Заключенный

— Да, — пробормотала я. Я медленно отходила от шока, все вокруг начало проясняться. На его морщинистом лице возникло чувство облегчения.

— Рана на шее не так плоха, но на руке пришлось наложить несколько швов. На остаток дня я отправляю тебя домой.

Швы? Я даже не почувствовала, как он их наложил. Внезапно я вспомнила как обрабатывала раны Икса, а он сидел, не дрогнув.

Вот что он испытывал? Холод и безразличие? Потрясение и страх?

Вместо ответа я кивнула.

Составив отчет о нападении, я покинула тюрьму и направилась к машине. Сев на водительское сиденье, я завела двигатель и уставилась на себя в зеркало заднего вида. Я не могла взять в толк, что все-таки произошло. Я задавалась все тем же вопросом.

Если Икс — хладнокровный убийца, почему он спас меня?

Глава 10

ИКС

Я ОТВЕЛ ОТ нее взгляд; дверь закрылась, разорвав связь между нами. Она отправилась домой пораньше, что вполне логично, и хотя я понимал, что буду скучать по ее очаровательной улыбке, все же надеялся, что она никогда не вернется.

Она лично убедилась, что каждый уголок и тень в этом чистилище населены демонами. Я не смог бы постоянно оказываться рядом в нужный момент, и от одной лишь мысли о том, что с ней что-то может произойти, закипала кровь.

Закрывая глаза, я все еще видел перед собой ее пронзающий зеленый взгляд с затравленным выражением. Не мог забыть лицо, искаженное от боли, пока это жалкое подобие человека пыталось ее изнасиловать. Это воспоминание будет преследовать меня до конца моих дней. Так же, как и безжизненные взгляды моих жертв. Я больше испугался, увидев, как Лайле причиняют боль, чем осознав, что совершил убийства.

Как бы прискорбно это не звучало, я не мог смириться с ее страданиями. Совсем.

Офицеры затянули наручники сильнее обычного и сопроводили меня к постели. Находиться постоянно в оковах просто невыносимо. Они ознаменовывали мое рабство, насмехались, напоминая, что я навсегда заперт за голыми стенами этого мрачного и безжизненного места. Там, где невинных женщин могут изнасиловать и убить прямо под носом у тех, кто должен их защищать.

В Фултоне нет места надежде. Не стоило рассчитывать на то, что настанет день получше. Существовали только отчаяние и страх, которые разрослись по стенам и пропитали землю до такой степени, что даже Сатана не осмелится войти.

Мы все грешники. У всех есть тайны. Когда меня наконец-то выписали из госпиталя и отправили в изолятор за то, что я сделал с охранниками, я прошел мимо камер с сотнями заключенных. Я заглядывал в каждую из них, видя то, на что закрывали глаза офицеры. Наблюдал то, чем мы являлись в действительности.

Зло.

Несколько заключенных смотрели, улыбаясь и выражая свою признательность за то, что я сделал с охранниками, другие свистели, вцепившись в удерживающую их решетку.

— Икс в блоке! — крикнул заключенный где-то сверху.

Со всех сторон полетели разные предметы. В основном безвредные: бумажные шарики, свертки мусора, обертки от еды. Офицеры продвигались вперед сквозь хаос, увлекая меня за собой.

Наконец, мы миновали блок и вошли в более темную часть Фултона. Изолятор представлял собой угрюмое, безнадежное место, окутанное мраком и сажей. Одиночная камера сравнима с бетонной коробкой, из которой нет шанса сбежать. Стены смыкались вокруг тебя сантиметр за сантиметром, а вслед за этим сужалось сознание. В ограниченном пространстве разум начинал дрейфовать по неизведанным, зловещим местам. И если ты проводил там слишком много времени, выходя оттуда, не мог с уверенностью сказать: было ли это все жутким кошмаром или реальностью.

Воздух затхлый и сырой. Гнилостный запах подвала ударил в ноздри. Звук крошки осыпавшегося кафеля эхом отражался в недрах дряхлой темницы, пока я волочил ноги по полу. Мы подошли к двери, ржавые петли которой заскрипели при открытии. Неуверенным шагом я вошел внутрь, пока один из охранников следил за каждым моим движением, держа руку на дубинке, а другой наклонился, чтобы снять сковывающие меня браслеты.

Я потер грубую кожу на запястьях, которая горела от слишком туго натянутых наручников. Как только дверь моей одиночной камеры закрылась, я на мгновение расслабился и приготовился к потере связи с реальностью, не сомневаясь, что это произойдет спустя какое-то время пребывания в этом чертовом месте. Я закрыл глаза и представил, что нахожусь в своей камере. Только в ней я чувствовал себя, как дома, но не был там с момента нападения на охранников.

Я сидел в темноте, положив голову на руки. Уверен, вся тюрьма уже знает, что я спас рыжеволосую медсестру. Они могут решить, что я становлюсь мягкотелым, а это означает, что мне придется чертовски дорого заплатить, когда придет время выбраться из изолятора.

Я не жалел о том, что спас ее, но не хотел ни к кому и ни к чему привязываться, хотя с Лайлой этого определенно не удалось избежать. Но тюрьма неподходящее для этого место. Поддерживать близкие отношения опасно, потому что у других заключенных появляются рычаги воздействия. В тюрьме не стоило иметь никаких слабостей, но, не зная этого, Лайла стала для меня одной из них.

НЕДЕЛЮ.

Именно столько я проторчал в непроглядном мраке изолятора. Это отвратительное место, изобилующее паразитами и испражнениями. Здесь не стоило рассчитывать на комфорт или чистоту. В изоляторе ты должен страдать, и так оно и было.

И самое ужасное то, что я провел большую часть времени, думая о Лайле, желая оказаться вблизи ее неизменно солнечной натуры и той жизнерадостности, которой она окружала комнату. Страстно жаждал услышать ее тихое хихиканье и увидеть милую улыбку. Но больше всего хотел, чтобы она уволилась. Надеялся, что, вернувшись в камеру, я узнаю от Скупа, что она бежала отсюда, не оглядываясь. В то же время, я понимал, что, если она уйдет, мне больше не на что рассчитывать в будущем.

Время в тюрьме протекало по-другому. Дни казались неделями, а недели — годами, но мое семидневное заключение в изоляторе скорее ощущалось как десять лет. Когда наконец открылась дверь, и я выбрался наружу, свет ослепил меня. Я чувствовал боль в одеревеневших ногах, пока шел в свою камеру.

Вернувшись к себе, я встал, уставившись на стену, украшенную моими подписями. Я пересчитывал отметки Х почти каждый день, лишь один их вид вызывал сожаление.

Подойдя ближе к стене, я провел пальцами по ее шероховатостям и в унынии опустил голову. Я никогда не хотел ничего подобного. Никогда не желал причинить кому-нибудь боль, но они постоянно давили на меня, нападали.

Почему они не могут просто позволить мне спокойно отбыть срок?

Подойдя к кровати, я вытащил неизменный винт и начал выводить еще три икса на стене: два за охранников и один за Карлоса. Я настолько сильно стиснул зубы, что заболела челюсть. Мне казалось, что эти отметены разъедают мою душу, и, выводя их, я выкапываю себе яму все глубже и глубже прямо в ад.

Закончив, я сел на кровать и вернул винт на место.

Триста сорок шесть.

Вот в скольких драках я участвовал, с тех пор как попал в Фултон. Вот сколько раз забывался и причинял боль другим людям. В том числе и те два убийства, что я совершил.

Я прошелся взглядом по отметинам. Мне придется смотреть на них до конца своих дней. Я буду их добавлять до тех пор, пока кто-нибудь не убьет меня. Икс стало моим прозвищем в основном потому, что все решили, что Х-ы символизируют победу. Но на самом деле они являлись надгробиями. Крошечные могилы для каждой из моих жертв, и не имеет значение — живы они или мертвы. Это место, куда я мог приходить каждый день и оплакивать содеянное. Горевать об утрате мальчика, которым я был когда-то.

Отметки Х — это место, где я мог сожалеть обо всем, что потерял, в том числе и о здравом уме. Они кричали на меня со стены, не давая забыть об ответственности за совершенные поступки, напоминая о том, что я являюсь монстром.