Заговор генералов

Он затих, провалившись, наверное, в обморок.

Под вечер санитарка передала последнюю новость: взбунтовался запасной батальон лейб-гвардии Павловского полка. Солдаты выломали двери цейхгауза, разобрали винтовки и вышли на Невский, крича, что не желают проливать безвинную народную кровь. Против них бросили городовых. Началась перестрелка. В лазарет привезли новых раненых.

– У нас на Выборгской снова бастовать начинают. Сашка сказывает: бомбы они у себя на "Айвазе" тайно делают.

– Тише!
– Антон прислушался к храпу Шалого и стонам лейб-гвардейца. Рассказывай, но тише.

– Чего еще? Больше я ничего не знаю... Бредящий офицер-волынец. Приглушенные двойными рамами выстрелы. Раздерганные новости. Но события соответствуют тактике, которая была разработана большевиками и применялась в дни революции пятого года: митинги по заводам... экономические требования сменяются политическими... демонстрации под красными флагами, боевые лозунги... Всеобщая забастовка. Борьба за привлечение на сторону солдат. Да, товарищи работают! В самой гуще - на заводах, на улицах, под пулями!.. А он валяется на койке. Рядом с есаулом, у которого чешутся руки по нагайке, и с лейб-гвардейцем, несколько часов назад стрелявшим по демонстрантам.

Будь проклята эта темница! Если слеп - пулю себе в лоб! Если зряч туда!..

– Вам надо отдохнуть, Наденька. Прилягте. Я спать больше не буду. Если что - окликну.

Храпел казак. Бредил штабс-капитан. Пробило четыре. Он принял решение. Надо только подождать утра, когда начнет светать...

За дверью началось движение. Санитарка вышла из палаты.

Антон присел на кровати. Ощупал бинты на голове. Нашел узелок, потянул. Руки налились тяжестью, и пальцы словно бы онемели. Он перевел дыхание и начал сматывать бинт. Кольцо за кольцом. Последний виток. Остались лишь марлевые подушечки.

Отлепил и их. "Раз. Два...
– И с промедлением: - Три!"

В глаза ударило. Ослепительное. Оранжевое. Оглушающее. Он зажмурился от боли. Почувствовал - по щекам потекли слезы. Посидел, успокаиваясь. Потом осторожно-осторожно, через силу, будто давило тысячепудовым прессом, начал снова размежать веки.

Сквозь завесу ресниц просочилась серебряная полоска. Заструился свет. Сначала размыто, потом все четче начали обозначаться предметы: переплет окна, никелирован-ный шар кровати, спинка стула... Видит!

Антон рассмеялся. Дверь скрипнула. Он обернулся. На пороге стояла девушка с тазом в руках. Посмотрела на него:

– Батюшки!

Таз дрогнул в ее руках, плеснуло водой на пол.

– Что вы наделали, Антон Владимирович! Поставила таз, подбежала к нему, опустилась на колени:

– Разве можно? Вы видите? Видите?

– Вижу!
– не узнавая, смотрел он на нее. Протянул к ее лицу пальцы. Это ты, Наденька?

Она заглянула ему в лицо:

– Ой! Серые! Обмерла в испуге.

– Что? Что-то не так?

– Нет... Ничего...
– она попыталась улыбнуться.
– Попадет от доктора...

– Какое это теперь имеет значение? Я вижу! Ты не представляешь, какое это счастье!

Теперь он разглядывал девушку.

Курносая. Скуластая. С двумя ямочками на щеках. Волосы уложены косой-кокошником. В ушах камушки-сережки. Темноволосая и темнобровая. Он вспомнил: "бледно-зеленый стебелек". Нет, совсем не то! Не прибавили Катя и есаул: красавица. Вот только глаза такие, как представлялись: круглые, как лепестками, опушенные ресницами. Ромашки.

А есаул? Антон встал с койки. Впервые сам подошел к окну. Утро за окном было совсем неяркое, серое. На кровати, громко всхрапывая, лежал рыжий, с проплешиной, с ухарски закрученными в кольца усами огромный детина. Правая рука его свесилась к полу. На ней набухли веревками синие вены. "Такой рубанет!.." Грудь его от левой подмышки до правого плеча была забинтована.

– Наденька...
– привыкая к новому облику девушки, проговорил Антон. У меня к вам просьба. Секретное поручение.

– Да?
– согласно отозвалась она.

– Раздобудьте где-нибудь одежду. Обмундирование. Хоть какое. Мне обязательно нужно в город.

– Ни боже мой!
– замахала она руками.
– Что вы!

– Все равно пойду. Хоть в халате.

По его тону она поняла: пойдет. Представила его на снежной улице в бумазейном халате, в шлепанцах и кальсонах с подвязками на щиколотках. Прыснула.

– Хорошо, попытаюсь. Ох и влетит же мне! Через четверть часа принесла большой узел:

– Тут шинель и все прочее.

– Спасибо тебе, дорогая!

– Куда вы собрались?

– Еще не знаю. Посмотрю.

– Тогда я с вами, хорошо? Только сдам дежурство Дарье, она скоро придет, если не задержат на улице.

– Ну что ж...
– согласился он.

Девушка начала прибирать палату, мыть пол. Антон с интересом наблюдал за ней. Какое счастье - вот так глядеть. Глаза...

Надя будто уловила его мысли.

– Давайте, чтобы не было переполоху, я вас забинтую. А как выведу сниму.

Он кивнул.

Из-за окна донесся надвигающийся смутный гул.

2

Четыре дня назад, в субботнее утро двадцать третьего февраля, когда пошли по заводам и фабрикам Петрограда митинги, побужденные Международным днем работницы, но час от часу приобретавшие все более острую антиправительственную направленность, за подавление беспорядков взялся градоначальник. К полудню стало ясно, что это ему не по силам. Тогда главнокомандующий войсками столичного округа генерал Хабалов вызвал из Красного Села запасной кавалерийский полк, из Павловска - сотню лейб-гвардии сводноканачьего полка. Казалось, конниками можно и ограничиться: нигде, кроме Выборгской стороны, забастовок и демонстраций отмечено не было, да и там с наступлением ранних февральских сумерок порядок был восстановлен. Как доложил обер-полицмейстер, забастовки охватили пятьдесят фабрик и заводов с девяноста тысячами рабочих. Наступало воскресенье. Большинство предприятий в этот день закрыты. Можно было не беспокоиться за дальнейшее. Но в воскресенье накатила новая волна демонстраций, захлестнувшая и другие районы столицы. Итог дня по сводке полиции поднялся до цифры двести тысяч. Кавалеристов, в том числе и конно-жандармов, уже не хватало, хотя для устрашения они обнажали шашки и на галопе врезались в толпу. Хабалов распорядился занять пехотными частями позиции у правительственных учреждений и наиболее важных зданий телефонного узла, телеграфа, электростанции, - в помощь кавалеристам, жандармам и городовым придать солдат Финляндского, Московского и Третьего стрелкового полков. С темнотой демонстранты разошлись по домам, а войска вернулись в свои казармы. На улицах Петрограда были оставлены лишь конные разъезды и усиленные патрули.

Ни военные, ни гражданские власти не могли понять причины волнений, двое суток лихорадивших столицу. Объяснили единственно нехваткой черного хлеба, ибо никаких эксцессов, кроме разгрома нескольких булочных, отмечено не было.

Хабалов приказал расклеить по городу объявление:

"За последние дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производится в том же количестве, как и прежде. Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватало, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идет непрерывно".