Забытый - Москва

По воде, однако, уже началась большая суета. По лодкам забегали. Все ушкуи отвернули носы от берега, опасаясь приблизиться, а течение упрямо влекло всю армаду дальше и дальше вниз. С берега между тем, теперь уже редко и осмысленно, летели стрелы и втыкались то в борт, то в палубу, а чаще - в кого-то из гребцов. Над рекой встал жестокий злой крик. Весла заработали - от берега. Течение же делало свое дело, и передние суда уже миновали заводь, и было совершенно не похоже, чтобы они вознамерились вернуться или пристать где-нибудь ниже.

– Сосчитал?

– Разве сочтешь точно... Больше полусотни. Даст дрозда Абакунович на Волге! Нас бы не зацепил.

– Гриш, ты-то его отчего так боишься?

– Я не боюсь, а знаю. Не за себя страшно...

– А поквитаться с ним не хочешь?

– Не хочу.

Ушкуи меж тем отвалили к середине реки, съехали ниже заводи все и возвратиться теперь вряд ли могли.

– Уфф!
– Дмитрий отер пот со лба, - Гриш, давай гонца на стрелку. Тысяцкому Михаилу весть: идут, мол, и приказ: оберечь стрелку и городские причалы. Вечер на дворе - спать чтоб - ни-ни! Костры по берегу держать всю ночь! Стеречь! И чуть что - стрелять! Во всю мочь!

По берегу полетел хлесткий разбойничий свист.

* * *

– Ну вот, Дмитрий Константиныч, и польза тебе от бездельников на торжище.

– Ох, не говори, Михалыч! Как подумаю, что бы они натворили, прощелкай мы их, у меня мороз по коже, и под ложечкой - как с похмелья.

– Еще не конец, повременим радоваться. Теперь их назад надо так же спровадить. А на Новгород зятю в Москву пожаловаться, пусть хвост им прищемит, сволочам. А то каждый раз: новгородцам пир, а всей Руси похмелье. Куда они теперь? На Булгар или еще ниже. Татарский улей разворошат, а те на нас, им до Новгорода добираться несподручно, да и не будут они разбираться. Вот и выйдет опять... Михаил Василич, как они город-то проходили?

– Ночью поздно. Я костров по берегу разжег - на полводы видно стало, как днем. Так они ближе выстрела к берегу и не сунулись. Щитами позакрывались. И так мимо и пошли. На Низ.

– Куда? Нам знать точно надо.

– Гришкины разведчики пошли за ними берегом, дадут весть.

– Добро. Ну а нам Дмитрию Московскому послание сочинять. А, Дмитрий Константиныч?

– Сочиним. И скорей гонцов надо.

* * *

Официальная бумага гласила:

"Великому князю Московскому и Владимирскому Дмитрию Иоанновичу тесть его, Великий князь Суздальский и Нижегородский Дмитрий Константинович шлет приветы и просьбы прислушаться к словам его, и подать помощь в деле общем, не терпящем отлагательств. Обращаюсь со слезной жалобой на подданных твоих новгородцев, которые великую пакость княжеству моему, и Московскому, и всей Руси опять учинили. Ушкуйники новгородские в великом числе вновь отправились разбойничать по Волге. И разграбили бы Нижний, не прими мы заранее крупных и дорогостоящих мер. Нижний уцелел, но они ушли мимо на Низ и там будут творить разбой и непотребства свои, за кои платить придется всем нам, а раньше всех мне, князю нижегородскому, как ближайшему к обиженным татарам соседу. Приструни, Великий князь, и приведи в свою волю негодяев сиих, иначе много зла не токмо мне, но всей Руси сотворится. О том просит тебя вместе со мной и зять твой, а мой первый воевода Дмитрий Волынец".

В главной бумаге, доставленной раньше всех по неофициальным каналам и лицу неофициальному, говорилось:

"Любаня моя, лапа моя ненаглядная, здравствуй! Соскучился я по тебе не рассказать, но быть нам в разлуке, кажется, не меньше, чем до следующего лета. Так выходит по всем обстоятельствам, обложившим меня здесь с разных сторон. Обстоятельства, однако, удачные и все мне в подмогу, так что получается странно: вроде и несложно, и скоро тебе бы ко мне в любое время приехать, а нельзя. Тебе в Москве надо быть! И не только, и не столько затем, чтобы гнать сюда интересующие меня вести, а чтобы постоянно воздействовать на брата, показывать ему важные для нас события в правильном освещении. Вот и теперь нужно действовать немедленно. Новгородцы (мерзавцы!) ставят нам подножку на каждом шагу, путают все планы. Я надеялся на затишье хотя бы на год, чтобы подготовить отпор крупному набегу татар. Но это не получается. Уже не получилось! Новгородские ушкуйники ушли по Волге вниз, и один Бог ведает, что они там натворят и что после этого будет. Уговори брата (и как сама сумеешь, и от моего имени) - всеми силами, на какие он только способен, прищемить хвост Новгороду! Передай ему мою записку тайно и поговори, как ты это умеешь. Передавай приветы отцу Ипату, Юли и всем нашим. Тут скучать особенно некогда, но я по вам всем очень скучаю, а больше всех, конечно, по тебе, моя маленькая. Целую тебя много раз!"

В записке же, которую Люба немедленно передала брату, было написано :

"Здравствуй, тезка! Привет тебе и поклон из Нижнего Новгорода. Обстоятельства заставляют меня обратиться к тебе с таким расчетом, чтобы об этом никто лишний не знал, наипаче твой дядя, да и митрополит Алексий тоже. Здесь у меня дела стали подвигаться, а тесть твой, хотя и тяжело, с оглядками и вздохами, но требования и подсказки мои выполняет. Войско подтянулось, появилась кое-какая разведка. И против татар, будь у меня хотя бы год передыху, можно было б как-то подготовиться. Однако мерзавцы, ушкуйники новгородские, путают мне всю игру. В большом числе (больше 1000 морд) пошли разбойничать по Волге. Нижний мы от них оберечь сумели, чему очень помогла налаженная с грехом пополам разведка. Но они ушли на Низ и что там натворят - одному Богу ведомо. Если они спровоцируют татар сразу ударить в отместку, все наши с тобой труды пойдут прахом. По крайней мере здесь, в Нижнем, на дальних подступах к Москве. Если же они не прекратят своих "походов" в дальнейшем, татары будут в отместку регулярно стучать по Нижнему, как это уже случалось, и тесть твой просто не сможет поднять головы, хоть малость окрепнуть. Тем более, что от самих ушкуйников убытков больше, чем от татар. Не исключена такая комбинация (и я очень на нее надеюсь, Бога молю!), что татары отместку отложат до следующего лета. Тогда самое страшное, что может случиться, это новый поход ушкуйников. Я окажусь меж двух огней, и Новгород буквально всадит мне нож в спину. Ну а значит и тебе тоже. Прошу тебя всей силой своего великокняжеского авторитета, авторитета Москвы, подействовать на новгородцев, с тем чтобы они не позволили ушкуйникам хотя бы в будущем году прокатиться по Волге. Я представляю, насколько трудно воздействовать на этот донельзя самоуверенный, строптивый народ, и тем не менее очень прошу тебя об этом. Если они не помешают, то налето попробую отмахнуться от татар".

– Отмахнуться от татар!
– Дмитрий засверкал глазами и грохнул по столу своим кулачищем так, что Люба, терпеливо ждавшая, когда брат разберется с ненавистной ему писаниной, подпрыгнула на лавке и широко раскрыла глаза. И сразу поняла, что ничего ей особенно говорить, расписывать и не придется.

Дмитрий весело-отрешенно смотрел сквозь нее:

– Я им покажу, котам жирным!

– Татарам?!
– ахнула Люба

– Да ну... Новгородцам! Не пробовали они татарской плети, мать их... Сидят за лесами, за болотами... да за нашими спинами. И думают - все им нипочем, и пакостят, как захотят. Твари! Придется поучить!
– он вскочил, прошелся по палате, подошел к сестре, взял ее за плечи, нагнулся близко, бешено-весело заглянул в глаза:

– А там, Бог даст, может и... А?!

Люба хитро улыбалась:

– Может... Только пояс проверь.

– Зачем?!

– Да кабы штаны не упали.

– А-ах-ха-ха!
– закатился Дмитрий, - Ну, это прямо его слова!
– он присел рядом с Любой, - Вернее, мои. Ну ладно, как он там? Рассказывай. Тебе, чай, поподробней пишет.

И Люба стала рассказывать.

* * *

Не стоит падать, полагаясь на то, что тебя поднимут.

Макиавелли. "Государь"

– Митя, сын мой, что ты делаешь?!

– А что я делаю?
– Дмитрий смотрит на митрополита глуповато-весело-удивленно, и сейчас даже митрополиту непонятно, притворяется князь (как он тогда смеет - сопляк! засранец!
– Ваньку валять перед стариком, воспитателем, главным ответчиком за княжество, перед митрополитом, наконец!) или действительно таков (тогда совсем худо - послал Бог князя...).

– Я говорю о грамоте новгородцам.

– А что грамота? Грамота как грамота, - с лица князя исчезает веселье (Алексий смотрит: да нет, на дурака, слава Богу, не похож), - или ты считаешь, что их проказы можно оставить без последствий?

– Нет, я так не считаю. Но какие последствия собрался ты им устроить? Что ты написал?! "Пошлю войско",.. "наказать"... Что это?! Как это?! Ты что, действительно собираешься посылать войско?!

– А что?

– Ну орел! А на какие шиши? Хорошо еще, дяди твоего с нами здесь нет. Ты кремль строишь, последние копейки в него вогнал, а тут вдруг целый поход впридачу!

– Ну, может, еще и не поход...

– А-а-а! Думаешь, испугаются и притихнут, прощения запросят. А им на твою грамоту: хакк - тьфу! И растереть! И добирайся до них с войском! До них татары сто лет добираются, добраться не могут, руки коротки, а ты... Думаешь, они твоих обстоятельств не знают?!

– Но кроме похода еще меры есть. Перекрою им дорогу с Низа, запоют с голодухи.

– Молодец! Вот это ты сможешь. Вот это бы и обещал!

– Да это маловато как будто. За такие-то пакости...

– А не сможешь походом пойти, если понадобится, это как будет? Неужели вся моя наука, да что - моя! Всех мудрейших людей московских, приставленных к тебе для того, чтобы крепить твою власть, а с нею силу и мощь Москвы, неужели все это мимо тебя прошло?!
– митрополит умолк и горестно покачал головой.