Забытый - Москва

– О! Тогда бы познакомиться не мешало.

– Он сейчас в Орде.

– Да? Ну тогда как вернется - сведи.

– Ты-то когда вернешься?

– Не знаю, Любань, еще с год, пожалуй.

– Господи! Долго как.

– Ничего. Ты башню построй. Как построишь, так я и вернусь.

– Построим. Там у меня Иоганн.

– Иоганн молодец, но мы отвлеклись.

– Да. Второй племянник Алексия, Степан Феофаныч, хлопочет на западной стороне. Дебрянск, Смоленск и дальше в Литву. Понимаешь, ведь Алексий считается митрополитом всея Руси, а доступа, скажем, в Чернигов, даже в Киев, прежнюю свою резиденцию, не имеет. Не говоря уже о Галиче, Львове, той же Волыни. Сунулся в 65-м (1357) - помнишь?
– еле ноги унес, целых три года Олгерд его мучил, чуть не уморил. Теперь ему приходится полулегально с тамошними епископами общаться. Все это через Степана. Работка, я тебе скажу, - не позавидуешь. А отступать ни на вот столечко нельзя - сразу католики тут как тут! И дядюшка твой все время норовит своего митрополита в Литве посадить. Так что церковная борьба давно стала политической. Ясно ведь как белый день: кто признает Алексия, тот подчиняется Москве, кто против него копает, тот отворачивается к Литве. Тверь вон... А ведь у митрополита нет главней задачи, чтобы единство митрополии сохранить.

– Чтобы единство сохранить, - усмехнулся Дмитрий, - надо политику бросить. И заниматься чисто церковными делами.

– Как бросить?! Все, что своими руками создавал, с Калитой еще - и бросить?! Брось он сейчас Москву - и что станется?!

– Хм! Да не волнуйся ты так, все я понимаю, защитница. Не бросит он Москву теперь никогда. Но и митрополию не соединит. А ведь как бы это укрепило Русь! А?! Но что об этом говорить... А что же, своих у него только и есть, что два племянника?

– Ну что ты. Там семья мощная. Кроме Феофана еще три брата, четыре племянника. Но и кроме родни много... Из тех, кто чисто государственными делами занят, много говорят о Муромском князе, Федоре Глебовиче. В Москве же все молодые Алексию в рот глядят, а те, кто постарше, за спиной у Василь Василича мнутся, стараются ему не перечить...

– А кто эти, постарше которые?

– Ну... Квашня Иван Родионыч, Зерно Дмитрий Василич, Добрынский, Кочевин, татарин этот, Черкиз. Кто не в Москве, а по уделам сидят, на вотчинах...

– В общем ясно. Стало быть главная задача тебе вырисовывается - все о Василь Василиче знать. Он наш главный противник. Так?

– Так, Митя, так. Страшноватый человек, боюсь я. Ведь Алексея Петровича не иначе, как он...

– Больше некому.

– А ну как он почует (хитер и осторожен как бес!), да и тебя...
– Люба крестится.

– Вряд ли, если ты у него под ногами путаться не начнешь. Нечего еще чуять-то. Меня тут вовсе пока нет, так что... Ты не особенно усердствуй, но все, что узнаешь не очень красивого, от братика не таи.

– О, это я уже! Так, между прочим...

– А откуда узнаешь?

– От Юли. Она там жуткую авантюру затеяла, сам расспроси.

– Умница ты моя! Ладно, хватит на сегодня.

– Хватит, так хватит.

– Слушай, а что там митрополит с сыновьями нашими затеял? Уж не в монастырь ли прочит? Если так, я против.

– Что ты! Он из них грамотеев делает, помощников себе. Приставил к ним двух монахов, по учителю к каждому, стало быть. Они уже читают бойко, что твой пономарь. А еще боярина Аминку, татарина. Ну и Иоганна. Аминка с ними по-татарски бормочет, а Иоганн по-немецки.

– Ух ты! Ну и как, получается?

– Еще как! Они Аминке только по-татарски, а Иоганну только по-немецки отвечают, даже если те их по-русски спрашивают. Смех и грех, ей-Богу!

– Ай, здорово! Ну а насчет подраться? Из лука, там, пострелять, на коне поноситься?

– Мить, да ведь маленькие они еще, ты уж все сразу хочешь. Но если честно, особо на улицу не рвутся.

– Вот что значит - отца подолгу нет. Женское воспитание.

– Ну при чем тут я?!
– обижается Люба.
– Когда митрополит их от меня чуть не насовсем отнял! А ты еще с упреками.

– Да что ты, маленькая! Я очень рад. Не всем же мечом махать, в самом деле. Если они к грамоте охочи, да еще языки чужие знать будут!.. Далеко пойдут, ни один князь, ни один митрополит без них не обойдется. Только вот в монахи бы не забрели.

– Ну а если и в монахи - чего страшного?

– Знаешь, - Дмитрий помялся, подыскивая слова, - не хочется, чтобы мое дитя половину, а то и больше, прекрасных на этом свете вещей пропустило. Живешь-то ведь всего раз, а там, - он ткнул большим пальцем вверх, - может, и лучше будет, только ведь совсем не так, не то...

– А чего же ты не хочешь в этой жизни пропустить?
– Дмитрий слышит в ее голосе лукавую настороженность.

– Пропустить?.. Ну вот тебя, например... Груди твои...
– он находит и стискивает ее грудь, - губы твои, глаза, ночи рядом с тобой... А потом появление нового человека. Разве это не чудо? А ведь у монаха ничего такого не может быть. А еще веселый пир, лихая охота. Поход, битва и - победа! Вот главное! Чувство, когда ты победил и кого-то спас, кого-то защитил! Понимаешь?!

– Понимаю, Митя, понимаю. Не беспокойся, не станут они монахами. Не такого отца дети! Да и я послежу...

* * *

– Все мужики - козлы!

– Господи, Юли! Что ж ты на них такая злая?
– вздыхает Люба.

– А бабы?
– Дмитрий весело скалится, пытаясь заглянуть Юли в глаза, но та сердито смотрит в миску.

Они завтракают втроем. Рано, еще не рассвело, в столовой палате горят свечи.

– А бабы - куры! Но о них речи нет, - Юли продолжает хмуриться, - а вот мужики... Как они мне надоели! Каждый божий день, со всех сторон, и у каждого только одно на уме.

– Прямо уж у каждого!
– Люба, кажется, искренне не согласна, а Дмитрию становится неуютно - ну как разговор свернет на его персону?
– и он поспешно перебивает:

– Что ж, даже у митрополита?

– Господи, Митя, куда тебя занесло?!
– Люба крестится.

– Митрополит не ангел, а всего лишь человек, - отрезает Юли, - хотя и умный очень. А тоже иногда - так посмотрит!

– Юли, перестань!
– почти умоляющим голосом вскрикивает Люба.

– Что - перестань? Тут ушей лишних нет, а перед НИМ ничего не утаишь. Так чего мне притворяться?

– Что-то ты сегодня... Очень уж агрессивно, - качает головой Дмитрий.

– Надоедает, - Юли поднимает глаза и впервые за утро улыбается. Вовсе даже не агрессивно. "Играет", - понимает Дмитрий.

– Мы ведь не на молитву собрались, - Юли откладывает ложку, - ты издали приехал, через день-два опять исчезнешь. Надолго. От нас отчета ждешь, а мы от тебя - указаний. Так чего вокруг да около кружить?

– Ох, деловая, - улыбается и Люба, - ну так отчитывайся.

– Я-то отчитаюсь. Только у меня как-то... я не знаю, как сказать... Задачи нет. К кому цепляться? Что узнавать? Конкретно - что?
– Юли жмет плечами.
– Так, вообще? Тогда что, мне со всей Москвой переспать?

– Юли!
– прыскает, краснея, Люба, а Дмитрий утыкается в рукав: "Ах, стерва ты моя!"

– Ну в самом деле, - посмеивается Юли, - кого мне охмурять? Я подраскинула умишком своим скудным: если уж... то самых-самых. Так или нет?

– Главней митрополита у нас нет, - подзудел Дмитрий, а Люба безнадежно махнула рукой, давайте, мол, бесполезно вас одергивать.

– Митрополиту восьмой десяток, его, пожалуй, уже бесполезно. Да и к чему? Святого человека искушать, грех на душу брать. Да еще и получится ли... Есть и помоложе, и поглупее, а знают не меньше. Вот дьяк его Фрол, например. Вся переписка митрополита через него идет. Или, может, другой кто нужен? Поважней?