Загадаю Тебя
Шрифт:
– Ты что?! – испуганно восклицает внучка.
– А чего, Олён! В моём возрасте о таких вещах положено тревожиться.
– О Господи…
– Деньги, где лежат, ты знаешь. На вот, – достаёт из-под подушки листок и отдаёт его Оле. – Это список тех, кого можно будет позвать на мои похороны. Остальным там делать нечего. Хай бухают в другом месте и по другому поводу.
– Какой кошмар, дед!
– Семёна включишь в этот список только при условии, что удочку починит, которую навернул мне. Петровича тоже можно, но только ежели долг вернёт.
Внучка молчит. Явно пребывает в шоке. Впрочем, как и все мы.
– Там ещё мои пожелания накарябаны, – небрежно бросает старик.
– Любопытно, – Сенька склоняется над листком и принимается громко зачитывать: – Поставить крест. Простой, деревянный. С табличкой.
– Да. Не вздумайте мне памятник лепить. Не заслужил.
– Так… Не хоронить рядом с женой. Купить другой участок. Малой квадратуры. Два вопросительных знака.
– Можно и заранее, наверное.
У Галдина глаза на лоб лезут.
– Нельзя такое делать! – возмущается Оля.
– Ну подумаем ещё, есть ли вообще смысл тратиться. В принципе, бабка у тебя такая знатная зараза, что на любом участке меня достанет. Хоть за километр от неё ложись.
– Перестань, пожалуйста!
– Дальше... Раритетные шахматы прадеда сберечь. Играть в них с правнуком или правнучкой.
– Обязательно, – кивает Корней. – И технике моей обучить их надобно. Чтоб шарили!
– Кого их?
– Правнука и правнучку кого, тормоз!
– Гм… Выбросить фотокарточки, где я с причёской Леонтьева и усами Николаева, – хохотнув, продолжает озвучивать его пожелания Сенька. – Эт чё за фотографии такие? Никогда не видела, – вопрошающе вскидывает бровь.
– Я их надёжно спрятала. Потому что кое-кто однажды чуть не порвал их, – поясняет Оля.
– Срочно избавься от них. Я похож там на идиота. Не приведи Боже, это увидят потомки! Срам!
– Глупости! Ты там молодой и очаровательный, – упрямо спорит с ним девчонка.
– Так-с. Что ещё… Не выкидывать кассеты Ободзинского и Цоя.
– Таланты.
– Не рубить яблоню. В скобках вишню и тутовник срубить можно.
– Да. Шелковица достала. Вечная грязь от неё, – соглашается со своими же словами Корней.
– ИЖ из сарая отдать тому, кто сможет его подшаманить.
– Хороший мотоцикл был…
– Лёха может, кстати.
– Этот? – тычет пальцем в Галдина.
– Ну а какой ещё? У него ж мотоцикл есть. Не отвлекаемся! Следующий пункт. По возможности не продавать Загадаевский дом. Особенно Ивашовым, мечтающим увеличить территорию огорода. Хрен им, а не территория! Тут нарисован огроменный кукиш.
– Именно! – Корней показывает этот самый кукиш.
– Ниже посткриптум. Раз в год вспоминать деда на Родительское. На Пасху к могиле не ходить, сам в гости приходить в этот день буду.
– Прекращайте!
Оля всё-таки не выдерживает. Губа дрожит. По щеке катятся слёзы, которые она тут же торопливо вытирает рукавом.
Так жаль её становится. Порываюсь подойти к ней, однако всё
же не делаю этого.– Ну чё ты, Оль? – до Корнея, кажись, доходит, что перегнул. Дотрагивается до её плеча, но она обиженно дёргается. – Ну чего ты так убиваешься, внучка?
– Потому что не хочу слышать всё это! – девчонка всплёскивает руками. – Мне ты нужен здоровым и на долгие-долгие годы, ясно?
– Ясно-ясно, – он поглаживает её по голове. – Прости дурака. Не реви. Бог даст, ещё поживу маленько, мозги тебе покомпостирую.
Она шмыгает носом.
Вроде как успокаивается.
– Нам надо поговорить, – произносит тихо.
– Список приглашённых куда деть? – осведомляется Сеня. Дед отмахивается и она, кивнув, убирает его в сумку. – Пацаны, подышим воздухом, а? – аккуратно намекает на то, что Олю и Корнея нужно оставить наедине.
*********
О чём говорили Корней и Оля? Мне кажется, что речь шла о матери. В любом случае, я не считаю, что имею право допрашивать Олю.
Отказавшись от предложения Сени, просто сижу и смиренно жду её в коридоре больницы. Вот уже успел переговорить с лечащим врачом старика и даже сунуть взятку ему в карман, попросив, чтобы получше приглядывали за Степанычем и провели все необходимые обследования.
– Богдан. Ты здесь?
Отвлекаюсь от плаката, наглядно демонстрирующего стадии рака.
Не спрашивайте, зачем я начал его изучать. Я просто хотел скоротать время.
– Всё в порядке? Ты успокоилась? – всё-таки не получается удержаться. Заправляю прядь волос за ухо, костяшками пальцев провожу вдоль розовеющей скулы.
– Да.
Оля смущается, но не отодвигается в попытке отстоять свои границы.
– Есть ещё кое-что…
– М?
– Дед просил тебя позвать. Может, не пойдёшь? Я скажу, что не передала тебе его просьбу.
– Оль, это несерьёзно. Я зайду к нему, жди меня тут. Там на лавочке сок и шоколадка, поточи.
– Не надо, а. Ничего хорошего ты там не услышишь.
Да и пофиг.
– Я щас вернусь, – ободряюще подмигиваю ей и уверенной походкой направляюсь в палату к деду Мухомору, ни с того ни с сего возжелавшему меня лицезреть.
Странно. Ни нервничаю, ни переживаю от слова совсем. Ощущаю внутри полное спокойствие и умиротворение. Хоть и знаю, что ожидать от этого старика можно чего угодно.
– Явился не запылился! – цедит тот, стоит мне закрыть дверь за спиной.
– Ещё раз доброе утро, Корней Степаныч.
– Доброе оно было до тех пор, пока вы всей гурьбой сюда не притащились, – ворчит он недовольно в ответ. – Чего встал там? Ближе подойди, я без ружья.
Выполняю его приказ. Когда кивает на стул, сажусь. Когда достаёт из-под подушки принесённые Олей шахматы, вопросительно вскидываю бровь.
Он раскладывает на постели ладью и принимается с невозмутимым выражением лица расставлять фигуры.
– За то, что начистил фюреру пятак, спасибо, – выдаёт он неожиданно.