Заговоры: Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул
Шрифт:
Чаще всего теперь подобныя псни или присказки исполняются дтьми. Но раньше это было обязанностью взрослыхъ. „Самый обрядъ закликанія сохранился въ Блоруссіи и нкоторыхъ мстахъ Великороссіи. На Евдокію (1-го марта), на 40 мучениковъ (9-го марта) или на Благовщеніе (25-го марта) молодежь собирается на пригоркахъ, крышахъ амбаровъ и вообще на возвышенныхъ мстахъ и тутъ распваетъ особыя псни. Кое-гд этотъ обрядъ тянется весь великій постъ, и хоры разныхъ деревень перекликаются
308
совершали свое заклинаніе, стоя по поясъ въ вод, или, если еще не растаялъ ледъ, то вокругъ проруби. Обрядъ этотъ производится иногда рано утромъ, еще до восхода солнца“1).
Обратный процессъ — переходъ заговора въ обрядовую псню, можетъ наблюдаться на слдующемъ примр. У сербовъ существуетъ обрядъ „на ранило“, близко подходящій къ русскому „кликанью“, „гуканью“ весны. Въ псняхъ, поющихся при обряд, часто фигурируетъ припвъ „Рано најрано!“ или „Рано, ранано!“ Аничковъ въ ряду другихъ псенъ, относящихся къ этому обряду, приводитъ одну чешскую, которую произносятъ передъ восходомъ солнца въ пол на Великую Пятницу, стоя на колняхъ.
Driv nez v'islo slunecko,Zid'e pana Iezise jali.On se tr'as, oni se ho ptali:Pane m'as-li zimici?„Nem'am, onez miti bude,Kdo na mou smrt pamatowat bude“ 2 ).По поводу нея изслдователь замчаетъ: „Въ этой странной псн сохранился все-таки напвъ, соотвтствующій нашему „рано ой рано“ и сербскому „рано најрано“3). Если бы это была псня, то она дйствительно была бы странной. Но въ томъ-то и дло, что это не псня. Недаромъ при исполненіи ее не поютъ, а говорятъ. И наврное ее никогда не пли. Это наглядное доказательство того, что заговоры не обломки пвшихся когда-то заклинаній, a псенная форма ихъ явленіе позднйшее. Даже получивши такую форму, они все-таки не поются. Аничкова, очевидно, псенная форма и ввела въ заблужденіе. Она сблизила апокрифическій разсказъ съ псней. А начальные стихи -
309
R'ano, r'ano ran'icko, Dr'iv nez v'islo slunecko
и обстоятельства, при которыхъ заговоръ произносится, дали поводъ отнести его къ ряду псенъ „на ранило“. Но это все-таки не обрядовая псня, а простой заговоръ отъ трясовицъ, лихорадки. Мотивъ трясущагося и вопрошаемаго Христа получилъ общеевропейское распространеніе въ заговор этого рода. Первоначально онъ не былъ стихотворнымъ, а представлялъ простой апокрифическій разсказъ. Потомъ уже „сговорился“ въ стихъ. Совершенно то же самое произошло, какъ было отмчено выше, съ апокрифическимъ „сномъ Богородицы“. Подобной же переработк подверглись и многіе другіе апокрифическіе сюжеты. Особенно это наблюдается на Запад. На Запад главнымъ образомъ распространенъ и мотивъ вопрошаемаго Христа. У насъ — преимущественно въ Малороссіи. Наврное, пришелъ съ Запада. En Bourbonnais -
„Quand J'esus portait sa croix, survint un juif nomm'e Marc-Antoine, qui lui dit: „J'esus tu trembles“. J'esus lui r'epondit: „Non, je ne tremble ni ne frissonne, et celui qui prononcera ces paroles dans son coeur, n’aura jamais ni fi`evre, ni frisson: Dieu a command'e aux fi`evres tertresses; fi`evre quarte, fi`evre infermittente, fi`evre puer-pu'erale, de se retirer du corps de cette personne. J'esus, Marie, J'esus“1).
Заговоръ читается до и посл восхода солнца. Знаютъ такіе заговоры и англичане.
When our Saviour Jesus Christ Saw the Croos where on he was to be Crusified his bodey shaked the Juse said unto him shure you have got the Ague Jesus ancered and said wosoever beleveth in me and wereth these wordes shall never have the ague nor fever Amen Amen Amen †2).
Тотъ же мотивъ встрчается и въ нашихъ заговорахъ, хотя и въ нсколько измненномъ вид. Такъ, одна молитва отъ трясавицъ начинается:
„Во святую и великую пятницу, егда распяша жидове
310
Господа нашего І. Хр. С. Б., онъ же на крест висяще и дрожаше, а жидове у креста Господня стояще и мучаху Господа рекоща Іисусу: „что дрожиши“, Іисусъ же рече имъ: — дрожу ради великія немощи, студеныя стрясавицы. — Іисусъ же Христосъ моляся ко Отцу своему глаголя: — Отче, молю тя о всхъ людяхъ страсть мою поминающихъ и сею болезнію страждущихъ, избави ихъ отъ тоя, и сію мою молитву кто при себ носяще отъ всхъ трясавицъ,
да будетъ больнымъ Іисусъ исцленіе, гршнымъ спасеніе, немощнымъ избавленіе…“1). Еще большее измненіе молитвы находимъ въ Малороссіи. „У недлю рано, якъ сонце сходило, Христа до Ратуша приведено. Стали ёго вязати и въ стовпа мордовати. Стоить Жидъ, трясетьця. „Чого ты, жиде, боисься?“ — „Я не боюсь, только въ мене руки и ноги трясутьця. Царь Давыдъ позаганявъ Иродовы дочки въ каменни горы, ставъ ихъ каменовати и печатовати. Хто те можеть знати, одъ нын и до вку у него не можеть вона бувати“2). Изъ русскихъ редакцій видно и то, почему чешская редакція начинается словами -а также, почему обрядъ пріуроченъ къ Великой пятниц. Въ „Великую пятницу“, „рано, якъ сонце сходило“ происходитъ описываемое событіе. Слдовательно, начало чешскаго стиха вовсе не является остаткомъ запва „на ранило“, a пріуроченіе обряда къ весн не свидтельствуетъ о принадлежности его къ весеннимъ обрядамъ. Оно согласуется въ этомъ случа съ церковнымъ преданіемъ.
Кром такого взаимодйствія между пснями и заговорами существуетъ между ними тсное родство съ точки зрнія самыхъ пріемовъ творчества и результатовъ ихъ. Отмчу три главныхъ точки соприкосновенія: 1) слово на первыхъ ступеняхъ служитъ боле нагляднымъ выраженіемъ смысла обряда, 2) псня принимаетъ видъ пожеланія, выраженнаго въ форм сравненія, и произносится съ цлью вызвать желанное, 3) оправданіе обряда миомъ (какъ въ заговор, такъ и въ псн дйствующія лица
311
святые). Разница почти всегда замчается въ томъ, что въ псняхъ-заклінаніяхъ лирическій элементъ беретъ верхъ надъ эпическимъ. О причин такого явленія было уже говорено. Въ виду того, что обрядовая псня давно уже утратила свой первоначальный видъ, подверглась сложнымъ перерожденіямъ, трудно будетъ подыскать примры, подтверждающіе вразъ вс 3 положенія. Чаще всего неясности касаются третьяго пункта.
Начнемъ съ псенъ, сопровождающихъ обрядъ заклинанія дождя, сходный у всхъ почти европейскихъ народовъ. Изслдовалъ его магическій характеръ Фрэзеръ, потомъ Аничковъ. Суть обряда сводится къ обливанію водой убраннаго въ зелень человка. Врне даже — обливанію зелени, что изображало орашеніе ея дождемъ. Человкъ убираться зеленью сталъ уже после. У венгерскихъ румынъ во время засухи женщины убираютъ цвтами двочку и ходятъ съ ней по деревне. При этомъ двочку поливаютъ (arroser — обрызгиваютъ!) водой и поютъ. Вотъ французскій переводъ псни:
Et nous mouille de pied en cap,Que du talon elle s’en aille dans la terre,De la terre dans les sources,Ruine de la terre dess'ech'ee,Que la pluie tombe 1 ).Псня интересна тмъ, что все ея содержаніе взято изъ наличнаго обряда. Конечно, формы пожеланія обрядъ не могъ дать; но въ сущности вдь и обрядъ выражаетъ пожеланіе уже тмъ самымь, что онъ совершается съ опредленною цлью. Что показываетъ обрядъ? Онъ показываетъ, какъ дождь мочитъ человка, какъ вода течетъ съ головы къ пяткамъ, съ пятокъ въ землю, собирается въ ручейки и разрыхляетъ изсохшую землю. Совершенно то же самое говорится и въ псн — и ничего больше. Полнйшій параллелизмъ между словомъ и дйствіемъ, явленіе
312
— характерное для заговора, не утратившаго еще органической связи съ магическимъ обрядомъ. Въ то же время содержаніе псни указываетъ на ея боле поздне происхожденіе сравнительно съ обрядомъ заклинанія дождя. Въ псн не наблюдается никакихъ наслоеній, происшедшихъ подъ вліяніемъ перемны понятій участниковъ обряда. Равно нтъ никакихъ наростовъ, если не считать за таковой растянутость текста. Она прямо выросла изъ обряда. Но самъ-то обрядъ до того времени, какъ изъ него родилась данная псня, уже пережилъ длинную исторію. Слдить за ней здсь я не буду, потому что главная цль работы — изслдованіе заговора, заклинанія, а не обряда. Но все-таки укажу на то, что первоначальное орашеніе зелени обратилось въ обливаніе человка. Возникновеніе приведенной выше псни относится именно къ послдней стадіи. На это указываетъ отсутствіе въ псн упоминанія о зелени. Упоминается только человкъ. Но, что обрядъ произошелъ изъ первоначальнаго орашенія зелени, на это указываетъ та подробность, что двочка, обливаемая водой, коронуется цвтами. Одну изъ переходныхъ ступеней обряда между орашеніемъ зелени и обливаніемъ человка находимъ у сербовъ. Тамъ двушка, которую обливаютъ, раздвается до-нага и покрывается только зелеными втками и листьями1). Другая румынская псня, связанная съ тмъ же обрядомъ, хотя и представляетъ по форм пожеланіе, выраженное въ форм сравненія, но уже утеряла органическую связь съ обрядомъ. Въ ней поется: