Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

– Не воспрещает. И не бойся, говори что хочешь. Это не чертова сага о культурных героях. Здесь нет трюков. Ловушек. Я просто хочу знать.

– Непривычно прямо.

– В обмане нет пользы.

– Интересно.

– Вообрази на секунду, что сможешь забрать назад худшее, что совершил.

Сердце Дункана замирает, ответом становится лишь пустое эхо.

– Худшее, что я...

– Ага. Что, если бы ты мог? Сделать это не-произошедшим. Утопить во временном потоке дерьма, которое никто не делал.

Дункан дергается.
– Ты не лукавишь?

За костром он видит лишь блеск пламени в глазах Кейна.

– Я серьезен, как нож в паху. Здесь не место для шуток. Или лжи.

– Худшее... по какой мерке? Худшее... в каком смысле? Ты говоришь о грехе? Зле? Сожалении? Вреде другим? Вреде себе?

– Всё не так сложно. Худшее - лишь фигура речи. Возьми что-то, чего ты не хотел бы делать, или то, что хотел, но не сделал. Можешь даже не рассказывать мне. Один случай, который ты переделал бы. Если бы мог, стал бы?

– Какой ценой?

– Э, в том и заноза.

– Ого. Так всегда, верно?

– Всегда и везде. "Безвестный край, откуда нет возврата земным скитальцам" и всякая срань. Гамлет сглупил. Это не смерть, это будущее.

– Так... что я отдал бы, если бы мог...

Второй поднимает покрытую шрамами руку, отгораживается ладонью.
– Прежде чем ответишь, скажу: дело не только в тебе. Понимаешь? Хочешь, обменяй надежды рая на вечные муки ада. Твое дело. Но дело не только в тебе. Почти не в тебе.

Дункан склоняет голову.
– Я профессиональный скептик по отношению ко всяческим посулам посмертия.

– Это же просто метафора, ладно? Или нет. Твой выбор может пожать жизни миллионов, эти люди не получат своего шанса на выбор. Цена может оказаться плохой, верно. А для других - еще худшей. Если ты ошибся насчет посмертия - можешь послать, скажем, миллиард детей вечно пылать в озере огня. Да в дупу посмертие! Просто скажем: миллиард детей испытают галлюцинации, будто их пытают демоны, сдирают плоть, вырывают глаза и оставляют умирать от нейроинфекции.

– Не завидую твоему воображению.

– М-да. Воображение. Все дело в нем. Как насчет, например, нового штамма ВРИЧ, резистентного к вакцине?

Дункан замолкает.

– Или, скажем, твоей болезни. Ты обратишь ее на каждого, заставив сойти с ума и гнить заживо в теле, утопающем в луже дерьма и мочи.

Он опускает голову и говорит огню: - Хэри, это нечестно.

– Да при чем тут честь. И я не отзываюсь на это имя.

– Тогда Кейн. Я так и не нахожу смысла. Люди под угрозой, если я скажу "да", или скажу "нет"?

– Так и сяк. В том и суть.

– И как прикажешь решать?

– Брось монетку. Какого хрена, откуда мне знать?

– Так твой пример о миллиарде детей...

– Красивое круглое число. Возьми самое худшее, что можешь вообразить, и возведи в куб. Вот что может случиться.

– Может. Не обязательно. Если возможные последствия будут в любом случае...

– Не так. В них общее лишь то, что мы ни черта не знаем. Не можем знать. Ты можешь уничтожить вселенную. Можешь подарить всем живущим вечный пир на Большой Леденцовой Горе, чтоб они подавились. Или можешь вообще ничего не изменить, и мы брели по говну без всякой выгоды. Что угодно между. Именно что угодно.

Дункан кивает. Смысл начал вырисовываться.
– Выбор как абсолют. Выбор как вещь в себе. Закон Непостижимых Последствий.

– Более-менее.

– К чертям город, - тихо говорит Дункан.
– Я сжег бы мир, чтобы спасти ее.

– Ага...
– бормочет Кейн, хрипло и зло.
– Так и думал, что ты напомнишь.

– И этого ты просишь от меня?

Его взгляд ползет по костяшкам пальцев, как всегда, когда его терзает боль. Или стыд.
– В тот миг я думал, что говорю правду.

Уголки рта Дункана опускаются.
– Я тоже так думал.

– Вот только... на деле все оказалось наоборот.

– Мне не нравится, как ты это сказал.

– И мне.

– Хэри... что случилось? Она...

– Уже давно.

– Но как?

Снова пожатие плечами.
– Вместо того, чтобы сжечь мир, спасая ее, я сжег ее, спасая мир.

– Ты принес в жертву Шенну?!

– Не намеренно.

– Хэри, мне так жаль...

– Всем чертовски жаль.
– Лицо исказилось, глаза крепко зажмурены.
– Ага. Гм, слушай. Теперь мне жаль. Думал, всё зажило... А оно вот как... ярко...

– Ах...
– говорит Дункан.
– Ах, думаю, мне понятно.

– Напополам. Почти что.
– Кейн кивает костру.
– Мечом вроде вот этого. Половина ее упала на меня.

– Мне жаль...
– Шепот.
– Хэри, мне так...

– Ага. Спасибо. Глаза встречаются над огнем.
– По крайней мере, убил не по своей воле.

Дункан опускает голову. Поджимает колени к груди, кладет на них подбородок.
– Думаю, с разговорами покончено. На время.

Когда утро подбирается к навесу из бизоньих шкур, становится светлее и холоднее. Небо серое. Снег кончается вместо с ночью, и Дункан наконец видит, где они: на краю обрыва, на утесе, открывающем панораму бесплодных пустошей. Здесь нечто ему знакомо, и загадочное чувство заставляет его встать.

Осторожно он бредет к краю, медленно, щупая путь, понимая, что снег может скрывать опасные расселины. Теперь можно разглядеть лик утеса, внизу интересные структуры, слишком правильные, чтобы быть просто осыпью. Постепенный спуск к равнине. Будь внизу люди или даже дымки из труб, это могло бы быть скальным городом, как у народа анасази...

– Ох, - произносит он.
– О, разумеется.

И это он как будто знал заранее.

– Хэри... то есть Кейн. Это же он? То место? Вертикальный город "Отступления из Бодекена"?

Голос доносится из-за левого плеча.
– Ага, то самое.

– Так вот ради чего всё.

– Нет.

– То, что ты сделал здесь...

– Не ради него всё затеяно.

Он оборачивается.
– Не тут ты совершил самое дурное дело?

Кейн прямо за ним, чуть сбоку. Глаза холодны, как небо.
– Даже не тепло.

– Ты отменил бы это, если бы мог?

– Это? Шутишь?

– Скорее интересуюсь.

– У тебя никогда не было чувства юмора.

– И всё же...

– Извини. Хотя мог бы догадаться. Ответ - нет.