Загадка о тигрином следе

– Заткнись! Тебя на спрашивают! – по-хозяйски рыкнул на неё Лаптев. И тут же перешёл с крика на вкрадчивость. С дерзким глазом навыкате и ухмылкой на наглых губах комиссар обратился к Вильмонту:

– А что, начальник, выбирай любую. Мы с тобой теперь в одной упряжке, должны уважить друг друга. Выбирай! Все наши мамзели к твоим услугам! Хочешь на Маруху залезай, а хочешь с Алтыной повеселись, сегодня я угощаю. Я не жадный!

При этих словах девица с дряблой грудью, выпирающими рёбрами и измождённым некрасивым лицом вульгарно заржала.

– Выбери меня, дедок, я стареньких люблю.

Генерал потер рукавом глаза – вроде как слезы смахнул. Жалостно шмыгнул носом. Мол, спасибо, сынок, что старость мою уважил. Луков видел, что его шеф артист первостатейный. Немного поиграв в предложенную игру, генерал недобро улыбнулся одними глазами молодому наглецу, и указал на дверь:

– Ладно. Фенито ля комедия. Пожалуйте-ка с вашими дружками и проститутками вон! А когда протрезвеете, я с вас спрошу за украденный спирт.

Лаптев перестал вальяжно ухмыляться и зло насупился.

– А не боишься, генерал, что я черкну на твоём приговоре бестрепетное: «К стенке! Расстрелять!».

– Не боюсь, тем более что мне, как начальнику экспедиции, такое право действительно дано. И если подтвердиться моё подозрение, что это вы украли и разбазарили экспедиционное имущество, то не вы меня, а я вас к стенке поставлю.

Обведя дружков мутным взглядом воспалённых глаз, находящийся вдобавок ко всему ещё, похоже, и под кокаином, комиссар схватил свой большой револьвер и завопил истошным голосом:

– А ну, братва, круши их! А эту старую суку я лично кончу!

Собутыльники комиссара повскакивали на ноги. Но Вильмонт, хотя и был на полвека старше Лаптева, легко выхватил из его руки опасную игрушку. Он и в самом деле сделал это так, словно рогатку отобрал у хулиганистого мальчишки. Обезоружив дебошира, генерал развернул его рожей вниз и заломил правую руку за спину.

– Будет, будет – завопил от боли Лаптев. – Твоя взяла! Отпусти!

Генерал для порядка отвесил ему парочку оплеух, после чего вышвырнул на свежий воздух продышаться. Туда же – в сугроб полетели два его дружка-собутыльника. Но третий – здоровенный бугай схватил со стола нож и кинулся на генерала. Блеснуло длинное стальное лезвие.

– Как свинью заколю! – зашипел урка. Громко завизжала одна из перепуганных девок. Но старик снова поразил всех. Неожиданно резко для своего возраста он ударил нападающего носком правой ноги в колено и сразу в пах. Удар получился диковинный – двойной. Бугай громко охнул и скривился. Нож выпал из его руки. Громила присел на корточки, держась за своё мужское достоинство. Не давая противнику опомниться, седой боец, словно на крюк, насадил на свой костистый кулак его широкую морду. Мужик хрюкнул и с оглушительным грохотом опрокинулся на сдвинутый к стене стол, перевернув его. Подёргал ногой и затих.

Впрочем, Луков не увидел эффектного финала этой драки.

– Су-у-к-а-а! – в самом начале потасовки вдруг раздалось возле самого его уха. Сзади кто-то сиганул Лукову на плечи. Сразу сбросить наездника не удалось. И Одиссей стал вертеться на месте, словно необъезженный жеребчик. Но всадник крепко обхватил его руками и ногами и принялся молотить кулаком по голове. Крутя головой, один удар Одиссей поймал прямо в лицо. Вспышка. Во рту засолонило. Подоспевший немец отодрал противника от товарища. Перед глазами у Одиссея всё плыло, но он разглядел татуировку в виде головы Горгоны на левой лопатке своего обидчика…

…Одиссей сидел на полу и медленно приходил в себя, держа предложенный немцем платок возле расквашенного носа и разбитых губ. Его уже били однажды в прошлом. Это случилось в университете. Рабфаковцы, видимо, по наущению комсомольского вожака устроили молодому доценту из кадетов «тёмную». Они подкараулили Лукова на тёмной лестнице. Его хотели напугать, заставить изменить свои взгляды, пойти на сотрудничество с властью. Поэтому избивали не всерьёз с целью покалечить, а лишь для того, чтобы интеллигентик, что называется «поплыл». Так что вкус крови ему был знаком.

В столовой появился командир авиаотряда и с ним красноармейцы из комендантского взвода. Пусть с большим опозданием, но местная власть, всё же взялась за наведение порядка на своей территории.

Одиссей поднял глаза. Мимо него молоденький солдат провёл обнажённую проститутку. Она пыталась флиртовать со своим конвоиром:

– Куда же ты меня ведёшь, душечка? А ты симпатичный мальчик. Ну посмотри же на меня, служивый. Когда ещё ты получишь в своё полное распоряжение такое роскошное тело.

Луков узнал так впечатлившую его вакханку, чей поцелуй едва не вкусил. На её спине возле левой лопатки красовалась голова медузы Горгоны со змеиными зрачками и ярящимися гадюками вместо волос.

На улице Одиссей стал свидетелем, как ещё до конца не протрезвевший Лаптев униженно стоит перед своим победителем. Хмель с него как ветром с дуло. Он клялся, что в ближайшее же время достанет обещанное горючее для аэроплана.

– Что-о?! – заорал вдруг Вильмонт таким ужасным голосом, что комиссар обмер:

– Опять ближайшее время! Никаких задержек более! У нас противник на загривке. Даю двенадцать часов на всё про всё!

– Да, да, обещаю – часто закивал головой комиссар.

Старик сурово предупредил:

– И знайте, сударь, что я терплю вас в экспедиции до тех пор, пока вы ведёте себя пристойно. Ещё один подобный фортель, и я вышвырну вас вон. И мне всё равно, чем вы там себя мните. Эта экспедиция находится на контроле у самого вашего Ленина, так что мне простят любое самоуправство.

После этого инцидента хулиган на некоторое время присмирел, во всяком случае в присутствии старика он старался не хамить. Но за спиной генерала всячески хорохорился и обещал «пустить старого контрика» в расход после выполнения задания. Причём придумывал для него самые страшные способы казни. Например, обещал после возвращения в Москву бросить в цистерну с соляной кислотой, чтобы от тела генерала не осталось и следа.

А пока Лаптев тешил себя мелким шкодничеством: подкладывал старику битое стекло в валенки, тайком подсыпал соль в чай. Со стороны это выглядело очень по-детски. Наводящее ужас даже на суровых фронтовых пилотов чудовище оказалось местным пакостником, злым мальчишкой, изо всех сил пыжащимся казаться крутым.