Закон Моисея

— Да, да, да. Все остальные говорят мне то же самое, пока я их не объезжу, — парировала я.

Я услышала, как Тэг рассмеялся, когда заново начала упражнения с Касом.

18 глава Моисей

Вы могли бы подумать, что, видя мертвых всю свою жизнь, я должен был возненавидеть кладбища. Но это не так. Мне они нравились. Они были тихими. Они были безмятежными. И умершие были спрятаны под землей аккуратными рядами. За ними ухаживали. И следили. Ну, по крайней мере, их тела были спрятаны. Мертвые не скитались по кладбищам. Ведь здесь не было их живых родных. Зато их притягивало горе тех, кого они любили, страдание тех, кого они любили. Прежде я много раз видел, как блуждающий умерший человек неотступно шел по пятам за своей женой или дочерью, сыном или отцом. Но в тот день на кладбище Левана не блуждал ни один мертвый.

В тот день я увидел только одного человека, и на мгновение мое сердце сжалось, когда глаза наткнулись на светловолосую голову и тонкую фигуру, склонившуюся над соседней могилой. Но потом я понял, что это была не Джорджия. Это не могла быть Джорджия. Я видел лошадь и слышал, как Джорджия зовет Калико, а потом пришел прямо сюда. К тому же женщина была немного ниже Джорджии и, может, чуть старше, а ее светлые волосы, затянутые в небрежный узел, ниспадали волнами. Она оставила маленький букет на надгробной плите, на которой было написано крупными буквами «Жанель Пруитт Дженсен», и направилась в сторону высокого мужчины, ожидающего на краю кладбища. Когда женщина подошла к нему, то он наклонился и поцеловал ее, словно утешая, и это заставило меня немедленно отвести взгляд. Я не собирался пялиться на них. Но они были поразительной парой — темнота и свет, нежность и сила. Я мог бы без труда нарисовать их.

Кожа мужчины была такой же темной, как моя, но мне он не казался черным. Может, коренной житель. Высокий и поджарый, своим внешним видом он наводил меня на мысль об армии. Женщина была худенькой и изящной, одетой в бледно-розовую юбку, белую блузку и сандалии. И когда они повернули в сторону выхода, а я взглянул на ее профиль, то осознал, что знал ее.

Когда я был маленьким, Джиджи заставляла меня ходить в церковь всякий раз, как я приезжал в гости. В одно из таких воскресений на органе играла девочка. Мне тогда было около девяти, а ей всего тринадцать или, может быть, четырнадцать лет, но то, как она играла, это было что-то. Ее звали Джози.

Ее имя всплыло в моей памяти, прозвучав голосом моей бабушки, и я слегка улыбнулся.

Музыка, которую исполняла Джози, была трогательной и красивой. Но самое главное, она вызывала у меня ощущение безопасности и спокойствия. Джи сразу же подметила это, и мы начали ходить в церковь каждый раз, когда Джози там репетировала, и слушали, сидя в самом дальнем ряду. Иногда она играла на фортепиано, но чаще всего на органе. Но что бы это ни было, я сидел смирно. Я помнил, как Джи вздохнула и произнесла: «Эта Джози Дженсен настоящее музыкальное чудо».

А после этого Джи сказала мне, что я тоже был чудом. Она прошептала мне на ухо, в то время как музыка Джози играла на фоне, что я создавал музыку, когда рисовал, так же, как Джози создает музыку, когда играет. И то, и другое было даром, нечто особенным, и это следовало беречь. Я совсем забыл обо всем этом. До этого дня. Женщину звали Джози Дженсен, а могила, которую она посещала, должно быть, принадлежала ее матери.

Потерявшись в воспоминаниях о ее музыке, я наблюдал за тем, как пара удалялась, пока в последний момент Джози не остановилась и не обернулась. Она что-то сказала стоящему рядом мужчине, который оглянулся, посмотрев на меня, а затем кивнул.

Женщина пошла обратно в мою сторону, обходя надгробные плиты, пока не остановилась в нескольких футах от меня. Она мило улыбнулась и протянула руку в знак приветствия. Я принял ее и быстро пожал, прежде чем отпустить.

— Моисей, правильно?

— Да. Джози Дженсен, верно?

Она улыбнулась, видимо ей было приятно, что я ее тоже узнал.

— Теперь я Джози Йейтс. Моему мужу, Самюэлю, не нравятся кладбища. Заморочки навахо. Он приходит вместе со мной, но остается ждать под деревьями.

Навахо. Я оказался прав.

— Я просто хотела сказать тебе, как сильно мне нравилась твоя бабушка. Точнее, прабабушка, да? — я кивнул, в то время как она продолжила. — У Кейтлин была черта, благодаря которой ты чувствовал, что все будет хорошо. После того как умерла моя мама, когда я была маленькой, она была одной из тех леди в церкви, кто присматривал за моей семьей, и она также присматривала за мной, обучая меня разным вещам и позволяя возиться на своей кухне, когда мне нужно было понять, как приготовить то или другое блюдо. Она была удивительной.

Голос Джози звучал искренне, и я кивнул, соглашаясь.

— Она была такой. И она всегда вызывала во мне похожие чувства, — я сглотнул и неловко отвел взгляд, понимая, что разделил с незнакомцем важный и интимный момент. — Спасибо, — произнес я, на краткое мгновение встречаясь с ее взглядом. — Эти слова много для меня значат.

Она кивнула в ответ, улыбнувшись немного грустно, и снова развернулась.

— Моисей?

— Да?

— Ты знаешь, кто такой Эдгар Аллан По?

Я озадаченно вскинул брови. Я знал, кто он, но вопрос был странным. Я кивнул, и она продолжила.

— Он кое-что написал, что я никогда не забывала, и эти слова мне очень нравятся. Можешь спросить моего мужа. Я обрушила на него потоки слов и музыки, пока он не попросил пощады и не женился на мне, — она подмигнула. — Эдгар Аллан По сказал много прекрасных вещей и много шокирующих, но они часто идут рука об руку.

Я ждал, недоумевая, что она хотела от меня услышать.

— По сказал: нет утонченной красоты без некой необычности в пропорциях, — Джози склонила голову и оглянулась на своего мужа, который не сдвинулся ни на миллиметр. Затем она пробормотала, — я считаю, что твоя работа странная и прекрасная, Моисей. Как диссонирующая мелодия, которая разрешается в консонанс, когда ты слушаешь ее. Я просто хотела, чтобы ты это знал.

Я слегка потерял дар речи, удивляясь, где и когда она увидела мою работу, ошеломленный тем, что она вообще знала обо мне и не побоялась приблизиться. Конечно, в пятидесяти футах стоял ее муж, и я сильно сомневался, что кто-то станет приставать к Джози Дженсен, когда она под его присмотром.

А затем они ушли, и не осталось никого, кроме меня. За историческим кладбищем Левана, казалось, хорошо следили. Оно было не очень большого, но достаточного, размера и постоянно расширялось, когда город рос и хоронил умерших. Оно было обращено на запад, возвышаясь над остальной частью долины у подножия Так-Аувэй Хил, и выходило на сельскохозяйственный район и пастбище. С того места, где я стоял, можно было увидеть старую автостраду — длинная серебряного цвета полоса пересекала поля настолько далеко, насколько позволяли разглядеть глаза. Вид давал ощущение спокойствия и безмятежности, и мне нравилось то, что прах Джи покоился именно в таком месте.

Я шел вдоль рядов надгробных плит, минуя маму Джози, пока не достиг длинной линии Райтов, по меньшей мере, четырех поколений из них. На мгновение я остановился возле надгробия Джиджи, в благоговении приложив руку на выгравированное имя, но затем двинулся дальше на поиски причины, по которой я сюда пришел. Новые плиты, старые плиты, плиты с глянцевой поверхностью и с матовой. Цветы, венки и свечи украшали множество могил. Я недоумевал, для чего люди это делали. Их умершим близким не нужно было это фуфло. Но, как и все остальное, это больше касалось живых. Живым было необходимо доказать себе и другим, что они не забыли. И в маленьком городе, как этот, всегда существовало своеобразное состязание, проходящее на кладбище. Это был их образ мышления: я люблю сильнее других, я страдаю больше других, и поэтому я буду устраивать показуху каждый раз, когда прихожу сюда, чтобы все это знали и жалели меня. Я понимал, что был циником. Однозначно, я был сволочью. Но такое поведение людей мне не особо нравилось, и уж точно я не считал, что мертвые нуждались в этом.