Закон Кейна, или Акт искупления (часть 2)

Кейн трясет головой, будто просыпаясь.
– Лучше так: нет, на хрен.

– Те щенки. Дети. Подростки.

Кейн бредет назад к огню.
– Думаешь, если спрашивать без конца, получишь желаемый ответ?

Дункан уязвленно замирает.
– Недостойный тон.

– Куда достойнее, чем "заткни пасть". А я именно о том.

– Ты злишься.

– Всегда такой был. Хотя не с тобой.

– Теперь и на меня злишься?

– Просто...
– Он машет рукой, чтобы не сказать "заткни пасть" снова. Не оглядывается.
– Только не говори, будто понимаешь меня. Будто знаешь, чего мне стоило сделать то, что я сделал. Пережить всё то, что я прошел. Будто можешь хотя бы вообразить.

– Ты пережил даже меня.

– Нет.
– Кейн оборачивается и рубит воздух между ними, и край его ладони почти невозможно увидеть.
– Я же сказал. Это не был ты.

– А кажется, что я, - мягко отвечает Дункан.
– Больно, как будто это был я.

Глаза Кейна чуть теплеют. Плечи опускаются, он кивает: - Ага, думаю, нужно было заметить. Прости. Я пришел не чтобы тебя обидеть. Или разрешить давние проблемы с папашей. Настоящего отца я простил годы назад.

– Вот почему я здесь вместо него?
– Дункан медленно шагает по снегу к юрте.
– Отец моложе, чем ты сам. Выше и сильнее тебя. Я не болен. И - как ты продолжаешь твердить - не меня ты простил.

– Всё это не к делу.

– Уверен? Ты уверен, что я молод и силен и здоров не потому, что ты неосознанно возжелал дать папаше взбучку? Выбить из него дерьмо? Мы оба знаем, я заслужил.

– Вот не знаю, что значит "заслужил". Знаю, так говорят люди. Знаю, почему. Но какое это имеет отношение к реальной жизни?

Дункан расставляет руки.
– Это реальная жизнь?

– Эге, ну, еще я не знаю, что такое "реальная".

Он кивает.
– В двадцатом столетии был побочная ветвь аналитической философии, посвятившая себя изучению структурной лингво-психологии истинности суждений...

– Тут тебе не гребаные дебаты. Или семинар. Иисусе.
– Он трясет головой.
– Уже забыл, как чертовски ты утомителен.

– И не знал никогда. Сам же твердишь? Я не тот Дункан, которого ты знал. Ты не мой Хэри. Мы не встречались до этой ночи.

– Будь кем хочешь. Лишь ответь на проклятый вопрос.

– Но разве мой ответ не зависит, причем значительно, от реальной моей сути?

– Чертов академик. Кончай бредить.

Дункан признает его правоту, кивая.
– Если я понял вопрос, выбор таков: или оставить мир - вселенную, реальность, что угодно - как она есть, во мраке и разрухе, или совершить, гмм... одну вещь... направить по пути, который мне нравится...
– Он восстанавливает контроль над голосом, впадая в профессиональную назидательность.
– Заранее зная, что любые последствия, к добру или к худу, совершенно непредсказуемы.

– Более-менее.

– Это выбор Обезьяньей лапы.

– Ты сказал так, будто я понимаю, о какой хрени ты говоришь.

– Это рассказ, написанный три столетия назад неким У.У. Джейкобсом. "Обезьянья лапа". Три желания - три шанса согнуть судьбу по своей воле - и каждое приносит лишь ужас. Изменяя судьбу, лишь делаешь ее хуже.

– Верно. Вот только судьба - дерьмо собачье, а что хуже - зависит от того, кого спросишь.

– Понимаю, почему тебе хочется верить в это.

– И это всё к нашему делу каким херовым местом?

Дункан невольно соглашается, что напутал.
– Разумеется. Только лишь... я подозреваю...

Голос затихает, он опускается на кипу мехов и шкур у костра. Он замерз. Слабость крадется по ногам и рукам, левая рука дрожит, он не может говорить - глаза открыты, и он закрывает их, чтобы спрятаться в темноте.

– Я только хочу знать, - говорит он очень, очень мягко, - что это реально. Что это верно. Если я решусь... вернуть... такое может произойти?

Закрытые глаза зудят. Слезы текут по щекам.
– Вот и всё. Всё, что хочу знать. Всё, что нужно знать. Если я решу изменить, оно... изменится?

– Возможно.

– Возможно? И ...больше ничего? После всего? Ты можешь выдать мне лишь "возможно" ?

– Дункан... Я думал, что выразился ясно. Похоже, что нет.- Голос Кейна тих и как будто полон сожаления.
– Не перемена рождает непредсказуемые последствия. Сам выбор. Одно из возможных последствий выбора в том, что... возможно... перемена случится. Вот и всё, что я могу дать. Вот и всё, что у меня есть.

– И ты говоришь, что мой выбор может уничтожить вселенную... без пользы?

– Не без пользы.

– А, вижу. Конечно. Эрудиция меня подвела.
– Слезы льются сильней, хотя голос сосредоточен и отстраненно спокоен, как у профессора, читающего лекцию, хотя погружен в самые сладкие сны наяву.
– Это не волшебная сказка.

– Хотелось бы.

– Тебе легче, - бурчит он.
– Ты никогда не знал мира без магии.

– Так как это всё к нашему делу...

– Не важно. И не думаю, что могу тебе объяснить.
– Он глубоко, прерывисто вздыхает.
– Это точно простой выбор. Вещь в себе.

– Ага. Рискнешь ли ты вселенной ради одной перемены?

– Помоги мне Бог...
– Спокойствие голоса Дункана плохо сочетается с всхлипами.
– Ты не можешь... Я обычный человек. Ты не смеешь просить выбора. Нет, если всё это по-настоящему...

– Вот только что посмел.

– ...боги...
– Он понимает, что просит пощады словами из чужого воображения.
– Смилуйтесь...

– Нет здесь богов, Дункан. Только ты.

Голова поникла. Здесь нет места лжи.

– Тогда... да.

Истина похожа на шепот.

– Да, я решился бы. Ради шанса. Ради надежды на шанс.

– Окей. Спасибо, Дункан. Признателен за помощь. Прости, что так получается, но ты единственный человек во всех вселенных, от которого могу ждать хорошего совета.

– Что? Совета?
– Глаза открываются.
– И всё?

– Нет.

Кейн держит меч обеими руками. Если ладони сожжены межзвездным холодом, он не дает знака.

– Хэри?.. Хэри, что такое? Что ты делаешь?

– Я сказал.

Кейн делает выпад с небрежным, брутальным мастерством. Лезвие пронзает грудину Дункана, рассекая сердце пополам, и тьма падает на его жизнь, и он слышит лишь:

– Я больше не отзываюсь на это имя.

Посылка: Сплетение времени

"Видишь ли, весь смысл быть богом - в том, что нет такой штуки, как последствия. Понятно? Тебе не нравится, чем что-то оборачивается: ты касаешься реальности и ворошишь ее, пока не получишь что-то получше".

Возможно кто-то. Потенциально везде