Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

„Какъ теперь текутъ слезы, такъ пусть потечетъ и дождь, какъ рка… пусть наполнятся канавы, пусть станетъ рости всякая зелень и всякая трава“²).

Еще одна псня:

Мы идемо преко селаА облаци преко неба,А ми бржи, облак бржи,Облаци нашъ претекоше,Жито, вино поросише.

313

Аничковъ по поводу нея замчаетъ: „Эта псня составляетъ по своей форм самый чистый типъ псеннаго заклинанія, какой мн до сихъ поръ встртился. Здсь вполн ясно чувствуется та вра въ магическую силу слова, на которой основано всякое заклинаніе“¹). Что она сравнительно чистый типъ псеннаго заклинанія, это, пожалуй, и врно. Но неврно то, что, будто бы, она ясно представляетъ вру въ магическую силу слова. Дйствительно, она представляетъ вру въ магическую силу, но не слова, а обряда. Вдь въ псн говорится, что облако подходитъ не по мр того, какъ поется псня, а по мр того, какъ подходитъ толпа участниковъ обряда, заклинающихъ дождь, изображая его кропленіемъ и обливаніемъ. Въ данномъ случа толпа приравнивается къ дожденосному облаку. Опять первоначальная магическая сила не въ слов, а въ дл. Съ теченіемъ времени заклинательныя псни на дождь обратились въ молитвы-псни. Такова, напримръ, псня:

Молимо се вишнем Богу Да удари росна киша…²).

Теперь перейдемъ къ другому обряду — опахиванію. Опахиваніе чаще всего совершается во время эпидемій. Смыслъ его — обведеніе магическаго круга; пріемъ, знакомый намъ уже по оберегамъ. Пріемъ этотъ извстенъ былъ и древнимъ римлянамъ, опахивавшимъ города, извстенъ на Запад, широко практиковался и кое-гд все еще практикуется и у насъ. У насъ существуютъ и псни, спеціально относящіяся къ обряду. Обрядъ совершается ночью; въ немъ принимаютъ участіе одн женщины. Соху тянетъ обыкновенно или вдова, или беременная женщина, или старуха. Вся сила въ дйствіи, а не въ псняхъ. Это видно уже изъ того, что обрядъ иногда совершается въ глубокомъ молчаніи³). Магическій кругъ мшаетъ проникновенію въ деревню болзни, которая обыкновенно представляется въ вид живого существа, иногда человка. Но, чтобы случайно

314

еще во время опахиванія она не попала въ кругъ, стараются ее въ это время отогнать. Для этого вооружаются косами, серпами, кочергами и т. п. и размахиваютъ ими¹). Если попадется во время процессіи какое-нибудь живое существо, его убиваютъ (иногда даже человка), полагая, что болзнь, спасаясь, приняла видъ животнаго²). Иногда во время обхода кричатъ: „зарублю! заску“³)!. Подобные угрожающіе крики вмст съ описаніемъ обряда и послужили началомъ заклинаній. Поповъ сообщаетъ слдующую псню, поющуюся при опахиваніи отъ холеры.

Мы идемъ, мы ведемъИ соху, и борону,Мы и пашемъ, и боронимъ,Теб, холер, бороду своротимъ.Семъ мы не въ рожу землюИ не родимъ смена 4 ).

Псня распадается на два элемента: 1) угроза и 2) описаніе обряда. Угроза первоначально производилась различными орудіями. Какъ приростала къ угроз дйствіемъ угроза словесная, мы видли выше (стр. 144). Такимъ образомъ, опять вся псня выросла изъ обряда. Для пониманія послднихъ двухъ строкъ -

„Семъ мы не въ рожу землюИ не родимъ смена“ —обратимся къ псн отъ „коревьей смерти“.Опахивая деревню отъ „коровьей смерти“, поютъ:Вотъ диво, вотъ чудо,Двки пашутъ,Бабы песокъ разсваютъ,Когда песокъ взойдетъ,Тогда къ намъ смерть прійдетъ 5 ).

315

Значитъ, во время паханія сялся песокъ. Обрядъ сянія песка въ проведенную борозду сохранился въ Курской, Орловской, Воронежской губ. Песокъ сютъ вдовы, а сохой управляетъ двка, ршившая не выходить замужъ. Везетъ соху баба-неродиха¹). Такимъ образомъ все символизируетъ безплодіе. Въ первой псн этотъ обрядъ далъ лишь только лишнюю деталь въ описаніи. Во второй — изъ него уже родился мотивъ невозможности, широко практикующійся въ заговорахъ. Иногда въ обряд опахиванія вмсто угрожающихъ орудій появляются иконы и свчи. Сообразно съ этимъ измненіемъ характера процессіи измняется и псня.

Выйди вонъ, выйди вонъИзъ села, изъ села.Мы идемъ мы идемъДевять двокъ, три вдовыСо ладономъ, со свчами,Съ Божьей Матерью 2 ).

Это уже результатъ воздйствія христіанскихъ понятій на дохристіанскій обрядъ и псню. Развитіе псенъ-заклинаній отъ смерти совершалось или задолго до христіанства, или по крайней мр въ сторон отъ христіанства. На это указываетъ сохранившаяся длинная псня эпическаго характера, поющаяся при опахиваніи; она чужда всякаго христіанскаго элемента. Въ ней даже нельзя заподозрить и забытой христіанской символики, что и вполн понятно. Вдь церковники, которымъ Мансикка приписываетъ внесеніе въ заговоры символики, не могли, конечно, имть какое-либо отношеніе къ обряду, совершающемуся бабами. Они могли только выражать общее отрицательное отношеніе церкви къ такимъ обрядамъ.

Отъ океанъ-моря глубокаго…Выходили дванадесять двъ,Шли путемъ, дорогою немалою

316

По крутымъ горамъ, высокіимъ,Ко тремъ старцамъ старыимъ…„Ставьте столы блодубовые…Точите ножи булатные,Зажигайте котлы кипучіе,Колите, рубите на мертвоВсякъ животъ поднебесный…“[На крутой гор высокойКипятъ котлы кипучіе,]Во тхъ котлахъ кипучіихъГоритъ огнемъ негасимыимъВсякъ животъ поднебесный,Вокругъ котловъ кипучіихъСтоятъ старцы старыеПоютъ старцы старыеПро животъ, про смерть,Про весь родъ человчь.Кладутъ старцы старыеВсему міру животы долгіе;Какъ на ту ли на злую смертьКладутъ старцы старыеПроклятьице великое.Сулятъ старцы старыеВковчну жизньНа весь родъ человчь 1 ).

Воздержусь отъ разршенія вопроса о томъ, кто такіе старцы и двы. О. Миллеръ въ старцахъ видитъ свтлыхъ божествъ, а 12 двъ сближаетъ съ трясавицами²). Мн кажется, что въ псн несомнннымъ можно принять только общее свидтельство о какихъ-то искупительныхъ жертвахъ-чарахъ. Псня только описываетъ такую жертву въ преувеличенныхъ и фантастическихъ чертахъ — пріемъ, постоянно наблюдающійся въ заговорахъ, оторвавшихся уже отъ породившаго ихъ обряда. Въ жертву приносились животныя, а можетъ быть даже и люди. Указанія на искупительную жертву, приносившуюся во время эпидемій и

317

вообще при желаніи избавиться отъ смерти, сохранились въ уцлвшихъ кое-гд обычаяхъ (не только у насъ, но и у другихъ народовъ) зарывать въ землю какое-нибудь животное во время эпидемій¹). Подобная искупительная жертва и породила приведенную выше псню.

Обратимся теперь къ одному изъ украинскихъ мотивовъ купальскихъ псенъ. Вотъ одинъ изъ множества варіантовъ:

Oj na kupajli oh'o'n hor'yt,A u Iwana serce bol'yt’,Nech`aj bol'yt’, nech`aj znaje,Nach`aj inszoji ne zajmaje,Nech`aj jidn'u Hannu maje 2 ).

Интересно то обстоятельство, что варіанты псни состоятъ, главнымъ образомъ въ замн именъ. Я отношу псню къ заклинаніямъ на томъ основаніи, что, во-первыхъ, обрядъ, съ какимъ она связана, обладаетъ магической силою. Также и вещи, имющія къ нему отношеніе. Выше мы видли предохранительный характеръ пляски вокругъ купальскихъ огней. Втви купальскаго дерева также обладаютъ магической силой. Ихъ разбрасываютъ по огородамъ, приговаривая:

Jak nasz Kupajlo buw krasny,Szob naszy ohirk'y bul'y taki rasny³).

Во-вторыхъ, и самая псня иметъ магическій характеръ. Хотя здсь и нтъ сравненія, однако, есть сопоставленіе, т. е. видъ того же психологическаго параллелизма, только представляющій боле раннюю ступень. Отъ сопоставленія одинъ шагъ и къ сравненію. А въ данномъ случа, слдовательно, только шагъ къ тому, чтобы псня приняла форму, типичную для заговора (по опред. Потебни). И получится заговоръ на любовь. Это будетъ

318

еще наглядне, если мы сравнимъ псню съ латинскимъ incantatio — Limus ut hic etc. Какъ тамъ проводится параллель между высыханіемъ предметовъ отъ священнаго огня и любовной тоской Дафниса, такъ и здсь параллель между болью сердца Ивана и горніемъ купальскаго огня. Вроятно, и цль обихъ псенъ была одинакова — присушить любимаго человка. Сравненіе псни съ русскими присушками опять говоритъ въ пользу того, чтобы считать ее заклинаніемъ. Тамъ проводится параллель между огнемъ и любовью — и тутъ также. Отмченная выше перемнчивость именъ въ псн тоже, мн кажется, говоритъ за это. Псня сначала, очевидно, представляла собою общую формулу, въ которую имена вставлялись по желанію участниковъ. По заговорной терминологіи на ихъ мст пришлось бы поставить — и. р… Особенному укрпленію въ псн имени Ивана, можетъ быть, способствовало, съ одной стороны, пріуроченіе обряда къ Иванову дню, а съ другой — наибольшая сравнительно съ другими распространенность этого имени въ народ. Поэтому вполн естественно, что оно чаще другихъ вставлялось въ псню-заклинаніе. А когда заклинаніе уже обратилось въ простую забаву, имя Ивана по традиціи продолжало упоминаться въ ней чаще другихъ.