Заключенный

Наконец, Хосе кончил со стоном и отошел в сторону, пропуская остальных. Я прожигал его взглядом, и он усмехнулся, засовывая вялый член в штаны и застегивая их.

Комната заполнилась звуками секса: ударами тел, вколачивающихся в Скупа, и тяжелым дыханием, пока они один за другим лишали его частички себя. Это не убийство, но все же, когда он открыл глаза, из них ушла жизнь.

Хосе схватил Скупа за голову, заставив посмотреть на него.

— Не суй свой нос в чужие дела, иначе в следующий мой член окажется у тебя во рту. Усек?

Он уронил голову Скупа обратно на стол, и тот опять зажмурился, приглушая все вокруг.

В этот момент что-то внутри оборвалось. Комната подернулась красной дымкой, и я почувствовал, как отключаюсь. Я перешел на темную сторону. Неизвестную и не виденную ранее. Я испугался самого себя. Боялся того, что сделаю, когда они меня отпустят, ведь им придется это сделать.

Полотенце врезалось мне в шею, и пол подо мной был залит кровью. Я не знал, насколько серьезно ранен. Я оцепенел. Не ощущал никакой боли или страдания. Только неприкрытая ненависть и гнев, которые разъедали изнутри.

Наконец захват на шее ослабел достаточно, чтобы я смог вырваться. Я выхватил окровавленное полотенце и повернулся лицом к удерживавшим меня парням; мои удары кулаками были сильны, как никогда прежде. Нападая, я кричал, как сумасшедший, вопли эхом раздались по прачечной и коридору.

Я рванул к Хосе, но как только я двинулся, охрана заполнила комнату. Они набросились на нас с перцовыми баллончиками и вызвали подмогу по рации. Зазвучал сигнал тревоги, и появилось еще больше охраны. Вскоре он повалили нас на пол, приперев коленями. Я встретился взглядом с Хосе и пообещал ему, не говоря ни слова, что, как только вырвусь на свободу, убью его.

Я наблюдал, как они уводили Хосе и его двух полуголых людей в изолятор. После этого Скупа отвели в лазарет. Взгляд его мертвых глаз скользнул по мне, прежде чем охрана увела его из прачечной. Он натянул штаны, но они были покрыты кровью, не скрывая, насколько сильно Хосе и его парни истерзали его. Они надругались над ним самым ужасным способом, и я не уверен, что Скуп когда-нибудь оправится от этого.

СКУП ПРОВЕЛ в лазарете три дня. Я больше переживал о его психологическом состоянии. Не многие мужчины могут пережить такое, и я молился о том, чтобы он переборол это.

На третий день я стоял у решетки, наблюдая, как Ривз и Дуглас вернули его в камеру. Он не посмотрел в мою сторону. И глазом не моргнул. Просто исчез за стеной из шлакоблока, что разделяла нас. Решетка с лязгом закрылась, запирая его внутри.

Несколько дней он не разговаривал, даже со мной. В очереди на обед его взгляд бегал из стороны в сторону, голова опущена, плечи ссутулились. Он перестал есть: во время завтрака, обеда и ужина он скорее ковырялся в еде.

Мой друг превратился в пустую оболочку, лишенную малейшего проблеска прежнего Скупа. Я оставался с ним, охранял и надеялся, что он придет в себя, но каждый день проходил в тишине.

По ночам я лежал без сна и слушал, как он рыдает в камере. Он больше не спал, и это не оставалось незамеченным. Его глаза становились темнее, из них ушла жизнь, веки с течением времени отяжелели.

Всю следующую неделю после нападения я молча планировал месть Хосе и его людям, когда их наконец выпустят из изолятора. В остальное время я переживал за Скупа и Лайлу. Это порочный круг, который не удавалось прервать.

Наконец, на пятую ночь после нападения, Скуп заговорил.

— Эй, Икс, — прошептал он из камеры.

— Да?

— Я хочу, чтобы ты пообещал кое-что, — пробормотал он с грустью в голосе.

Я сглотнул — мне не понравился его тон.

— Что угодно. — Я перекатился на бок, лицом к стене, как будто мог видеть его через шлакоблок.

— Пообещай, что, несмотря ни на что, ты позаботишься о себе. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось.

Я сел, вглядываясь в темноту вокруг себя.

— Брось, братан, ты знаешь, тебе не нужно беспокоиться обо мне, — шутливо произнес я, изо всех сил стараясь говорить, как он.

Он мрачно усмехнулся, и тяжесть на моей груди стала легче. Стало тихо, и я решил, что он уснул.

— Икс, — снова позвал он.

— Да?

— Я скучаю по семье. По жене и дочке. Ты знаешь, что они перестали приходить ко мне?

— Нет. Я не знал. Мне очень жаль.

— Да, мне тоже.

Я забыл, что у Скупа есть семья. Он так много знал об остальных, но так редко говорил о себе.

Я улыбнулся при мысли о том, как он выходит на свободу и обнимает свою малышку. Он увидит их снова. В отличие от меня, он не отбывал пожизненное заключение.

— Ты уже на полпути, приятель. На полпути. — Я зевнул.

После этого наступила тишина. Я заснул, мне снилась Лайла и ее милая улыбка.

Боже, как я по ней скучал.

Глава 25

ИКС

СКУП ПОВЕСИЛСЯ на простыне, написав кровью на стене "Папочка всегда будет любить тебя". На него это оказало слишком сильное влияние. Черт, да на кого угодно оказало бы. Изнасилование есть изнасилование, а Скуп был мужчиной до мозга костей.

Я стоял у решетки и наблюдал за тем, что разворачивалось на месте преступления. Помещение заполнили щелчки фотоаппарата, когда они делали снимки его тела. Охранники смеялись и болтали о том, как прошел их день, как будто на оконной решетке не повесился человек.

Они не знали его, им плевать. Все что он собой представлял — это пустующая камера. Статистическая единица в чьем-то отчете... имя, которое перестанут называть на перекличке. Скоро в этой камере будет новый заключенный. Сегодня выселили — завтра заселили.

Пришел судмедэксперт и провел небольшое расследование. Я слышал из своей камеры, как он задал несколько вопросов и сделал еще несколько снимков. Чуть позже они выкатили Скупа в мешке для трупов. Я смотрел сквозь решетку, как они везли его по блоку на носилках.

Узнает ли когда-нибудь его семья причину, по которой он покончил собой?

Я ненавидел себя за то, что боролся недостаточно сильно. Я должен был стараться лучше.

Когда его тело скрылось из виду, мне захотелось заплакать, но я знал тюремное правило номер один.