Зачем?

В свои предвечные времена Мария была в меру любознательная женщина, хорошо воспитанная в хорошей семье, то есть всегда умела остановиться, чтоб не залезть в любопытство. Теперь же откуда-то вылез странный мелкий бесёнок под условным именем хочу всё знать, и Мария не нашла в себе сил бороться с ним.

Заперев окна, проверив щели, чтоб не убежал Крыс Петрович (теперь он имел имя-отчество), Мария загримировалась, надела один из париков от Аристарха Удодовича, брючный костюмчик от него же, запасливого, - и всё-таки вышла на московский простор и пошла в сторону Гоголевского бульвара. Коммунальные соседи не видели этого. Было тихо, темно, прохладно. Приятный апрельский вечер.

На скамейках курили, целовались, пили пиво - всё по обычному списку. Марию передёрнуло и замутило. "Что со мной?" - донельзя удивилась она, никогда ранее не обращавшая внимания на публичную физиологию горожан.

В поле её зрения попала ватага подростков, надрывно-утробно ржавших над репликами хрупенькой старушки, попросившей их не сорить на бульваре банками и не плевать под ноги. Юные граждане нашли весьма смешной саму попытку стороннего вразумления. Марию передёрнуло ещё больше, когда один из веселящихся вскочил с ногами на скамейку и, вскинув левую руку, хлопнул правой по локтевому сгибу. Жест был красноречивым ответом на замечание старушки.

Девицы, очевидно, привыкшие к однотипным реакциям старшего поколения на поведение их лидера, вызывающе уставились на бабулю в ожидании развития её справедливых эмоций.

Мария, ощутив подъём чего-то неописуемого, повернула в сторону тинейджеров. Спокойно смахнув нахала со скамейки, отчего он взлетел и плюхнулся в груду банок и в наплёванную лужу, она взяла изумлённую старушку под локоть и повела прочь, нашёптывая что-то успокоительное.

Подросток вскочил, в ярости выхватил из кармана бензиновую зажигалку и, чиркнув, бросил в Марию. Не оборачиваясь, а лишь ощутив движение ветра, Мария поймала огонёк ладонью и отбросила к отправителю. Вся одежда на мальчишке мигом вспыхнула.

Завизжал весь бульвар. Девчонки бросились врассыпную. Старушка побледнела и покачнулась.

Мария прыгнула назад, к полыхающему нахалу, руками сбила с него пламя вместе с одеждой, затоптала нечаянный костерок, отвесила обнажённому герою освежающую затрещину и сказала:

– Ещё раз забудешь русский язык - найду где угодно. Понял, урод?

Любитель баночного пива и бензиновых зажигалок не ответил. Прикрывая обнажённые, но не успевшие подгореть части тщедушного тела, он во все глаза таращился на руки Марии. Они, только что сбившие с него огонь, одежду и даже спесь, были белым-белы...

Оставив подрастающее поколение дозревать посреди бульвара, Мария подхватила безмолвно-покорную старушку и на большой скорости потащила прочь.

– Вам куда? Вы можете сейчас сказать мне свой адрес?

– Вот...
– лишь и вымолвила её спутница, показав на переулочек.

Понимая, что скрыться надо побыстрее, Мария подняла обмершую бабушку на руки, перепрыгнула через ограду бульвара, пересекла проезжую часть и побежала по указанному переулку, ничуть не ощущая тяжести своей ноши.

Бедная ноша! Когда через полчаса они с Марией пили чай на чистенькой кухоньке, обсуждая некоторые нравы современной молодёжи, старушка, очень медленно приходя в себя, всё собиралась с духом и наконец спросила:

– Вы спортом занимаетесь?

– Да, - соврала Мария.

– А если не секрет, каким? Я вам так благодарна...

– О! Это очень древнее искусство, почти не известное в России. Очень труднопроизносимое название. Я только недавно освоила азы.

– Азы!
– Старушка всплеснула ручками.
– Деточка, вы мне можете назвать это искусство, этот спорт, я хочу внучка отдать в какую-нибудь сильную секцию, а все хорошие секции сейчас платные... Ваша, наверное, тоже? Но за такое - никаких денег не жаль!

– Я вам позвоню, - ещё раз соврала Мария, боясь расстроить беспримерно взволнованную женщину.
– Давайте запишем номер. Мне пора идти.

Листочек с телефоном лежал в её кармане, а нечаянные подруги уже прощались в коридоре, когда в дверь энергично позвонили.

– Пожалуйста, выпустите меня через окно!
– взмолилась Мария.

– Деточка...
– пролепетала старушка из последних сил и начала оседать на пол.

Мария успела подхватить её, бережно положила на какую-то антикварную кушетку в гостиной, подбежала к балкону, выглянула во двор, который, к счастью, оказался внутренним и безлюдным, и, зажмурившись, прыгнула с седьмого этажа. За спиной продолжался остервенелый звон в дверь. И залаяла овчарка.

"Вот и я теперь, как Ваня... как Вася..." - успела подумать Мария.

Плюхнувшись на груду картонных ящиков, она не ощутила ни малейшей боли. "Вот оно как..."

Поправив парик, Мария тщательно осмотрела двор, проходы, все возможные пути к отступлению, прислушалась - и на максимальной скорости понеслась на свою конспиративную квартиру, справедливо смекнув, что рассекретила себя. Через пять минут проверилась: погони не было. "Ничего, скоро будет!" - и ещё наддала, живо представив себе столкновение с чуткой служебной собачкой.

Влетев в коммуналку, она бросилась в ванную, благодаря всех святых, что научилась мыться заранее, до своего безумного вояжа по бульвару. Уговорив свою кожу расстаться с поверхностными частицами, она вытиралась, вытиралась чуть не до дыр и мазалась душистыми кремами, держа перед мысленным взором отчётливый образ баскервильской собаки, которая вот-вот сейчас возьмёт след в старушкином дворе и понесется сюда крупными взмахами. И сыщики с ней.

"Чёрт бы побрал тебя, синеглазый учёный! Я доберусь до тебя!" Мария задыхалась от чувств.

Ведь ей хотелось - всего-навсего - прогуляться. Вместо прогуляться получилось воспитание молодёжи с бесконтрольной демонстрацией чудес плюс вынужденное спасение старушки от недовоспитанного поколения. А всё почему? Противно, оказывается, было смотреть на бытовые проявления физиологии человека, который одновременно целуется на лавочке, пьёт, курит, плюёт на бульвар и вообще похож на бред - на одушевлённую грязь.

И это было самой большой неожиданностью для бессмертной Марии, думавшей, что основные удивления уже позади. Нет. Оказалось, у её болезни есть, как и положено, свои стадии развития. Оказалось, что видеть и слышать телесные проявления, привычные всем и не замечаемые ею ранее, становится с каждым днём труднее.

Она схватила свой дневник, полистала и обнаружила, что ничего подобного раньше не записывала. Даже её внезапный визит в ночной бар в первый вечер бегства, в тот форменный свинарник, где трезвых почти не было, а смог и амбре висели, как топор, - даже тогда она ещё была в силах воспринимать мир обычно.

Оказывается, всё изменилось. "А если Николай и Галя вернутся, выпьют пива и поцелуются при мне?" - задумалась Мария и принялась крутить в воображении всевозможные физиологические сцены и сочетания сцен: надо было понять - чего ждать от себя в разных обычных ситуациях. Получалась тяжкая картина. Получалось, что её либо опять потянет кого-нибудь спасти, либо убить, либо бежать в окно. Вот что получалось у Марии Ионовны Ужовой на данной стадии заболевания бессмертием.