меня, шепнул на ушко:

— Девочка моя, родная.

— Мыться пойду утром, -прошептал он. — Хочу проснуться и услышать запах удовлетворенной похоти.

— Старый извращенец, — ударила я его по груди.

Утром я проснулась раньше него.

— Ну, давай просыпайся, — потянула я на себя одеяло. — Женщина голая лежит перед тобой, а ты даже глаза открыть не можешь.

— Женщина? Голая? Где? — не открывая глаза, сонно спросил Северус.

— Самовлюбленный мерзавец, — фыркнула я и отвернулась от него.

Пальцы Северсуса, то по одному, то все вместе, начали свой зажигательный танец у меня по спине. Спина непроизвольно изогнулась в удовольствии в такт танцу пальцев.

«Боже, как приятно», — подумала я.

— Северус, много у тебя было женщин?

— Достаточно, — ответил он и поцеловал мою шею.

— Достаточно для чего?

— Чтобы ты оказалась последней, — сказал он и повернул меня к себе.— Как тебе спалось, Анри?

— С тобой слаще, — улыбнулась я.

— Как твоя рука? — спросил Северус и поцеловал мое плечо.

— Немного побаливает, — ответила я и провела пальцем по его носу.

— Попьешь еще неделю отвара, и все пройдет, — сказал он и поцеловал меня.— Как вкусно ты пахнешь.

— Чем?

— Мною, — ухмыльнулся Северус.

— Как все сложно и запущено, — съерничила я.

— С другими всегда было проще, чем с тобой.

— Чем проще?

— Я их не любил.

Я посмотрела ему в глаза, и вспомнились школьные годы. Когда я тайком пробиралась в его спальню. Как мы проводили вместе ночи, как любили друг друга. И сейчас что-то похожее возрождалось между нами.

— Кофе сваришь?

— У меня нет никакого настроения варить тебе кофе, — саркастично произнес он.

— Разве это так сложно?

— Сложно, — отрезал Северус.

— Что ты все время со мной споришь? Не надо спорить с женщиной, особенно с утра.

— А что мне остается делать?

— Целовать.

Проснулась я, когда Северуса уже не было. Зато на подносе возле кровати стояла кружка.

Прозрачный пар подымался над белоснежной кружкой. Он подымался вверх, искрился и растворялся. Я села, взяла в ладони кружку, вдохнула и замерла. Кофе, этот незабываемый аромат, он такой горько-сладкий. Я еще раз вдохнула его, носит вздернулся, и я взглянула на шторы, за которыми начало восходить солнце. Что может быть лучше утреннего кофе! Только кофе.

Не спеша выпив его, никто не мешал, в доме было тихо, я поняла, что вставать совсем не хотелось.

Жизнь и смерть. Энергия и покой. Если я остановилась сегодня, это все же того стоило, и даже ошибки, которые я сделала и которые я бы исправила, если бы могла, боль, что сжигала меня и оставила шрамы в моей душе — это все стоило того, чтобы мне позволили идти туда, куда я шла: к этому аду на земле, к этому раю на земле и обратно, внутрь, под, между, сквозь них, в них и над ними…

Я встала и набросила на себя одеяло. Села на пол, обняла ноги, подтянула колени поближе к себе, положила на них голову и закрыла глаза.