Заклятые враги

Может быть, наступила чёрная полоса.

Он шагнул им навстречу, и стражники не смогли заставить себя спокойно сомкнуть мечи пред ним. Боялись? Не бросились в рассыпную, но осторожно отступили, словно от неизвестного, боясь растаять. Трусость — это ведь Торресса! Кого он жалеет! Жалкий народ, утонувший в собственных желаниях? Он имел бы право перерезать весь этот дворец за то, что они посмели на него напасть. Но воин — не убийца. Воин — это благородное оправдание.

Дверь распахнулась от одного короткого толчка, и только тогда они одумались. Дворец без засовов, ненадёжный, напасть — и осыплется пеплом от одного только удара вражеской армии. Армии, которой у него сейчас не было.

Удивительное совпадение.

— Он один! — будто оживление в чужом голосе, и Дарнаэл не остановился, упрямо шагая вперёд. — Да чего же ты стоишь! Он один! Без армии!

Он обернулся — стражник стоял с луком — где только успел взять? Или у него он был? Целился — прямо в сердце, ведь противник без щита, без защиты, без доспехов.

— А сразиться? — Дарнаэл отбросил шпагу в сторону, раскинул руки, словно ожидая выстрела. — Страшно?

— Какой ненормальный сразится с элвьентским монстром? — руки его дрожали. Не юный, не добрый, трусость — вот она, Торресса. Будто бы в Элвьенте не так.

— Стреляй, — с мягкой улыбкой ответил Дарнаэл. — С каждым моим словом ты думаешь, что уже пора, верно? Что если я вдруг начну давить тебе на жалость, — он опустил руки, — то ты посмеешь оступиться и пропустить выпад монстра. Правда? Ты боишься, что проиграешь в честном бою, что вас — десять на одного, и то мало. А ещё, — он улыбнулся широко-широко, — ты знаешь, что в этом коридоре за дверью ещё пятеро или шестеро, и они успеют перерезать мне горло до того, как я сделаю хотя бы шаг, верно?

Лучник не ответил. Королям вообще не отвечают, их режут — будто бы свиней. Но короткая вспышка, будто бы взрыв — и лук раскололся на две части, а плечо обожгло болью и кровью.

Дарнаэл обернулся, с неожиданной яростью одним взмахом перерезая противнику горло; брызнула кровь, растекаясь тонким слоем по лезвию кинжала, и он вдохнул привычно медный запах, с невообразимым равнодушием принимая очередное убийство, на которое не должен был бы идти.

Ему не надо было смотреть, чтобы знать: тот, за его спиной, опускается медленно на колени, зажимая больную руку. Касается окровавленной в неверии шеи. Не понимает, что случилось, почему так жжёт — ни лезвия нигде, ничего.

Иногда так хорошо, когда страны не слишком развиты, правда, король?

Это не было честным боем. Они нападали со спины и пытались убить, Дарнаэл оказался слишком сильным для тех четверых, что осталось. Для тех троих. Двоих. Одного.

Он не помнил — как и когда, только видел кинжал, по лезвию которого стекала кровь, видел чужой меч — в своих руках, удивительно, верно? И вдыхал тяжёлый воздух, пропитанный кровью, зная об испуганном взгляде за спиной, об опущенном оружии и сломленных луках. О том, что, прежде чем они догадаются, как лечить, один из стражников истечёт кровью. Как близко к сердцу левая рука, державшая лук! Как испуган второй, что бросает оружие и тоже падает на колени, глядит на него, будто бы прося помилование!

Дарнаэл и взгляда на них не бросил. Он просто чувствовал; рождённый для боя знает, что происходит с его противниками. Как давно они мертвы или как скоро отправятся к своим богам — к Первому, к Эрри, да хоть в самую бездну!

Последний отшатнулся. Рухнул на спину — и тоже застыл с молящим, смешанным с дикой ненавистью, взглядом. За спиной — звериная покорность, впереди — человеческая подлость, спрятавшаяся в глубине расширившегося зрачка.

— Я безору… — он не договорил — Дарнаэл с силой вогнал меч в сердце, будто перехватывая последний глоток его жизни. — С-собака…

— Царская, — мужчина вырвал своё оружие и наконец-то посмотрел на того, что прежде стоял у второй двери, дрожащего, не способного и лук взять в руки. — Похоронишь.

От синевы его глаз не осталось и капли моря.

***

В бесконечном лабиринте коридоров было тихо. Слуги, изредка пробегавшие мимо, не обращали внимания на силуэт в тени — мало ли, сколько десятков, сотен, тысяч жалких людишек может блуждать по королевскому замку? Меч в ножнах — ножнах, снятых с мертвеца, — уже не отливал кровью. Он был вполне нормальным, если не присматриваться, и даже какая-то девочка улыбнулась лучезарно, пробегая мимо с подносом.

Дар протянул руку, останавливая её, и она содрогнулась; дворянин или военный, если судить по дорогим тканям и выправке, мало ли, чего он может возжелать, что девица и отказать не вправе? И сколько потом предложит за молчание — златом, женитьбой, кинжалом в сердце?

— Где король? — голос Дарнаэла звучал хрипло, и все дарнийские, эрроканские, элвьентские нотки, слышимые чуткому уху, смешались воедино.

— В Элвьенте, Ваша Милость… Королева с сыном…

— Где король Галатье? — оборвал он её.

— В башне…

— Это я знаю, — она отпрянула, не в силах выдержать взгляд. — Мне нужно знать, как туда добраться.

— Так ведь… — она запнулась. — Не знаю, могу ли я говорить, — она и пожалела, что запнулась, дожидаясь не мешка с деньгами у ногах, а ножа у горла, но мужчина не шевельнулся и не ослабил хватку. — Можно прямо, но там много переходов, а можно как стража ходит — сначала дойти до входа в башню, а там уж просто, в сторону завернуть, маленькая дверца, и ступеньки будут вести вверх, по кругу, пока не выйдут на единственную площадку — там один только выход, к королевской камере. А вы палач, Ваша Милость?

— Можно и так сказать, — он отпустил наконец-то девушку. — Иди.

Можно было добавить, чтобы она помалкивала об этой встрече, но Дарнаэл так ничего и не уточнил, не оборачиваясь, быстро и уверенно зашагал по незнакомым коридорам, зная, что чем меньше сомнений, тем легче ему будет отыскать путь.

Дворец уже весь спал. Казалось, и стража на рабочих местах тоже присутствовала только номинально; те опирались о стены спинами и, закрыв глаза, дремали, те стояли смирно, но смотрели опустевшим взглядом вперёд, не способные воспринимать реальность. Те и вовсе рухнули на каменные полы, уставшие или, может быть, пьяные.

Но чем ближе к королю, тем ровнее стоит стража. Тем крепче лежал руки на эфесах мечей, тем опасливее оглядываются они, реагируя на слабые шорохи.

Чувствуют? Знают? Притворяются сонными?

У двери к скрытому коридору — двое. На длинной лестнице, вьющейся вокруг башни — никого, только тени от факелов. Несколько ударов, смутное свечение, темнота и громоздкие тучи, шум дождя за могучими стенами, дождя, что никогда не смоет пролитую кровь.

Он вышел на площадку — последний шаг, и дверь к королю уже прямо перед ним. Дверь к тому, к кому он так рвался — может быть, желая умереть?