Загадка о тигрином следе

Наконец, молодой мужчина провалился в сон. Это произошло внезапно, словно под тобой треснул лёд, который казался крепким, и ты ещё не успел ничего осознать, я вокруг уже ужасающая темнота и ледяной холод. В накрывшим его с головой дурмане невозможно было понять, где кончается реальность и начинается причудливая игра подсознательных образов. Словно опьяненный мозг рождал удивительно яркие сновидения, больше похожие на наркотические галлюцинации. Проснувшись, Луков с удивлением узнал, что проспал больше двух суток. За это время экспедиция должна была совершить не один воздушный прыжок. Только затянувшаяся непогода задержала их на здешнем аэродроме.

Одиссея пригласили за стол. Он всё ещё чувствовал сильную сонливость. Но после нескольких глотков крепкого чая сознание постепенно прояснилось. Вспомнились яркие причудливые картины недавнего сна. Что бы они значили? Нет, пока этот ребус не разгадать. Зато теперь Луков был уверен, что с помощью неизвестных пилюль многоопытный шпион сумел на несколько дней устранить его, как помеху со своего пути. Вероятно только вновь затянувшаяся непогода помешала ему захлопнуть приготовленную для экспедиции ловушку.

Наконец погода улучшилась. Перед посадкой в аэроплан генерал снова предложил Лукову свои пилюли. Одиссей взял их и, нахваливая чудесное средство, положил в рот. Но стоило старику отвернуться, как Луков тут же выплюнул таблетки в снег. В полёте он до поры притворялся спящим.

Из-за начавшейся болтанки его стало так сильно мутить, что Одиссей даже пожалел, что опрометчиво выплюнул пилюли. Но вот генерал начал обвинять немца, что тот сбился с пути. Вендельмут огрызался:

– Я есть тут главный! Не мешать мне вести машину! Вы есть начальник на земле, а здесь я всё контролировать!

– Не-т, батенька! – как будто добродушно настаивал старик. – Я штурман не хуже вашего, хоть всю жизнь по земле проходил. Так что держите курс триста и не спорьте.

Одиссей заворочался на своём месте, картинно громко зевнул и открыл глаза. Своим «внезапным пробуждением» он неприятно удивил генерала.

– Что-то вы рано проснулись. Почему?

– Не могу знать, Анри Николаевич. Видать некачественные пилюльки вам вручил китайский аптекарь.

Вильмонт был явно озадачен и с опаской смотрел на ассистента.

– Снова скандалить будете, обвинять меня во всех грехах?

Молодой человек неопределённо пожал плечами. Тем не менее, генерал уже не пытался руководить пилотом. И через пятнадцать минут они благополучно опустились на нужном аэродроме.

Сразу выяснилось, что вторая машина с комиссаром и Галиной ещё не прилетала. Такое уже случалось раньше, поэтому всё ещё могло кончиться благополучно. Какой-то запас времени – пока в баках их самолёта ещё оставалось горючее – у находящегося в небе экипажа имелся. Но текли минуты, и постепенно таяла надежда. Одиссей вспомнил, как ещё на московском аэродроме комиссар угрожал пилоту из бывших офицеров немедленным расстрелом, если заметит, что тот задумал перелететь к белым. Всю дорогу они ругались, не скрывая взаимной ненависти. Не выполнил ли чересчур бдительный большевик свою угрозу? А может, в воздухе обнаружилась поломка, и перед лицом неизбежной аварии пилот решил пойти на вынужденную посадку? Такое ведь тоже может быть…

Вильмонт распорядился, чтобы местный комендант разослал на другие аэродромы, ближайшие железнодорожные станции и в штабы воинских частей просьбу немедленно организовать поиск пропавшего аэроплана. Хотя ситуация на фронте была такова, что особой надежды на выполнение данного приказа ни у кого не было.

Наконец, генерал взглянул на часы и просто сказал:

– Всё, время вышло. Если они где-то приземлились, то будем надеяться, что их найдут.

Анри Николаевич обратился к лётчику:

– Товарищ Вендельмут, прикажите механикам готовить наш самолёт к вылету.

Перед глазами Лукова возник образ несчастной девушки, потеряно сидящей рядом с самодовольным комиссаром в кабинете пропавшего «Фармана». Она жалобно улыбнулась ему на прощание. Теперь её взгляд и улыбка казались молодому мужчине полными особого смысла. Она ведь предчувствовала что-то! И заранее просила его о помощи! Одиссей отказывался верить, что ничего нельзя предпринять для спасения их пропавших товарищей. В конце концов, в жизни не так уж редко происходят чудеса, надо только верить до последней секунды в благоприятный исход.

Одиссей подыскивал высокие слова, которые должны были убедить генерала изменить своё решение, но каждый раз, подымая глаза, он видел перед собой, как ему казалось, неприступную самоуверенность. Омерзительная робость перед этим по-азиатски жестоким военным начальником овладели Луковым. В душе Одиссей рвался выразить своё нежелание подчиниться жестокому распоряжению, но какой-то душевный блок не позволял ему открыть рта. Молодой человек смотрел на свои сжатые кулаки и готов был выть от собственного бессилья. Ещё Луков чувствовал горькую опустошенность, которую познаешь только в часы больших бедствий, когда судьба освобождает человека от необходимости что-то решать. Генерал уже всё решил за всех! Он вдруг посмотрел на Одиссея долгим взглядом, как показалось Лукову, словно на соучастника преступления. Одиссей смутился. И чем дольше смотрел на него старик, тем яснее обозначалась на его губах непостижимая для Одиссея ирония. Луков покраснел. Ему все больше казалось, что именно старик каким-то образом подстроил исчезновение второго самолёта.

– Одиссей Гекторович, пожалуйста, набросайте текст телеграммы в Москву о пропаже второй машины – будничным тоном вдруг распорядился начальник, – Попросите их прислать как можно скорее нового комиссара. Да, ещё про продукты и топливо напишите. И поторопитесь, через десять минут взлетаем. Надо спешить, пока погода позволяет.

Видя, что молодой человек продолжает стоять с совершенно потерянным видом, вместо того, чтобы бежать исполнять его поручение, Вильмонт сочувственно покачал белой, как лунь головой:

– Я вас понимаю. В 20 лет я тоже жил эмоциями, гусарил напропалую, стрелялся на дуэлях, совершал массу вздорных поступков. Теперь я старик и могу принимать решения, исходя из одной холодной целесообразности. Мы не пробудем здесь ни одной лишней минуты. Потому что в этом нет никакой необходимости. Они не смогут прилететь. Поймите же наконец это, неистовый вы юноша! Резервный бак с дополнительными запасами топлива имеется только на нашей командирской машине, так что надежды нет.

Эта холодная расчётливость, когда речь шла о человеческих жизнях, смутное подозрение, что генерал мог иметь какое-то отношение к исчезновению второго аэроплана, наконец, взорвали Одиссея. Впервые в жизни настоящая ненависть коснулась молодого флегматичного учёного своим воронёным крылом, и заставила говорить прежде несвойственным ему слова, в совершенно несвойственной для него агрессивной манере:

– Знайте же: я ненавижу вас! Вы втянули меня в эту экспедицию против моей воли. Вы хороните теперь заживо эту девушку и ещё двух доверенных вам людей.

Так как генерал удивлённо промолчал, Луков гневно продолжал:

– Я открыто заявляю вам: отныне я ваш враг! Мне всё про вас известно, и не надейтесь, что я стану молчать. Как только мы прибудем в Ташкент, я всё расскажу. Так что лучше убейте меня раньше, если сможете. Как видите, я вас не боюсь.

– Наш мсье Поганель снова бредит, – пояснил находящимся поблизости людям генерал, и сочувственно обратился к Лукову, – Зря вы всё-таки выплюнули мои пилюли. Вас несчастный мозг уже не выдерживает трудностей пути, мне горько думать, что в Ташкенте вас может ожидать лечебница для душевнобольных.