Забытые боги

Стрегон никогда не думал, что станет испытывать к кому-то столь сильные чувства. Что все еще остался способен на такую удивительную нежность. Непонятную, необъяснимую, почти забытую с тех самых пор, когда его оставили сиротой. Нежность сродни той, которую испытываешь при взгляде на обнявшихся под луной влюбленных, при виде копошащегося в траве неуклюжего котенка, рядом с мирно сопящим в колыбели младенцем или молодой матерью, заботливо склонившейся над сыном.

Стрегон едва не забыл, как это бывает. Но вот теперь эти воспоминания вернулись, заставив его заново оценить свою жизнь. И помог ему в этом некогда свирепый, совершенно дикий волк, умеющий в отличие от загрубевшего человека ценить то единственное, что по-настоящему важно.

Тогда как Белка… она была нужна стае. Ведь это она подарила им жизнь. Она удерживала их на той неуловимой грани, после которой звериное нутро начинало одолевать человеческий разум. Она дала им вторую ипостась. Порой бранила их, как несмышленых сорванцов. Пела для них. Играла, охотилась вместе. Растила. Учила. Радовалась, огорчалась и даже скорбела с ними. Она была рядом с ними от рождения до самой смерти, и именно поэтому они не могли от нее отказаться. Даже тогда, когда Белка случайно обмолвилась, что стае вскоре придется искать себе нового вожака…

Стрегон едва не задохнулся от лавины чувств, которую внезапно обрушил на него недовольный промедлением волк.

— Бел, ты очень много для нас значишь, — наконец с трудом выдавил из себя перевертыш. — Я понимаю, чего ты хотела избежать. Но ты нужна нам не из-за рун. Не потому, что умеешь сводить с ума, и не потому, что когда-то каждый из нас испытал это на себе… нет, Бел. Здесь совсем другое. Что-то, чему я еще не могу найти объяснение. Просто чувствую, как зверь, а сказать… не хватает слов. Это глупо, но я… для нас очень важно знать, что ты рядом, Бел. Важно настолько, что мы пойдем на все, чтобы сохранить твое уважение. Ты сделала нас сильными. Дала нам стаю, лес, новый дом. С тобой мы научились охотиться вместе. Научились петь лунными ночами, не стесняясь собственных голосов. Научились чувствовать тебя, хозяина, друг друга. Научились быть самими собой…

Он судорожно сглотнул.

— И мы не хотим, чтобы ты уходила, Бел. И пусть мы больше не люди, пусть старшие давно превосходят по силе бессмертных, пусть все мы стали гораздо сильнее, чем многие живущие, но… мы счастливы тем, что у нас есть, и не хотим жить иначе. Потому что мы… в каком-то смысле все мы — твои дети. И мы еще не готовы остаться одни. Это как жить без души, без смысла, без цели… Даже хозяин не в силах этого изменить! Ты слышишь, Бел?

Белка на мгновение оторопела.

— Это говорит тебе сейчас твоя стая, — тихо обронил Стрегон, чувствуя, как тревожно замер внутри тихо поскуливающий зверь. — Это говорю тебе я. Как человек. Как волк. Как перевертыш, которого ты создала и которого неожиданно изменила.

— Стрегон…

Он тоскливо вздохнул:

— Ты ведь знаешь, мы не можем тебя обмануть. Но если не веришь, можешь взглянуть сама — я открою тебе свой разум.

— Зачем мне твой разум?!

— Чтобы знать, что я не лгу: стая нуждается в тебе. Не уходи, Бел. — Его голос дрогнул, едва не сорвавшись на звериный рык. — Нам без тебя очень плохо.

Белка, беззвучно выругавшись, быстро шагнула вперед и обхватила его голову, прижав к себе, как неразумного детеныша.

— Мальчишки… какие же вы еще мальчишки! Седые, порубленные, убивавшие не раз и сами не единожды убитые… глупые, своенравные, упрямые… ну кто вам сказал, что вы мне безразличны?! Горе ты мое лохматое, — вдруг почему-то шмыгнула носом Белка. — Крови моей наглотался, волка напугал, сам перепугался до смерти… совсем с ума сошел! Стрегон! Мне всегда казалось, что у тебя больше соображения, чем у Лакра или Ивера! Да даже у Шира! А ты… какой же ты еще, прости, дурак!

Стрегон едва не отшатнулся, наткнувшись на два подозрительно блестящих голубых глаза, в которых стояло престранное выражение. Со стыдом снова уставился в землю, чувствуя себя последним мерзавцем. Но Гончая лишь прерывисто вздохнула, смахнула с ресниц непрошеные слезы и ласково взъерошила его макушку.

— Глупый волчонок. Я ж не помирать собралась, а всего лишь даю вам возможность доказать, что вы больше не нуждаетесь в моей опеке. Собственно, я ушла бы еще пять лет назад, но из-за вас шестерых мне пришлось задержаться.

Стрегон вскинул на нее неуверенный взгляд:

— Так ты от нас не уходишь?

— Нет, конечно, — хмыкнула Белка. — Кто, кроме меня, согласится вас терпеть? У кого хватит смелости вести вас за собой на охоте или пинать под мохнатый зад, когда вы скалите зубы? Просто вам пришла пора начать жить самостоятельно, а ко мне обращаться за советом, только когда сильно приспичит. Впрочем, стая именно так и жила последние шестнадцать лет. И ничего не изменится, если я официально объявлю, что в стае отныне будет только два вожака, и оба — полноценные перевертыши. А сама буду время от времени заглядывать и проверять, как вы там. Не обнаглели ли еще от безнаказанности? Не зарвались? Такой вариант вас устроит?

— Да, — блаженно зажмурился Стрегон, слыша благодарное урчание волка. — Хотя для нас все равно ничего не изменится, Бел: мы ни за что от тебя не откажемся. Так и знай.

— Да я уже поняла. Но вот именно поэтому-то мне придется заняться кое-чем другим. Причем прямо сейчас, пока появилась возможность. Ты как, готов к кардинальным переменам?

Полуэльф радостно встрепенулся, но наткнулся на снисходительный, по-матерински ласковый взгляд и с волнующей дрожью понял: это невероятно, немыслимо, невозможно… неужели она все-таки решилась?!

Белка усмехнулась и согласно наклонила голову.

ГЛАВА 8

Дождавшись, когда неизменно сопровождающий чужаков рен Эверон откланяется, Таррэн коснулся ручки двери и со стыдом подумал, что уже который вечер оставляет Белку одну. Он просидел целый день за надоевшим до оскомины столом, устал как собака, наспорился чуть ли не до хрипоты, и к ночи у него оставались силы лишь на то, чтобы добраться до спальни, рухнуть в постель и прикрыть глаза, обдумывая планы на завтра. Или же проторчать пару часов у отца, поспорить еще и с ним, а потом опять же упасть на чистые простыни и забыться до утра. Тогда как Белка… она этого не заслуживала. Вернее, она заслуживала гораздо большего внимания, чем он оказывал ей в эти дни.

Пройдя длинный зеленый коридор почти насквозь, но против ожиданий никого в нем не встретив, Таррэн запоздало удивился. Чутье подсказывало, что поблизости находился как минимум один бдительный перевертыш. И по меньшей мере десяток эльфов из свиты. Более того, он даже уловил, что золотые вместе с Ланниэлем сидят в соседней комнате и, стараясь не шуметь, азартно режутся в кости. Но все равно было непонятно, почему здесь сегодня так тихо!

Он озадаченно нахмурился, а потом толкнул последнюю дверь, увидел мирно спящую на кушетке Белку, доверчиво приткнувшегося у нее под боком белого волка и наконец сообразил, что к чему. А когда подметил, что зверь еще и уткнулся носом в ее живот, блаженно вдыхая аромат эльфийского меда, то неслышно вздохнул снова:

— Ну вы даете… не рано тебе, Белый?

Услышав голос хозяина, зверь бесшумно поднялся, нависнув над Гончей мохнатой горой. Поднял лобастую морду, на которой весьма необычно смотрелись голубые глаза. Неуверенно махнул хвостом, а затем смущенно прянул ушами, не слишком уверенный, что высокому лорду понравится его близость к Белке. Но потом понял, что Таррэн не рассержен, и активно потряс головой: нет, с единением ему точно не рано. Он давно чувствовал, что пора. К тому же на самом деле это было их второе единение, так что никаких сложностей не возникло. Он даже не успел растеряться, как все вокруг стало предельно четким и ясным. И вдруг пришло стойкое понимание того, что сегодня он наконец все сделал правильно.