Загадка лондонского Мясника
Шрифт:
В остальной части витрины хозяин любовно расположил всякий хлам. Пуговицы, плакаты, кусочки металла и кожи, выцветшие клочки, открытки. Все это он выставил, точно священные реликвии. «Второй фронт, – гласила надпись на вывеске магазина. – Военный антиквариат». Внутри начали гасить свет.
Я громко постучал. Выглянул немолодой длинноволосый мужчина.
– Я закрываюсь.
– Мы вам не помешаем.
Увидев наши удостоверения, он отступил, и мы вошли.
– Детектив Вулф и стажер-детектив Рен, – сказал я.
– Ник Кейдж, – неохотно представился он.
Я оглядел витрины с лохмотьями
– Интересное местечко, – сказала Эди. – Моему старику понравилось бы. «Парабеллум» настоящий?
Она показала на пистолет Люгера в коробке из темного цветного стекла.
– Копия, – ответил хозяин, глядя на меня. – Он не стреляет.
Я вытащил папку с фотографиями и разложил их на стеклянном прилавке. Поясницу скрутило. На снимках был нож, созданный, чтобы резать глотки. Я оперся на прилавок, слегка выгнулся и выдохнул, расслабляя спину. Получилось не так, как у Стэна, но все же я почувствовал себя лучше.
– А я вас видел, – сказал Кейдж. – Где же?.. Да в том ролике на Ю-тьюб!
– Он у нас суперзвезда, – заметила Эди, перебирая потрепанные армейские куртки на вешалке, будто зашла в магазин женской одежды. – Видео пользуется бешеной популярностью.
Я повернулся к Кейджу:
– Вы меня не помните, хорошо?
– Хорошо.
Он посмотрел на снимки:
– Кинжал Ферберна – Сайкса. На всех фотографиях – он. Разные поколения одной и той же модели. Взглянуть бы на само оружие, тогда я сказал бы точнее. Вот этот с зеленой ручкой – из Канады. На нем метка легкой кавалерии принцессы Патриции. На этом надпись по-французски, видите? Его использовали французские специальные войска в Алжире с тысяча девятьсот пятьдесят четвертого по шестьдесят второй. Дилетанты считают, что «Ферберн-Сайкс» применялся только во Вторую мировую. Но Уилкинсон продолжал выпускать их и после войны, для отрядов особого назначения по всему миру. Это связано с Мясником Бобом, да?
– Вы не продавали кому-нибудь один из таких ножей?
Кейдж покачал головой:
– Я видел его только в музее.
– В Имперском Военном?
– Да.
– А какая у вас клиентура?
Он перевел взгляд на Рен, бродившую по магазину.
– Коллекционеры.
Послышался сдавленный смех – девушка натянула противогаз.
– Отцу понравился бы, – сказала она. – Скоро ведь Рождество.
– Шестьсот фунтов, – ответил Кейдж. – Сломали – купили.
Эди сняла противогаз.
– Ладно, ограничусь носками и кремом после бритья.
– И что их привлекает? – спросил я.
Кейдж посмотрел на меня, будто не верил своим ушам:
– Вторая мировая война – величайшее столкновение в истории. Погибли миллионы. Европа изменила границы, весь мир стал другим. Мы живем с наследием этой войны. И всегда будем жить. Сюда приходят только мужчины. Они думают, что война сделала бы их лучше. Что родились слишком поздно и упустили нечто важное. И они правы. Они упустили все. Не прошли великое испытание двадцатого века, а может, и всех времен.
– А мне интересно понять вот что, – сказала Рен. – Почему здесь столько нацистских вещей? Германия ведь проиграла. И все-таки вещи, с ними связанные, у коллекционеров пользуются огромным спросом. Но ведь это все равно что покупать
футболку с символикой команды, продувшей финальный матч Кубка Англии.– Думаю, дело в том, что немцы прекрасно чувствовали эстетику.
– Лучшая экипировка?
– Да.
– Если бы все было так просто, – сказала она, уже не улыбаясь. – Если бы все было так невинно.
Я разгладил фотографии на прилавке:
– Не припомните, кто-нибудь интересовался такими кинжалами?
– Конечно, интересовались. Для тех, кто коллекционирует предметы Второй мировой, это одна из самых лакомых вещей. – Его глаза заблестели от удовольствия. – В последнее время о «Ферберне-Сайксе» стали спрашивать чаще. Публикации разогрели интерес.
– Не дадите мне список тех, кто хотел его приобрести?
– Нет.
– Почему?
– Конфиденциальность превыше всего.
Мы с Эди улыбнулись друг другу.
– Чтобы загнать одну из нацистских штучек, нужно клятву Гиппократа давать? – спросил я.
Кейдж не ответил, только облизал губы.
– Послушайте, – продолжил я. – Мне не хочется устраивать у вас обыск.
Он вскинулся:
– А по какому поводу?
Я не знал, с чего начать.
– Здесь оружие. Ножи, штыки, пистолеты. Подстрекательство к расовой ненависти.
– Если вы решили, что все мои клиенты с ума сходят по нацистам, то это неправда!
– Не все. Но некоторые – точно. И я уверен, что в задней комнате или под прилавком найдется кое-что такое, что не выставляют в витрине. Так ведь? Я не буду мешать вашей работе…
– Спасибо.
– …если только вы не станете мешать моей.
Я оставил ему визитку и простые указания. Когда мы с девушкой сели в машину, свет в магазине погас. Вермахтский манекен таращился на ночную улицу.
– Вы же не думаете, что Боб купил нож здесь? – спросила Рен.
– Нет. Но он сюда еще придет.
На Сэвил-Роу я высадил Эди возле ее машины, а сам поехал туда, где в зеленом палисаднике стояли стотонные пушки. Я припарковался со стороны служебного входа и позвонил в дверь. Открыл сонный пожилой охранник, за его плечом я увидел Кэрол, которая старалась проехать в инвалидном кресле по узкому коридору.
– Все в порядке, – сказала женщина охраннику. – Это ко мне.
Двадцать два
На следующий вечер мы вернулись к «Нерею». На этот раз галерея была открыта, правда, особой разницы я не заметил. Внутри стояла женщина с короткой стрижкой и отрешенно смотрела на пустую улицу. Из двух пейзажей она не продала ни одного.
– Можете войти со мной, – предложил я Эди.
– Вы очень добры.
– Но вопросы буду задавать я.
– А что делать мне?
– Подскажете, если я что-то упущу.
– Мистер Дункан присылает немного работ, – сказала владелица галереи, худощавая блондинка в очках с черной оправой.
Эта хрупкая, по-своему привлекательная женщина вела себя очаровательно, но ровно настолько, чтобы от меня отделаться.
– Боюсь, он немного замкнут. Не выставляется, не дает интервью. Все свои работы продает частным лицам, на рынок они почти не попадают. Если вы оставите мне визитку, я запишу ваш адрес и телефон.