Заговор генералов
Шрифт:
Вот от кого якутская колония жаждала теперь узнать, какой курс взял Центральный Комитет в вопросе о войне, какие установки дал Владимир Ильич, что реально, а не в извращении правительственных "вестников" происходит в России и во всем мире.
Григорий виделся с Лениным позже, чем Серго, и трижды: в январе тринадцатого года в Кракове - на совещании партийцев-депутатов Думы - с членами ЦК, на сентябрьском совещании того же года в Поронине, и в июле четырнадцатого, перед самой войной, приезжал он к Владимиру Ильичу, беседовал с глазу на глаз... Когда в Думе началось обсуждение военного бюджета, все пятеро депутатов-большевиков
– В октябре четырнадцатого, буквально за неделю до моего ареста, пришла на квартиру женщина, наша, партийка: "Вот вам письмо из Стокгольма, а вот - туфли". Я удивился: с какой стати такой презент? А она: "Полюбопытствуйте, что под набойками". Сорвал набойки, а в каждом из каблуков - по газетному листу. Первый, возрожденный Ильичей номер "Социал-демократа", а в нем статья "Война и российская социал-демократия". Суть ее вам конечно же известна: превратить войну империалистическую в войну гражданскую. А если подробно и обстоятельно - весь к вашим услугам...
По приговору суда Петровского лишили всех прав и, осудив пожизненно на Сибирь, поначалу отправили в Енисейск, однако потом сочли для такого политически неблагонадежного место содержания чересчур благоприятным и переслали в Якутскую область да еще с предписанием законопатить в самый отдаленный угол - в Средне-Колымск. Но по приезде в Якутск Григорий Иванович заболел. Так и остался в городе. Подыскал работу - был он мастером на все руки: и слесарем, и токарем, и кузнецом.
Серго тоже намеревались заслать еще за семьсот верст на северо-восток, в Вилюйский округ, в "знаменитую" Нюрбу, именовавшуюся "ссылкой в ссылке". Товарищам удалось выхлопотать у местных властей, чтобы определили его фельдшером в село Покровское Западно-Кангаласского улуса. Это всего девяносто верст от Якутска.
Превосходное село. На высоком берегу, над простором реки. Целых пятнадцать дворов. Широкая улица...
Судьба... Он увидел ее в первый свой день на этой главной и единственной улице Покровского. Она шла не одна. Но на спутницу ее он даже не обратил внимания. А ее как увидел - так и остолбенел. Она оглянулась, что-то сказала подруге и засмеялась.
Он тут же узнал: Зинаида Гавриловна Прилуцкая, учительница местной церковноприходской школы.
Пришел в школу прививать детворе оспу. Ребятишки перепугались, того и гляди прыснут из комнаты.
– Ну-ка, храбрецы! Кто из вас боится комаров? Летом здесь пропасть всякого гнуса.
– Не боитесь комаров? Тогда подходи! Укус комара в сто раз больней прививки. А первому - награда!
– Он извлек из кармана горсть леденцов.
Учительнице явно понравилось.
Одинокий, неприкаянный, напросился к Агафье Константиновне, матери Зинаиды Гавриловны, "на пансион", а то все всухомятку. Вечерами, после чая, стал засиживаться допоздна. Беседы вел с Агафьей Константиновной, а Зинаида Гавриловна корпела в соседней комнатке над тетрадями. Почему-то ему вспоминалось детство, горная его Гореша над бурливой речонкой и всякая веселая и грустная ерунда.
Несколько дней назад пришел к ним в дом. Урокам давно бы уже и кончиться, а Зинаиды Гавриловны нет.
– Школьную библиотеку разбирает, - понимающе ответила на его молчаливый вопрос мать.
Он отправился в школу.
– Если не прогоните, хочу вам помочь.
–
Любите книги?– Пришлось.
– Как прикажете понимать?
– Когда засаживают в одиночку, на годы, одно и остается - читать.
– И что же почитывали?
– Последний год, в Шлиссельбурге, ну, Льва Толстого, Достоевского, Чернышевского, Герцена, Гончарова, Помяловского, Пушкина конечно же. Ну, Гете, Шекспира, Бальзака, Ибсена, Стендаля, Гауптмана, Джека Лондона... Из наших, современных - Горького, Леонида Андреева, Куприна, Короленко... Ну, еще...
Она весело рассмеялась, сразу сбросив с себя этакую ироничность умудренного жизнью педагога:
– Проучили!.. А Владимир Галактионович, к слову сказать, первую свою повесть, "Сон Макара", в наших краях написал, в Амгинске. Он и учительствовал здесь...
Зинаида Гавриловна сняла с полки книгу, провела по обложке пальцами. Не открывая, прочла:
Никто страны сей безотрадной,
Обширной узников тюрьмы
Не посетит, боясь зимы,
И продолжительной, и хладной.
Однообразно дни ведет
Якутска житель одичалый,
Лишь раз иль дважды в круглый год
С толпой преступников усталой
Дружина воинов идет...
Склонила голову к плечу:
– Чьи это строки?
– Рылеева!
– поспешил он, как ученик.
– Из поэмы " Войпаровский".
– Правильно, - таким тоном, будто и вправду экзаменовала, подтвердила она.
Подошла к окну. Против света ее фигура обрисовывалась четко, а темно-русые волосы светились ореолом.
– Рылеев сам в сей стране не побывал - бог миловал, а другим декабристам, Бестужеву-Марлинскому, Муравьеву-Апостолу, довелось... И кому из иных свободолюбцев не довелось... А я не каторжанка, не поселенка, а тот самый Якутска житель одичалый.
– О, вы!..
– Хотя отца моего за какие-то прегрешения и препроводили сюда священником, на беднейший приход, и здесь он похоронен, я этот край люблю. С радостью учу и русских и якутских ребятишек. И не хочу, чтобы тягостная нищета и забитость сочетались у приезжих с представлениями о бесталанности здешних жителей.
– Да кто же может так подумать?
– Он уловил в ее словах затаенную обиду.
– Я считаю, что у каждого человека есть свой талант. Только условия нужны... И надо уметь заглянуть в душу. Это делает учитель - сеятель добра.
– Я рада, что вы...
– оборвала, не закончив фразу, Зинаида Гавриловна.
– Еще Муравьев-Апостол сказал: "Якуты крайне правдивы и честны, лукавства в них нет, и воровства они не знают". Это так!
Серго пришлась по душе ее горячность:
– Я слышал, что Муравьев едва ли не первым здесь и врачевать начал. Так что он не только ваш предшественник, но и мой.
Будто давний педагог и врачеватель, один из славных - из племени декабристов - едва ли не вправду был их общим и близким человеком: с того разговора у книжной полки открылись друг другу их души. Теперь, встречаясь, они улыбались как друзья, а вечерами, за гостеприимным столом Агафьи Константиновны, ему не надо было судорожно искать тему для разговора - в их отношениях установилась непринужденность...
Сейчас, в пути, ничто не мешало Серго вспоминать и давнее и недавнее, видеть перед собой милое, открытое, с огромными серыми глазами лицо Зинаиды Гавриловны и свет от окна на ее темно-русой кооег