Заклинательница бури

Я привстал в седле и выпустил на свободу свою стихию. Зима отозвалась воем вьюги и настоящего снежного бурана, сыплющий с неба снег превратился сначала в град, а потом в вытянутые острые иглы, серебристой живой стеной нас отгородило от порывов.

— Я, Александр Гротери, Повелитель Северных Земель и Владыка Северных Угодий, своей стихией и властью, своей волей, по праву сильнейшего и по праву рождения приказываю вам, пошли прочь! — голос звучал странно, очень непривычно и очень громко. Я ощущал собственную стихию в каждом пальце, в каждом участке тела, пил ее мощь и делился с птицей. Визгливый задавака подо мной даже дернулся несколько раз, пронзительно вскрикнул и судорожно, рвано бросился вперед.

И мы наконец-то сдвинулись с места.

Я опустился в седло, продолжая концентрировать силу в кончиках пальцев и передавать ее Крысу.

Ветер сзади почти грохотал, ревел и метался, не желая подпускать нас к заветной цели.

«Давай же, друг, быстрее», — мысленно подгонял я фаруна, понимая, что он рвется из последних сил, сам почти физически ощущая, каким огнем горят его мышцы, как рвет сухожилья и как дико не хватает воздуха.

«Еще немного, не больше двадцати лучей. Смотри. Вон пещера».

Снова пронзительный крик эхом разнесся над чашей, отразился от ее стен и вернулся к нам, прошел мимо и растаял где-то позади, проглоченный завыванием ветра.

Я отпустил стихию полностью, позволяя Зиме руководить нами, стараясь через нее уловить Софи.

Понять, где она, что с ней и почему сходят с ума ее ветра. Словно сломанные.

Сломанные гномьи игрушки, которым никак не удается остановиться.

И последний рывок, с пронзительным, отчаянным криком вверх и немного вправо.

Крыс вломился в пещеру, просто сложив крылья у ее входа, рухнув на брюхо, даже не пытаясь затормозить.

Огромный сугроб намести удалось вовремя: он смягчил удар и остановил скольжение, не дав фаруну расшибить голову и подмять меня под себя.

Я вывалился из седла и тут же бросился ко входу, закрывая его коркой льда, зажигая под потолком светляки. Теперь ветра могут бесноваться сколько хотят, сюда им не пробиться. Десять лучей ушло на то, чтобы я остался доволен толщиной «двери», а потом я оказался перед головой Крыса на коленях.

Он дышал, надсадно и хрипло, но все-таки дышал.

— Спасибо, друг, — потрепал птицу по макушке и поднялся на ноги, прикрывая глаза.

Засранец был истощен. Истощен практически до предела, но в остальном на здоровье не жаловался, даже ни одной мышцы не растянул. Я стряхнул с рук сеть и быстро расставил вокруг него накопители.

— Я иду к Софи. Ты остаешься здесь и ждешь нас. Ветрам сюда не пробиться. Не двигайся и набирайся сил, — взмах рукой, и рядом с клювом птицы снег и лед начинают таять, образуя большую лунку с чистой водой. Даже при самом хреновом раскладе воды ему хватит дня на три.

Спина болела неимоверно, проклятье впивалось в кости уже по-настоящему, а я спускался по темному туннелю вниз почти бегом и молил богов и Зиму дать мне еще немного времени. Помочь мне успеть.

И стихия откликнулась, укрыла меня снегом и льдом, добавила скорости, позволила слиться в одно целое. И спуск, который обычно занимал оборотов восемь — десять, если бежать, занял у меня всего четыре.

Я выскочил из темноты пещеры на дне Чаши и застыл. Везде, абсолютно везде были совы. Не только те, что жили в птичнике. Другие. Дикие, неизвестные совы. Целое море птиц, океан, бессчетное количество, как звезд на небе. Маленькие и большие, белые, серые, черные, коричневые, палевые, пепельные, бежевые. Повсюду были совы. А вдали, на расстоянии оборотов трех ходьбы, сверкал в лучах солнца и прятал шпили в облаках ледяной многогранник, и стояла вокруг звенящая, почти давящая тишина. Уже рассвело.

Я сделал шаг вперед.

Достал из пространственного мешка посох: птиц калечить не хотелось, но я не доверял им. Они не слышали и не слушали наездников… Бесполезная обычно палка не пропустит слишком много сил, послужит предупреждением, болезненным, но не смертельным.

Тишина вокруг стояла практически оглушительная, ослепляющая. Птицы с мест не двигались, просто смотрели, провожая взглядами огромных глаз, поворачивая головы. Падал снег.

Невесомый.

Тихо. Очень тихо. Как перед бурей.

А через два оборота в Колыбель вернулись ветра. Пронеслись мимо к ледяному нечто, растревожили сов и скрылись.

Сила в воздухе была разлита неимоверная. Такая, что с трудом верилось, что она вообще может существовать. Но во мне, на мне, вокруг была Зима, позволяя дышать, позволяя почти не ощущать этого давления, лишь покалывание кожи. И чем ближе я подходил к ледяному обелиску, тем сильнее, плотнее и больше становилось давление. Загудело в ушах, воздух паром вырывался из легких, ветра метались и кружили вокруг гигантской глыбы льда, поднимая в воздух снежинки, которые застилали глаза.

Теперь не было тихо, теперь стало невероятно громко, я узнал голоса Рьорка и Скади. Они выли, превратились в цепных псов, стараясь не пустить меня.

— Вон! — зарычал я, когда понял, что дальше не смогу ступить ни шага. Долбанное сопротивление воздуха, долбанная разыгравшаяся стихия.

И вторя чувствам бесновалась внутри уже моя сила, покрыв тело коркой льда.

Замедлились сердцебиение и бег крови по венам, дыхание стало редким. Я начал различать в мелкой крошке пурги отдельные снежинки, смог разглядеть потоки воздуха, увидел мельчайшие трещинки под ногами. Звуки доносились как через толщу воды, все вокруг отчего-то почти перестало двигаться.

Всего два шага, и я понимаю, что передо мной не ледяной обелиск, а ледяной круг.

Ведьминский круг.

Огромные хрустально-прозрачные шипы тянулись к самому небу, вгрызаясь, впиваясь в него.

Густые светло-серые облака мешали солнечным лучам проникнуть в чашу. Мгла окутала и опутала это место, и гудел воздух от столкновения двух разбушевавшихся стихий — моей и Софи.

Я сделал еще несколько шагов, встал почти вплотную к непроницаемой стене и смог разглядеть фигуру ведьмы внутри. Странно застывшую. Она напоминала бабочку, угодившую в каплю янтаря.

Вот только лед был слишком толстым, и ничего кроме очертаний увидеть не удалось.

Я сжал руку в кулак, и покорная моей воле серо-голубая гладь прямо передо мной треснула.

Крак!

Звук оказался слишком громким, каким-то натужным и надрывным. Он прокатился эхом по Колыбели, отразился от стен чаши. Еще раз и еще, сливаясь, многократно умножаясь. Загалдели совы, захлопали крыльями, заставляя морщиться. Слишком громко. Слишком громко для моих чувствительных сейчас ушей.